Еще до того, как белое такси развернулось у подъезда отеля, она уже знала: это Энтони. Сара перегнулась через перила, чтобы увидеть, как, стоя на бровке тротуара, он помогает выбраться из машины Эллисон. Подобного она не ждала, хотя в том, что она видела, была своя логика – актриса тоже жила в «Лютеции». Часы показывали почти половину десятого. Энтони предупредил Сару, что вместе с Эллисон ему нужно будет отработать некоторые сцены фильма. Он ждал, как она на это будет реагировать. Однако Сара была достаточно опытна, чтобы сдержаться от проявления каких бы то ни было оценок. Прошло уже около двух с половиной часов. Интересно, почувствует ли она от него запах Эллисон? Никаких вопросов, никаких – именно потому, что он их ждет. Такую игру выигрывают по частям, малыми победами. Сейчас требовались только быстрота и ловкость, чтобы в самую критическую минуту отпрыгнуть от края бассейна, кишащего аллигаторами.

Луна уже куда-то скатилась с неба, когда в замочной скважине послышался звук его ключа. Но Сара так и осталась на балконе, подняв голову к звездам.

– Я попросил коридорного принести в номер бутылку вина. – Входя в комнату, Энтони бросил пиджак на кровать.

Из коридора до нее донеслось позвякивание бокалов.

– А стаканов будет два или три? – спросила она, тут же подосадовав, что не прикусила себе язык. Она и шагу не сделала к высоким балконным дверям. Что-то удерживало ее от того, чтобы подойти ближе.

– Я говорил о двух, – спокойно ответил Энтони. – А что? У тебя появились какие-нибудь идеи?

В этот момент Сара испытала острое чувство ненависти к нему. Но с не меньшей остротой она и желала его – и это делало ее ненависть еще более жгучей.

– Ты не сказал, что вернешься так поздно, – заметила она, чувствуя, как бездна поглощает ее. Черт побери, становлюсь настоящей сукой, подумалось ей.

– Сара, работа над фильмом в самом разгаре. Я приехал сюда не на каникулы и не обещал, что каждый вечер буду проводить с тобой, правда? Или я чем-то ввел тебя в заблуждение?

Она готова была расцеловать вошедшего в номер официанта, поскольку в мозгу никак не складывался достойный ответ на взвешенные, логичные, типа «пойди-и-засунь-свой-язык-в-зад-если-тебе-это-не-нравится» построения Энтони.

Казалось, официанту нужна вечность для того, чтобы откупорить бутылку, плеснуть немного в бокал и подать его Энтони на пробу, а потом разлить вино. Все это время Сара не двигалась, хотя ей страшно хотелось сесть. Колени подгибались от слабости. Интересно, «ноги моряка» – это когда ты стоишь неподвижно или когда тебя качает? Сара никак не могла вспомнить. Но не все ли равно, если пол предательски ходит волнами?

– Ты сердишься на меня? – спросил Энтони, выходя на балкон и протягивая Саре бокал.

– А есть за что?

– Я такой причины не вижу. Но наши точки зрения могут и не совпадать, так?

Сара прошла мимо него в комнату и уселась на краешек кровати.

– Может быть, это ты на меня сердишься, Энтони. Ты же столь изобретателен, когда требуется затрахать мне мозги.

Он присел рядом, бедром к бедру, забрал у нее из руки бокал с вином, поставил его вместе со своим на пол, наклонился к Саре, так что рот его оказался напротив нежной кожи ее горла.

– Так вот сюда-то я тебя трахаю, Сара?

Это был даже не вопрос, во всяком случае, теперь. Ответ стал известен обоим еще во время их первой встречи.

Сара испытывала какое-то смутное ощущение, что тело ее не принадлежит ей более, что оно уходит куда-то в пространство и внезапно захотелось оглянуться назад. Вместо этого она схватила Энтони за шею, привлекла к себе. Губы нашли губы, язык касался языка, его дыхание наполняло ее легкие. Толкнув Энтони на постель, Сара начала с такой поспешностью срывать с него одежду, что пуговицы рубашки посыпались на пол. Она с изумлением смотрела на собственные руки, ставшие вдруг такими сильными и яростными – утром они были совсем другими. Мгновенно раздевшись, она вскочила на него верхом.

– Сейчас я буду гнать тебя так, как ты еще ни разу не делал со мной, – проговорила Сара низким голосом, чуть приподнимаясь, чтобы впустить его в себя, и тут же всем телом опускаясь вниз, горя желанием причинить боль, пытаясь заставить его испытать страх. Склонив голову, посмотрела туда, где лоно ее вобрало в себя его плоть. Однажды кто-то из ее партнеров сказал, что для мужчины в каждом соитии есть элемент страха – страха перед кастрацией.

– Ты видишь, как тебя засасывает внутрь нее, – объяснял он, – и чей-то тихий, наверное, еще первобытный голос нашептывает тебе, что целиком твой приятель может наружу уже и не выйти.

Саре очень хотелось увидеть на лице Энтони хотя бы тень страха.

– Временами ты меня ненавидишь, ведь правда? – спросила она. – Ненавидишь за то, что любишь. Из-за этого ты приходишь в такую злость, что тебе не терпится причинить мне боль, да? Вот почему тебе так нужно, чтобы я ревновала и сходила с ума от беспокойства.

Она раскачивалась с таким неистовством, что дыхание ее срывалось, а тело изнутри уже горело сухим огнем. Боль лишь подстегивала ее страсть; еще шире раздвинув ноги, она обрушилась на него с новой энергией.

– Пытаешься сделать мне больно? – спросил Энтони. – Хочешь быть грубой со мной?

– Да. Такой же, как умеешь быть ты. А ты думал, что один на это способен?

Сара не узнавала своего голоса, как и руки, он не принадлежал ей. Когда-то Энтони говорил, что он подчиняется ей, сдается на ее милость, но сейчас она ощущала себя побежденной.

Энтони улыбался, однако улыбка его была несколько вымученной. Еще не сам страх, но уже близко. Видимо, ей все же удалось подняться над ситуацией, тем не менее Энтони не был готов обратиться в бегство. Положив руки ей на бедра, он старался упорядочить свое дыхание.

– Я не был с тобою груб, – с трудом проговорил он. – Если бы я этого захотел, то привел бы другую женщину и овладел бы ею прямо у тебя на глазах. При этом я привязал бы твои руки к спинке кровати, чтобы ты не смогла до себя дотронуться. И ты смотрела бы, как я ставлю ее на колени – я вошел бы в нее сзади, как ты и любишь. И ты исходила бы капля за каплей, и тебя душила бы ненависть. Даже саму себя обслужить ты бы не смогла, потому что руки привязаны.

Энтони ловко извернулся, и Сара оказалась вдруг под ним, по-прежнему ощущая в себе его плоть. Заломив ей руки за голову, он спросил:

– Как ты хочешь, чтобы я это сделал, Сара? Насколько грубым нужно мне быть?

– Твоя злость меня не пугает. Ты не сможешь причинить мне боль.

И все же ей было больно. Так, что показалось, будто меж ног у нее кровоточащая рана. Но это ничего не значило – ей хотелось большего. Чем безудержнее становился Энтони, тем крепче Сара оплетала его ногами.

– Если бы мне нужно было быть с тобой грубой, – сказала она, стиснув зубы и истекая потом, – то после того, как ты в конце концов развязал бы мне руки, я не легла бы с тобой. Я предпочла бы твою подругу, проигнорировав тебя так же, как ты меня сегодня.

Энтони расхохотался.

– Плохо же ты меня знаешь. Этим ты меня бы не обидела – я с удовольствием посмотрел бы на вашу парочку.

– Я связала бы тебе руки, чтобы ты не смог до себя дотронуться, на твоих глазах устроилась бы у нее между ног и поработала бы языком – до тех пор, пока ты не сошел бы с ума.

Пристально глядя на Сару, Энтони замер. Сара тут же поняла, что баланс сил нарушился, только она не знала, в чью пользу. На мгновение ей стало страшно, от краткого и все же бесконечного этого мига у нее перехватило дыхание – Энтони вышел из нее, отвалился на бок. Там, где он только что был, разверзлась мрачная, ревущая бездна ночи.

Подняв телефонную трубку, он набрал всего четыре цифры. Значит, это в гостинице.

– Эллисон, у тебя нет желания спуститься в 509-й?

Сара поняла, что, позволив себе удивиться, она проиграет. Эллисон, скорее всего, сидела у телефона в ожидании звонка. Энтони поднял с пола бокал, осушил его одним глотком. И он и она избегали смотреть друг на друга. Саре стало ясно: сценарий был написан заранее, дело теперь за актерами.