Мы общались при помощи вздохов. Когда чересчур хорошо, нет сил кричать. От острой муки экстаза и невозможности выразить всю силу охвативших меня чувств я что было силы вцепилась в его смокинг… И неожиданно нащупала в кармане тот самый предмет, который Спун так вожделенно поглаживал, стоя перед бильярдным столом. Предмет был явно металлический. Нечто такое знакомое, повседневное… Но тут во мне словно бомба взорвалась, и я просто вырубилась.

Продолжая стоять с поднятой кверху ногой, я смотрела на Спуна. Он пальцем отвел с моего вспотевшего лба прядь волос и сказал:

— Теперь всякий раз потянет мастурбировать, как вспомню твое лицо.

Я представила себе эту картину, и мне стало горько.

— Как тебя зовут?

— Знаешь, как по-английски «ложка»? Спун.

И тут мне вспомнился твердый холодный предмет, который я нащупала в его кармане. Есть английская поговорка, «он родился с серебряной ложкой во рту», так говорят про счастливчиков. У Спуна была чудная привычка таскать в кармане серебряную ложку. Вот и прилепилось к нему это прозвище — вроде как добродушное, но все же насмешка. Ведь настоящие счастливчики, родившиеся «с ложкой во рту», не таскают ее при себе. У Спуна такое обалденное тело, а он цепляется за свою ложку и выпендривается, как последний пижон, словно ему нужно все время доказывать миру, что он реально крут. Я даже слегка разозлилась на Господа Бога, сотворившего столь несуразного человека.

— Что, нелегко живется?

— Нет, у меня всегда все путем.

Вранье, подумала я, и сказала:

— Пойдем ко мне.

Наверное, в этот момент мне захотелось побыть мученицей. А, может, великодушно осчастливить его. Но Спун мигом остудил мою благородную жалость:

— Опустила бы ногу. Затекла небось? Если хочешь еще потрахаться, займемся этим на простынях.

Он подмигнул, прищурившись и задрав кверху бровь, — в типичной для чернокожих манере. Огонь пробежал по моим жилам и угас, оставив сладостное послечувствие во всем теле.

2

Мария держит в своей гримерке свиней. Много жирных свиней. Даже не знаю, сколько их туда набивается. Они постоянно сидят там на полу, расставив толстые ляжки, и чавкают, обжираясь поставленным прямо на пол рисом с карри. В общем, свиньи — они и есть свиньи, чего от них еще ждать. Правда, Мария запрещает мне называть этих лохушек свиньями. «Но ведь они же и вправду свиньи! — как-то возмутилась я. — Вот ты, Мария, совсем другая. Не то что эти девки!» Но Мария так резко оборвала меня, что я заткнулась.

На сей раз Мария была в черном кимоно с гербом и в гэта из павлонии. Она нервно походила по гримерке, потом уселась, скрестив ноги, перед зеркалом и принялась накладывать грим. Кимоно она спустила до пояса, закрепив рукава на бедрах. Подкладка оказалась огненно-алой.

— Когда отработаю номер, хочу выйти на улицу, выпить чего-нибудь. Не составишь компанию, Ким? Если есть желание посмотреть мой выход, попроси осветителя пустить тебя в аппаратную. А то, может, тут подождешь?

— Нет, хочу посмотреть.

Торчать здесь и пялиться на уродливых полуголых девиц из кордебалета было противно. Они сидели на полу, задрав колени, и посматривали на меня свысока, явно считая соплячкой и полной дурой. Хотя, в общем, занятно перекидываться английскими шуточками с филиппинскими танцовщицами. Мария загасила в черной фарфоровой пепельнице сигарету и начала одеваться. Белое платье с длинным разрезом до самого копчика… Косясь на нее, я вышла из уборной. Дожидаясь выхода Марии, я так распсиховалась, словно сама была на ее месте. Наверное, только она способна разжечь в этом крошечном зальчике, кишащем слизнеобразными подобиями мужчин, всепожирающий огонь низменного вожделения.

Мария широко раздвигала ноги, извиваясь под звуки блюза, и всякий раз я испытывала настоящее потрясение при виде ее раскрывающейся киски. Я вдруг подумала о своем скромном «сокровище». Время от времени и я приторговываю им. по доступной цене, но куда мне до той красоты, что есть между ног у Марии! Я почувствовала жгучее отвращение к самой себе. Да, мой половой орган никогда не будет предметом искусства… Мне вспомнилось, как однажды Спун намалевал на стене в сортире струей из баллончика надпись «PUSSYIS GOD!!!» — «Киска — это Бог!»

И снова на сцене появилась Мария — в одних туфельках на высокой шпильке и фетровой шляпке. Грациозно извиваясь, Мария начала ласкать и поглаживать свое тело, возбуждая себя. Лицо Марии выражало сладострастное блаженство, но внутри она оставалась элегантно холодной. Интересно, что будет, если устроить такое же представление в постели? Довести мужчину до исступления, до неистовства — а самой остаться хладнокровно-бесстрастной? Мне жутко захотелось увидеть, как от моего пип-шоу рухнет все высокомерие Спуна. Сыграть спектакль для него одного, а когда он бросится ко мне, изнемогая от страсти, отвергнуть его, как это делает Мария с алчущими ее мужчинами… От мысли о том, что мы со Спуном скоро снова окажемся в постели, по всему телу прокатилась жаркая волна. Но… но пока это я теряла голову и, обезумев от страсти, вопила: «Хочу тебя, хочу тебя!»

Спун явно начинал привыкать к моему телу. После близости с ним у меня теперь возникало чувство некоторой растерянности. Шоу Марии напомнило мне о былых временах, когда я готовилась к экзаменам. До экзамена я еще лелеяла кое-какие надежды: а вдруг на сей раз повезет? Вдруг на сей раз я сдам на отлично? Но стоило мне получить задание, как меня начинало ломать и трясти, карандаш падал из пальцев… Получив назад проверенную работу, я ощущала себя полнейшим ничтожеством.

— Как, как его зовут? Спун?! Опять тебя потянуло на мужчин со странными именами. Это что, кличка?

Мария достала из портсигара сигарету и закурила. Она всегда носит с собой золотой портсигар, время от времени заполняя его заново сигаретами «Peace».

— У него такое красивое тело?

Она попала не в бровь, а в глаз, у меня даже сердце екнуло. Я подняла на Марию глаза. Она улыбалась, глядя на меня из-под полей низко надвинутой черной фетровой шляпки, в которой выступала на сцене.

— Ты снова будешь просить меня заняться любовью с твоим кавалером?

Я почувствовала, как у меня перекосилась физиономия. Меня и саму удивляло собственное поведение. Потому как всякий раз, когда у меня начинался новый роман, я прибегала к Марии. Я умоляла ее помочь мне, потому что одной мне страшно. Такое происходило всегда, когда мне казалось, что наконец в угаре своих похождений я откопала в куче дерьма истинную жемчужину.

Да, я маленькая нахальная дрянь. Но при этом я трусиха и тряпка, вынуждена это признать.

Обычно на мою дурацкую просьбу Мария отвечала: «Нет уж, уволь, не могу!» Но тут же всегда добавляла, что «впрочем, если тебе нужна помощь в постели, то это меняет дело»-. И я обретала возможность спокойно любить своего мужчину, ощущая при этом свою полную несостоятельность и зависимость от Марии. Однако на сей раз все было иначе. Я сама себе удивлялась.

— Ого-го! Что с тобой, девочка? Я никогда не видела у тебя такого лица! Ты хочешь сказать, что на сей раз не нуждаешься в моей помощи?

— Не знаю… Не пойму, что со мной. Ты всегда умела успокоить меня. Но сейчас. Я сама не своя. Меня просто трясет… Почему?

— Может быть, потому, что ты просто представить не можешь его в постели с другой? Даже со мной.

Ну, это-то я как раз хорошо себе представляла. Как зубы Спуна оставляют следы на коже другой женщины — точно такие же, как на моей. При этой мысли по щекам потекла тепловатая влага. Слезы лились сами собой, помимо моей воли, я словно впала в забытье.

Мария вытерла мои щеки указательным пальчиком.

— Ты ревнуешь от одной только мысли?… Сладкая моя девочка… Ну, перестань, перестань. Зачем попусту изводить себя? Ведь ничего пока не случилось, верно? Ну, расскажи мне об этом парне! Что же это за тип, что сумел довести до такого мою маленькую Ким…