Изменить стиль страницы

— А кто? Ты же у нас — Ви-иктор. Ни плюй, ни мой… Простите, поправился сбившийся переводчик, — не более не менее.

— Действительно… Послушайте, Жан, а с этой вашей Золотой пулей не выйдет такая же лажа, как с Хорошей миной и Хазарской стрелой? Не будем ли опять зазря рубиться?

— Как сказать… На первый прикид источники внушают доверие. Хотя… кто его там знает. Тогда тоже казалось… Впрочем, Ви-иктор, разве у нас есть выбор? Отступать нам уже некуда, сам видишь, что вокруг творится. Поэтому мы должны, нет, — мы просто обязаны опробовать все средства.

— Это да… А в Подвал потом тоже мне придётся?

— Там посмотрим.

— Ну, хорошо… — Виктор прокрутил в голове ещё кое-какие расклады и кивнул. — Я, Жан, в принципе согласен… Достали меня уже эти фиолетовые уроды!

— Я, Ви-иктор, верил в тебя и не сомневался, что…

— Да бросьте… С кем пойду?

— Мне представляется, что Путешествие будет не из простых. Я тебе подкину кого-нибудь из своих федаинов… И из своих можешь кого-нибудь взять. Но ты сейчас пойдёшь первым номером. Так решил Совет.

— Из своих… Легко сказать, — «из своих». Иных уж нет, а те далече. Ладно. Всё ясно, — Виктор решительно боднул головой. — А как насчёт командировочных?

— А вот с деньгами… — Бодрийар отвёл взгляд и замолчал, озябший переводчик, ожидая продолженья фразы, не сводил с него глаз. — А вот с деньгами у нас, Ви-иктор, туго. Все сборы от «Матрицы-Апгрейд» ушли на съёмку новой фильмы. Рабочее названье «Восьмой самурай. Путь Ронина». Слышал уже? Вот всё на него и спустили. Цент в цент… Никак у нас в плюсы выйти пока не получается. Даже на элементарное, — на оружие не хватает. Сам знаешь, чем отбиваться приходится.

— А то, — кивнул, соглашаясь, Виктор, и в подтверждении этого печального обстоятельства показал Командору свой самопальный сегодняшний парабеллум.

— Тяжело, — покачал, сокрушаясь, головой Бодрийар и отогнул Виктору на правой руке ещё и средний палец. — Теперь это у тебя «беретта» будет. Патроны от парабеллума подойдут.

— Спасибо, — оценил заботу Виктор и, сообразив, что дальнейший разговор полезной информации больше ему не принесёт, а может принести только простуду, так как день задался колотушный, стал закругляться: — Ладно, с баблом я сам подсуечусь. Вы там не волнуйтесь.

Виктор увидев, что переводчик замялся, понял, что тот почему-то не знает значение слова «бабло». Поэтому повторил:

— С деньгами, говорю, сам вопрос утрясу. Что-нибудь ещё?

— Нет, это пока всё, — ответил, поёжившись, Бодрийар. — Жду завтра к одиннадцати. Отель «Мориот». Номер…

— Номер я знаю, — прервал Бодрийара Виктор. — Ну, что, расходимся по одному?

— Нет, ты иди, а я, пожалуй, останусь, — немного поснимаю. Есть здесь, знаешь ли, что-то… — Бодрийар неопределённо обвёл рукой нависающие остатки кошмарного индустриального шабаша. Аналогичный круговой жест вслед за ним повторил и его чудак-переводчик.

— Понятно, — кивнул Виктор и собрался уже отчалить, да вдруг о чём-то подзадумался. Почесал висок возле правого уха модернизированным стволом, взял Бодрийара за рукав дорогого кашемирового пальто, отвёл на несколько шагов и, кивнув в сторону парня, заметил шёпотом: — He heard to much. — И добавил на корявом французском (откуда что?): — Prenez garde.

— Don't worry, — покачал головой Бодрийар, и объяснил: — He deaf mute.

— Yes, yes, — быстро закивал головой всё прочитавший по их губам синхронист.

— Йес, йес, — обэхаэсэс, — передразнил его Виктор, — что-то в этом услужливом и постоянно озирающемся акакие вызывало у него тревожные сомнения.

Прокачав нутром опасность, исходящую от ситуации, переводчик не стал рисковать, и на всякий случай подсуетился, — подбежал к ним вплотную, встал на вытяжку, наклонил буйну голову и широко, как на приёме у ЛОР-а, раззявил свой рот. Виктор, лишь мельком глянув в пахнущую перечной мятой и вишнёвым ликёром пасть, обнаружил, что у парня-то, оказывается, нет языка. Вместо языка в глубине, у самых гланд, пульсировала у него какая-то неприятная сизая кочка. Ему, похоже, вовсе не нужно было напрягаться, чтобы держать язык за зубами. Этот его изъянец немного Виктора успокоил. Да, в общем-то, и не больно хотелось кончать этого несчастного. Хотя Устав и предписывал. Во избежание…

Ну что ж, хрен с ним, — отступим. Пускай толмач пока мычит. Под личную ответственность Бодрийара. До первого ляпа.

И Виктор, исчерпав вопрос, пожал старику его худую кисть в изящной лайковой перчатке. Развернулся, сделал пару шагов, но вспомнил, что Дюма-отец учил накачивать объёмы книг избыточными диалогами. По этой веской причине задержался на миг и громко, как бы с лёгкой грустью и типа в сторону, произнёс:

— Эх, сколь ещё вокруг лугов некошеных.

Но Бодрийар тему не поддержал. Он уже снимал, присев на корточки, какую-то незамысловатую проржавленную балку. Щёлк-щёлк-щёлк — как из пулемёта.

Виктор передёрнул плечами, и под шелест надвигающегося занавеса направился, степенно обходя радужные, воняющие солярой, лужи, куда-то туда, — в ту сторону, где единственный вход преображался в однозначный выход.

Так бы по тропе шёл бы, да шёл, да и вышел бы, но по пути его неожиданно пробило на немотивированное буйство. То ли от облегчения, что не пришлось душегубством заниматься, то ли по какой иной причине, но, мощно разбежавшись, стал он ловко, по обезьяньи, взбираться на одну из металлических куч, — на самую высокую из них.

Пошёл-пошёл, полез, отталкиваясь от расплющенных шлемов рыцарей-собак; цепляясь за кривые пики наполеоновского позора; упираясь в разбитые гусеницы фельдмаршала Гудериана; огибая гнутые в деревенских драках коленвалы тракторов; протискиваясь между рваных корпусов не всплывших по приказу субмарин; подтягиваясь за лоскуты фюзеляжей чартеров, случайно сбитых дружественным огнём; перебираясь через слившиеся в экстазе корпуса «горбатых» и «шестисотых», — всё лез и лез, пока, наконец, не добрался до самой верхотурины.

А там, на вершине, встал враскоряк странным очарованцем на чугунный лоб одного из бесчисленных вождей этой закумаренной на веки вечные страны, подставил лицо своё коварному норд-ост-ост-норду, раскинул во все четыре стороны все свои шестнадцать рук и заорал в тридцать два хрустальных и тридцать два лужёных горла. От переизбытка бесчувственных чувств. От навивающего восторженную тоску глухоманного пейзажа. Заунывную сволочную песню. Вспугнув её отмороженным припевом стаю нехороших чёрных птиц. Среди которых не было, представьте, ни одной мало-мальски серой, о белой уже не говоря… Ни одной…

И в песне той излил акыном весь ай-лю-ли ассортимент: как широко поле русское и как оно не пахано, как висят над голодными нивами высокие облака неподвижные, и как догорает невыразимо грустный оранжевый закат, какие случаются по осени в санитарной этой зоне — от первого кольца и аж до самого до Сергиева Посада.

А через три припева два притопа и один прихлоп уже стоял он, как не в чём ни бывало, на обочине федеральной трассы и тыкал большим пальцем перевязанного кулака в сторону г. Москвы.

Остановился какой-то порожняк из Кологрива с ингушскими номерами. Мужик запросил триста. Баксов. Виктор кивнул и запрыгнул в кабину. Ткнул в бок водиле «беретту» и объявил, что у него с собой лишь двести. Рэ. Но даст только сто. И то, если до подъезда.

На том и порешили.

Но по дороге Виктор всё переиграл.

Решил сначала к ВПЗР заехать. К Сорокину. Чтоб предложить ему в предстоящей авантюре участие принять. Он давно уже в какой-нибудь рейд напрашивался. Всё канючил, возьми, да возьми. Вот и случай.

Володька — парень не промах. К тому же проходит по разряду чудовищ. А это, согласитесь, вполне подходящая репутация для такого рода одиссей.

Вполне.