«Он не доживет до утра», – сказал ей Локи.

– Вы кого-нибудь разыскиваете? – послышался за спиной Сары женский голос.

Она обернулась. Посреди коридора стояла сиделка с подносом, на котором белели маленькие бумажные стаканчики с таблетками.

– Человека, который лежал в этой палате. Что с ним?

– Мне очень жаль… Вы его друг? Или знакомая семьи?

– Нет. Просто я… Прошлым вечером я познакомилась с его отцом. Я хотела навестить его, и… он… умер?

– Очень сожалею… да. Сегодня, поздно ночью. – Сиделка отвернулась, неторопливо продолжив свой путь по коридору.

Они всегда, подумала Сара, уходят тихо и беззвучно, как будто не хотят оставлять после себя никаких воспоминаний.

Сара знала, что уже никогда больше не встретит Локи. Прислонившись к стене, она закрыла глаза, пытаясь представить, где в эту минуту он может находиться, в какой обстановке. Не удавалось увидеть его в Лос-Анджелесе или в другом городе – перед глазами стояла почему-то пелена снега, будто Локи мог существовать лишь как неотъемлемая часть зимы, как голые черные ветви деревьев, протянутые к небу. Только на их фоне всплывало из памяти его лицо. Сара даже слышала, как хрустит снег у него под ногами, эхом отдаваясь в морозном воздухе.

Было время, когда и Марка Сара представляла среди заснеженной белой равнины, в куртке, густо усыпанной снежинками. Пока он учился в юридической школе Колумбийского университета, его письма сестре были полны ярких образов: как долго, оказывается, может висеть в воздухе облачко вырвавшегося изо рта пара, какие высокие сугробы наметает у стен домов. Саре казалось, что в другое время года брат просто не впишется. И когда он приехал домой на летние каникулы, когда в мягком солнечном свете шагал по выложенной кирпичом дорожке к дверям родительского дома, Сара с трудом его узнала.

– С вами все в порядке?

Открыв глаза, Сара увидела перед собой молодого человека в белом халате.

– Да. Просто немного глаза устали… Или с духом собиралась, что-то вроде этого. Я пришла проведать брата.

Она заторопилась к палате, где лежал Марк, – а вдруг в клинике есть правило, запрещающее посетителям бесцельно торчать в коридоре? Может, этот тип решил, что она намерена украсть здесь стетоскоп или собрать подписи на какой-нибудь петиции. Она здесь на законном основании, сюда ее привела забота о больном родственнике.

– …не возникнет никаких проблем. Ты сможешь жить в своей старой комнате, – услышала она голос матери, когда вошла в палату.

– Его старая комната? Ты имеешь в виду ту, что нисколько не изменилась за двадцать лет, с того дня, когда Марк уехал на учебу? – спросила Сара, целуя мать в щеку. – Честно говоря, готова держать пари, что удастся разыскать даже твое одеяло, помнишь, с надписью «Одинокий охотник».

Припав к груди Марка, она обняла его и оставалась в этом положении чуть дольше, чем предполагала сначала. Брат был единственным в ее жизни человеком, к которому Сара могла прибежать в любую минуту и с любыми проблемами. Крепость его рук не вызывала у нее никаких сомнений.

– А где отец?

– Не захотел идти. – На лицо Клэр набежала какая-то тень, как бывает, когда скрытая тоска пробивается на поверхность.

– Он себя нормально чувствует? – спросила Сара. – Не заболел?

– Нет, милочка, дело в другом. Просто он очень расстраивается, когда приходит в больницу и видит Марка в бинтах…

– Он был здесь в самую первую ночь, – вставил Марк.

Но Сара лучше их понимала, в чем тут суть. Отец уже вплотную приблизился к тому возрасту, когда больница представляется неким зловещим знамением. Жизнь человеческая не должна заканчиваться в подобных местах – вот что, скорее всего, он про себя думает. Убедившись, что с Марком все будет хорошо, он целиком отдался страхам за самого себя.

Сара взглянула на мать, приложившую руку ко лбу Марка. Как будто он снова превратился в маленького мальчика, и она решает, пускать ли его в школу. На Клэр были темно-синие брюки, белая блузка и плоские, без каблуков, давно вышедшие из моды туфли со стоптанными задниками – из-за привычки, садясь, освобождать пятку.

Туфли огорчили Сару: слишком уж явно выдавали они возраст матери – ведь она даже не побеспокоилась надеть перед выходом из дома что-нибудь поприличнее. Что должен чувствовать человек, замечая в своих родителях подобные перемены? Не забудь вечером посмотреть в зеркало и спросить, куда же ушли прожитые годы, сказала себе Сара, смутно ощущая свою вину за то, что была не слишком внимательной дочерью.

– Все уже обговорено, – сказала Клэр сыну. – Дома ты быстро встанешь на ноги, я об этом позабочусь.

– Но не надолго, мама, – ответил Марк, – мне только поправиться.

– Хорошо, договорились. – Клэр поднялась, прижимая сумочку локтем. – Зайди потом к нам, – повернулась она к Саре. – Проведай отца.

– Обязательно. Пока, мама.

Сара села на кровать, скрестив по-индейски ноги. Так же вот она сидела на постели Марка, когда они были намного моложе и вели бесконечные серьезные разговоры о жизни.

– Знаешь, ты приносишь ей столько радости, – обратилась она к брату. – Она вновь чувствует себя матерью.

– Понимаю. Да и как я мог ей отказать? Ну? Что там с тобой происходит? По лицу вижу, что над тобой ходят грозовые тучи.

– Неужели и вправду заметно, а?

Повязку на голове Марка заменили на другую, поуже, на нее Саре было не так страшно смотреть. Она сделала глубокий медленный выдох.

– Такое ощущение, что теперь я не знаю, кто я такая. Кажется, даже лицо меняется, выворачивается наизнанку. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– По-моему, это называется кризис личности.

– Да, более или менее точно. Просто не знаю, что со мной творится, Марк. Я делаю вещи, которые ну никак не согласуются с моей натурой.

– Например?

– Эту ночь я провела в доме Белинды и чуть было не начала заниматься с нею любовью. Собственно говоря, мы начали, но тут же прекратили. И я не знаю, что меня огорчает больше – то, что начали, или то, что прекратили.

В Марке Саре особенно нравилась его невозмутимость. Он был одним из немногих, кому Сара без опасения могла сказать абсолютно все.

– Не думаю, что стоит огорчаться из-за этого, – ответил брат после едва заметной паузы. – Вы с нею давние друзья. А люди постоянно ищут новые способы выражения своей любви. Может, в тот момент наиболее подходящим вам обеим показался секс. Может, твое чувство к ней захватило тебя целиком, ты ощущала ее близость и тебе хотелось стать для нее еще более близкой. Не усложняй, на самом деле все гораздо проще.

– Но меня-то остановила именно любовь к ней… мне кажется. Черт, я совсем запуталась. Ненавижу такие ситуации – я привыкла раскладывать все по полочкам.

Сузив глаза, Марк не отрывал взгляда от лица сестры.

– Может, ты не все мне рассказала? Умолчала о чем-нибудь?

– Так вот почему из тебя получился такой хороший юрист, да?

– Мммм… Скорее, это инстинкт. Так что? Дашь мне недостающее звено?

Саре очень хотелось отвести глаза, но она не посмела.

– Я занималась любовью с женщиной, точнее, с девушкой моложе меня. Там, в Париже. Вместе с Энтони.

Марк пару раз медленно моргнул.

– То есть втроем?

– Не совсем. Энтони только смотрел. Большего он просто не мог. Я связала его.

Он расхохотался. Лицо покраснело, на глазах выступили слезы.

– Но перед тем, как вылететь в Лос-Анджелес, ты его освободила? – Он поднес руку к забинтованной щеке. – О-о! Ну и шутки у тебя – от них становится больно. – Но смех все еще разбирал его.

– Что здесь смешного? – спросила Сара и тоже рассмеялась, сама не зная чему.

– Понятия не имею. Судя по тому, о чем ты рассказываешь, темой нашей беседы является кармическое воздаяние.

Хохот душил обоих, Сара испугалась даже, что вот-вот войдет сестра с успокоительным для Марка.

– Тсс! А то меня вышвырнут отсюда за нарушение порядка, – еле выдавила из себя Сара.

– Хорошо, хорошо. – Марк сделал пару глубоких вдохов и взял себя в руки. – Теперь серьезный вопрос. И тебе это понравилось? Я имею в виду с девушкой?