14

Сара

Звоня домой и говоря матери, что ей необходимо срочно поговорить с Марком, Сара знала, что голос ее звучит почти истерически.

– Я понимаю, что он спит, – скороговоркой произнесла она, не давая Клэр возможности вставить хотя бы слово. – Но это крайний случай, мама, мне нужно поговорить с ним.

– Что произошло? В чем дело?

Сара отдавала себе отчет в том, какие мысли терзают сейчас мать: автокатастрофа, дочь попала в беду, ее терзает боль.

– Нет-нет, со мной все в порядке, со мной ничего не случилось. Это из-за Белинды. Мама, у меня нет времени объяснять, прошу тебя.

Прошла, наверное, целая вечность, когда наконец в трубке послышался сонный голос брата.

– Что там такое с Белиндой?

– Ее изнасиловали. Куда мне ее отвезти?

– Господи… тан, дай мне подумать. Только не в городскую больницу. Вези ее в клинику в Санта-Монике. Там есть специализированный центр, а потом это неподалеку. Она дома?

– Да. Выезжаю.

– Обратишься в приемное отделение «скорой». А потом позвонишь мне.

Начался холодный дождь.

– Только его и не хватало, – сказала Сара, обращаясь к рулевому колесу. – Теперь уйдет нуда больше времени.

И все же она доехала до дома Белинды за считанные минуты – «вольво» несся по улицам западного пригорода Лос-Анджелеса со скоростью нью-йоркского таксомотора.

Она побежала по дорожке, ведущей к домику Белинды, но при звуке донесшегося из-за двери голоса остановилась как вкопанная. Голос Филлипа.

– Какого черта? – сказала Сара, переводя дыхание. Она знала, что это он насильно овладел Белиндой.

Он – и здесь? Медленным шагом Сара приблизилась к двери и только тут поняла. Белинда поставила кассету с одной из его лекций. Сара услышала несколько знакомых фраз: «…воители Божьи… щитом прикрывая себя от чужой энергии… владеть собственной так, чтобы превращаться в неприступную крепость…» Норман Шварцкопф духовного величия.

Входная дверь была немного приоткрыта. Белинда сидела посреди комнаты на полу в розовом халате и, опустив голову, слушала Филлипа.

– Белинда? – Саре показалось, что подруга медитировала.

Когда Белинда подняла к ней свое лицо, Сара едва узнала его. Под правым глазом растекся огромный лиловый синяк, разбитая верхняя губа опухла. Покрасневшие от слез глаза. Опустившись рядом на пол, Сара положила руки ей на плечи, показавшиеся совсем худенькими. Все тело Белинды представлялось Саре увядшим, обессиленным.

– Это был Филлип, тан ведь? Белинда кивнула, опуская глаза.

– Зачем же ты поставила эту дрянь? Как ты можешь слышать его голос?

Сара протянула руку и выключила магнитофон. Комнату заполнила тишина, прерываемая лишь стуком дождевых капель по крыше.

Глаза Белинды, когда она вновь посмотрела на Сару, были столь широко распахнуты и полны такого недоумения, что невозможно было понять, отражается ли в них перенесенное потрясение или светится трогательная невинность, хрупкая и чистая, удивительным образом так долго сохраняемая в душе.

– Белинда, – проговорила Сара, осторожно заключая в ладони неузнаваемое лицо подруги, – он взял тебя силой. Он бил тебя. Видимо, то же самое он проделывал и с другими женщинами.

– Но почему? – Глаза Белинды стали еще шире. – Должно быть, я чем-то рассердила его. Ведь он помогал мне – он такой мудрый, Сара, и Господь разговаривал с ним, когда он был еще ребенком, и сказал ему, что его предназначение в жизни – помогать другим людям, и…

– Прекрати это, Белинда. Слушай меня. Ничем ты его не рассердила. Он просто подонок. Хитроумный выродок из Бронкса, решивший стать французом, сменивший имя и тщательно продумавший свою подлую систему выуживания денег из впечатлительных простаков. Единственная твоя ошибка заключается в том, что ты доверилась ему. Я убеждена, что ты у него не первая. Вставай, малышка, пойдем умоемся и найдем какую-нибудь одежду. Я хочу отвезти тебя в клинику.

– Зачем?

– Потому что ты подверглась насилию. Ну же, вставай, а?

Сара помогла Белинде подняться. Халат раскрылся, и она увидела, что других синяков на теле Белинды не было, по крайней мере, спереди. Ее била дрожь.

– Мне холодно.

– Я знаю. Где пояс от халата? На кровати.

– Хорошо. Сейчас ты завяжешь его и пойдешь умываться.

Сара провела ее в спальню; Белинда передвигалась крошечными, медленными шагами, едва переставляя ноги.

Пояс оказался на спинке кровати, затянутый петлей, и тут Сара увидела всю картину целиком: он связал Белинду, лишив ее возможности сопротивляться. Одна-единственная петля стягивала обе руки сразу. Белинда была его невольницей.

Сара быстро, насколько это ей удавалось, распутала петлю, запахнула на Белинде халат и подвязала его.

– Когда это произошло? – спросила она.

– Несколько часов назад. А пришел он еще раньше – мы долго сидели и разговаривали, – отсутствующим голосом ответила Белинда. – По-моему, уже начинало светать. Но я не уверена.

Пока они добирались до ванной комнаты, Саре пришло в голову, что, вполне возможно, они обе лежали связанными в одно и то же время, только она на другом конце города стонала в экстазе, а подруга ее кричала от ужаса. Перед глазами Сары встал Энтони с шарфиками в руках, и на какое-то мгновение лицо его вдруг стало лицом Филлипа. Может, и движения их были синхронными, и освещал их тот же струящийся из окна рассвет? От этого предположения, вполне вероятного, хотелось плакать. Она звонила Белинде, чтобы рассказать ей о своих приключениях, однако сейчас, стоя в ванной и вытирая мокрым горячим полотенцем следы крови и слез с лица подруги, Сара поняла, что не сможет этого сделать. Никогда, наверное, не найдет она в себе сил рассказать Белинде о шелесте шелка вокруг кистей, о том, как погружалась она в беспомощность, не испытывая ни малейшего желания остановиться. Для нее страх был игрой – средством разогреть, распалить и себя и Энтони, шагом из обыденной реальности в мир романтической драмы.

Для Белинды же страх в облике чьей-то мрачной тени таился в шкафу, поджидая момента наброситься на свою жертву. И на какую жертву. Из глаз Белинды опять потекли слезы, скатываясь по щекам быстрее, чем Сара успевала их вытирать.

– Мне что-то нехорошо, – с трудом выговорила Белинда, запинаясь на каждом слове. – По-моему, меня сейчас стошнит.

– Вот и славно. Я помогу тебе.

Сара развернула Белинду так, чтобы та смогла опуститься на колени перед унитазом, и поддерживала ее голову, пока подругу рвало. Если бы все было так просто, думала Сара. Если бы только она могла освободиться от пережитого, исторгнув его из себя.

Когда обе поднялись, Сара выдавила из тюбика на зубную щетку немного пасты и протянула Белинде, будто та была маленькой девочкой, собиравшейся лечь спать. Мысли Сары метались в поисках какой-нибудь незамысловатой, наивной аналогии. Она видела, как Белинда уходит от нее все дальше и дальше.

– Белинда, я думаю, нам нужно немножко поторопиться. Не забывай, тебе предстоит еще одеться.

Она сама надела на нее юбку и свитер, найденные в шкафу.

– Пожалуй, сойдет. Я знаю, что это твой любимый свитер.

Сара надеялась, что звук ее голоса задержит, потянет Белинду назад или хотя бы чуть сократит все увеличивающееся между ними расстояние.

По дороге в клинику Сара включила в машине приемник, но Белинда, видимо, ничего не замечала. Пустым, стеклянным взглядом смотрела она сквозь ветровое стекло на дождь, не видя и его тоже. Наверное, там, где блуждали ее мысли, погода была все же более солнечной.

Когда они вошли в приемное отделение «Скорой», народу там было уже достаточно. Мужчина, как догадалась Сара, с ножевой раной, прижимая к плечу полотенце, пропитанное кровью, терпеливо ожидал своей очереди, громко стонала сидевшая в кресле женщина средних лет со сведенными в судороге коленями, у стены стоял подросток, поддерживая правой рукой сломанную левую со стоицизмом, который привел бы в восхищение и Джона Уэйна.