Радуясь ласке, но не понимая, о чем речь, Дружок быстренько на всякий случай стрельнул глазами по сторонам.

— Весна, земляк, весна! — заговорил Леонид. — В степь-то поедешь, веселая твоя морда? Тьфу ты, дьявол лохматый, да ты что со мной сделал?

Нелегко было Леониду Багрянову заново сколотить бригаду, когда в Залесихе почти никто из новоселов уже не оставался без дела. Помог Николай Семенович Зима. Он перехватил где-то на дороге двух трактористов, Холмогорова и Краюшку, родом из Великих Лук, которые разыскивали в районе своих земляков, и уговорил их остаться в Залесихе. Потом он привез из соседнего села демобилизованного танкиста Корнея Черных на должность помощника бригадира. Наконец, при его содействии в бригаду зачислили еще одного местного сибиряка, Ваньку Соболя, которого не хотели принимать на станции по той причине, что он два года назад сбежал отсюда… Кроме того, по просьбе Багрянова из мастерской, где уже закончился ремонт тракторов, были отпущены в бригаду два москвича — Костя Зарии-цын и Виталий Белорецкий. Несколько человек были срочно вытребованы из Барнаула. Учетчицей бригады была назначена Светлана, которая временно работала в конторе. Наконец нашлась и повариха — Феня Солнышко; она покинула сельскую чайную, заявив, что всю жизнь мечтала быть поварихой в степи… Несколько дней, создавая бригаду, Леонид не знал покоя и сна. Но теперь все хлопоты были позади, теперь скорее в степь, скорее за дело…

Подняв ребят и загрузив одни сани бригадным скарбом, Леонид отправился к Светлане; она жила теперь одна: все ее подружки разъехались по степи. Хозяйка домика, где жила Светлана, солдатская вдова, крупная, полнеющая женщина средних лет, встретила Леонида таким взглядом, что он, замирая у порога, тревожно спросил:

— Марья Степановна, что у вас?

— Известно, девичье дело, — невесело ответила хозяйка.

— Да что случилось-то? Заболела она?

— Зайди узнай…

Светлана лежала грудью на столе, рассыпав по нему свои легчайшие волосы. Она была в лучшем своем вишневом шерстяном платье и модельных туфлях цвета бордо, отделанных золотистым шнурком; на ее оголенной шее матово поблескивала нитка жемчуга.

Рядом со Светланой, на стуле, стоял раскрытый чемодан, полный всевозможных вещей, очень необходимых в московской жизни, но пока что, несомненно, совершенно излишних в тракторной бригаде, которой суждено провести все лето в степи. А вокруг стола по крашеному полу горенки были разбросаны самые необходимые сейчас для Светланы вещи — кирзовые сапоги, смазанные барсучьим жиром, шерстяные носки, ватник, синий лыжный костюм, кожаные перчатки, шапка из цигейки…

Леонид растерянно остановился среди горенки, раза два осмотрел ее с горькой досадой, проступившей в каждой черточке его лица, полушепотом спросил:

— Светочка, да что с тобой?

Услышав Леонида, Светлана встрепенулась, как всегда при внезапном звуке его голоса, на секунду забыла все, хотела обернуться, вскочить, но в тот же миг с ужасом вспомнила, что у нее заплаканные глаза. Она только подняла голову и, устало опираясь локтями о стол, стыдясь своей слабости, некоторое время горестно и беспомощно смотрела в окно. «Ну зачем он пришел? — с волнением подумала она, хотя и очень обрадовалась Леониду, чувствуя, что сейчас ей особенно необходимо его присутствие. — Что же делать?». Но вдруг Светлана услышала осторожные шаги Леонида по половичку и замерла, сжимаясь в комочек.

Леонид присел на свободный уголок занятого девушкой табурета, присел близко-близко, осторожно поласкал правое плечо Светланы, потрогал нитку жемчуга на ее тонкой, красивой шее, стал перебирать мелкие, переливающиеся от дыхания завитки волос. Эта осторожная ласка была такой большой и волнующей для Светланы, что у нее мгновенно посветлели от счастья глаза.

— Что с тобой, маленькая? — спросил Леонид, хотя уже и догадался, что произошло со Светланой в это утро.

— Сегодня выезжаем? — спросила Светлана шепотом.

— Да. Ты же знаешь…

— Выходит вся бригада?

Только убедившись, что она уже может владеть собой и своим голосом, Светлана ответила, продолжая смотреть в окно:

— Я не знаю, что со мной… Понимаешь, я ведь первый раз надевала сапоги. Проклятые сапоги! А потом… Нет, это неважно, совсем неважно!

— А потом ты вспомнила о Москве?

— Да.

Леонид промолчал, и Светлана, почувствовав в его молчании осуждение своему поступку, запротестовала как могла, возвышая при этом свой негромкий голос:

— Да, да, вспомнила! Ну и что?

— Трудно тебе будет, — грустно сказал Леонид.

Светлана быстро поднялась и обернулась.

— С тобой мне никогда не будет трудно, никогда! — заговорила она, смотря прямо в глаза Леониду. — Слышишь? Никогда! Я тебе сказала это еще в Москве… Если придется все лето жить в палатке, буду жить! Если надо, буду жить у костра! Все вытерплю! Все снесу!

Светлана была точно в огне, говоря эти слова… Сильно румянело не только все ее одухотворенное, слегка загорелое, однако не потерявшее нежности лицо, но и вся шея и кисти рук, которыми она изредка, для подкрепления своих слов, делала энергичные жесты.

Всегда деятельный, горячий в деле, крутой в жизни, Леонид Багрянов недолюбливал тихость, застенчивость Светланы и потому очень обрадо-Еался, увидев, какой решимостью горят сейчас ее глаза, как она делает короткие, рубящие жесты худенькой рукой…

— Обожди, ты чему улыбаешься? — вдруг обидчиво спросила Светлана. — Ты не веришь, да? Не веришь?

— Да верю, верю, что ты! — ответил Леонид.

— Но почему, если веришь, улыбаешься?

— Потому и улыбаюсь, что верю.

— Но разве можно серьезному улыбаться? Леонид захохотал раскатисто, в полную грудь, потом схватил Светлану за плечи, легонько подтянул к себе и сказал с улыбкой:

— Всегда такой будь, слышишь?

— Обожди, — сказала Светлана и осторожно, чтобы не обидеть Леонида, высвободилась из его рук. — Я не все еще сказала… Я все вытерплю, все снесу… Но одного мне не вынести!

— А можно узнать, что именно?

— Ты спрашиваешь? Ты не знаешь?

В кухне хлопнула дверь и послышался слегка певучий женский голос. Леонид и Светлана решили, что к хозяйке пришла какая-нибудь соседка. Но вот с кухни долетели отчетливые слова:

— Здесь? А мне его очень надо!

Леонид быстро отошел к окну, а Светлана, ахнув про себя, начала сбрасывать со стола в чемодан свои нарядные платья. Но неизвестная гостья, точно понимая, что происходит в горенке, не торопилась к ее дьери.

— А я иду сейчас по станице… Ой, опять забыла! У вас ведь сёла, — говорила она весело, певуче, словно бы наслаждаясь звучанием своего голоса. — Иду я сейчас по селу, а высоко-высоко гуси да утки — стая за стаей! И вот я подумала: как же они, бедные, намучились нынче! Голод, холод…

— Да, отощала нынче птица, — подтвердила хозяйка. — В чугун класть неохота.

— А как летит! — воскликнула гостья. — Как торопится на гнездовье! Откуда сила берется!

— Кто это? — тревожным шепотом спросила Светлана, хотя уже знала, что на кухне Галина Хмелько, тоже недавно приехавшая по комсомольской путевке с Кубани и назначенная агрономом МТС в Лебяжьем. — Это Хмелько? Да?

— Она, — ответил Леонид.

— Странно! — произнесла Светлана с недоумением, спеша прибрать с пола разбросанные вещи. — Никогда у нас не была, а разговорилась с Марьей Степановной, как со старой знакомой. Удивительно, как умеют люди… Обожди-ка, Леонид, но зачем она к тебе? Вы ведь вчера виделись!

— Вероятно, есть какое-то дело…

Все утро Светлана вспоминала, как вчера, на совещании в МТС, Галина Хмелько частенько поглядывала на Леонида, а когда около него освободился стул, бесцеремонно захватила его и, устроясь на новом месте, вся сияя, тихонько заговорила о чем-то с Леонидом. «Видишь, как вьется? — шепнул кто-то позади Светланы. — Чисто хмель!»— «Да, ласковая! — ответил шепотком другой. — От таких синих глаз не уйти!» Светлана вспыхнула и с большим трудом дождалась конца совещания, все время дрожа от мысли, что стоявшие позади нее слесари вновь заговорят о Леониде и Хмельно.