Куэйл покачал головой.

— Думаю, я рад тому, что не являюсь телепатом. Разум и без того достаточно сложен и загадочен. Спасибо за то, что дали мне высказаться. Во всяком случае, я кое в чем разубедился. Займемся рукописью?

— Конечно, — сказал Беркхальтер, и снова на экране над ними замелькали страницы. Куэйл казался менее напряженным, мысли его стали более ясными, и Беркхальтер смог понять истинный смысл многих прежде туманных выражений. Работа пошла легко, телепат диктовал новые формулировки в диктограф, и лишь дважды им пришлось преодолевать эмоциональные конфликты. В полдень они закончили работу, и Беркхальтер, дружески кивнув, отправился с готовым материалом в свой кабинет, где обнаружил на экране несколько сообщений. Он убрал повторы, и в его голубых глазах отразилось волнение.

За завтраком он переговорил с доктором Муном. Беседа так затянулась, что только индукционные чашки сохраняли кофе горячим, но Беркхальтеру нужно было обсудить не один вопрос. И он уже давно знал Муна. Толстяк был одним из немногих, у кого, он думал, даже подсознательно не вызывал отвращения тот факт, что Беркхальтер был Болди.

— Я никогда в жизни не дрался на дуэлях, Док. Я не могу допустить этого.

— Ты не можешь допустить обратного. Ты не можешь отклонить вызов, Эд. Нужно ответить на вызов.

— Но этот парень, Рейли — я его даже не знаю.

— Я слышал о нем, — сказал Мун. — У него дурной характер. Он много дрался на дуэлях.

Беркхальтер хлопнул ладонью по столу.

— Это нелепо. Я не стану этого делать!

— Ладно, — деловито сказал Мун. — Твоя жена с ним драться не может. И если Этель читала мысли миссис Рейли и разболтала об этом, то Рейли имеет полное право…

— Неужели ты думаешь, что мы не понимаем опасности подобных поступков? — тихо спросил Беркхальтер. — Этель не имеет привычки читать мысли, так же как и я. Это бы плохо кончилось — для нас. И для любого другого Болди.

— Не для безволосых. Для тех, кто носит парики. Они…

— Они дураки, и из-за них все Болди пользуются дурной славой. Во-первых, Этель не читает мысли, и не читала их у миссис Рейли. Во-вторых, она не болтает.

— Миссис Рейли — истеричка, в этом сомнений нет, — сказал Мун. — Об этом скандале начали говорить, и в чем бы там ни было дело, миссис Рейли вспомнила, что потом встретила Этель. Во всяком случае, она из тех, кто ищет козла отпущения. Я скорее готов предположить, что она сама проболталась, и теперь боится, чтобы муж ее не заподозрил.

— Я не собираюсь принимать вызов Рейли, — упрямо сказал Беркхальтер.

— Тебе придется это сделать.

— Слушай, Док, может быть…

— Что?

— Ничего. Есть идея. Она может сработать. Забудь об этом; мне кажется, я нашел нужное решение. Во всяком случае, оно единственное. Я не могу допустить дуэли, это уж точно.

— Ты не трус.

— Есть одна вещь, которой боятся все Болди, — сказал Беркхальтер, — и это — общественное мнение. Я просто знаю, что убью Рейли. Вот по этой причине я никогда в жизни не дрался на дуэли.

Мун отпил кофе.

— Хм-м. Я думаю…

— Не стоит. Есть еще кое-что. Я не удивлюсь, если мне придется отослать Эла в специальную школу.

— С мальчиком что-то не так?

— Он превращается в великолепного правонарушителя. Его учитель вызывал меня сегодня утром. Запись было интересно послушать. Он говорит странно и странно себя ведет. Он позволяет себе мерзкие выходки по отношению к своим друзьям, если только они у него еще остались.

— Все дети жестоки.

— Дети не знают, что значит жестокость. Именно поэтому они жестоки; им неведомо сочувствие. Но Эл превращается… — Беркхальтер безнадежно махнул рукой. — Он превращается в юного тирана. Учителю кажется, что его ничто не беспокоит.

— Но все же это нельзя еще считать ненормальным.

— Я не сказал тебе самого худшего. Он становится очень эгоистичным. Слишком эгоистичным. Я не хочу, чтобы он превратился в одного из тех Болди без париков, о которых ты упоминал. — Беркхальтер не сказал о другой возможности — паранойе, безумии.

— Должно быть, он где-то набрался этих вещей. Дома? Едва ли, Эд. Где он еще бывает?

— Там же, где все. У него нормальное окружение.

— Я думаю, — сказал Мун, — что у Болди необычные возможности в деле обучения молодежи. Мысленная связь… а?

— Да. Но… я не знаю. Беда в том, — едва слышно продолжал Беркхальтер, — что я молюсь Богу, чтобы я не был не таким, как все. Мы не просили, чтобы нас сделали телепатами. Может быть, со стороны это кажется странным, но я просто личность — и у меня свой собственный микрокосмос. Люди, имеющие дело с социологией, склонны забывать об этом. Они умеют отвечать на общие вопросы, но ведь каждый конкретный человек — или Болди пока он живет, должен вести свою собственную войну сам. И это даже не совсем война. Это хуже; это необходимость наблюдать за собой каждую секунду, постоянно приспосабливаться к миру, который не хочет твоего присутствия.

Мун, по-видимому, чувствовал себя неловко.

— Тебе немного жаль себя, Эд?

Беркхальтер покачал головой.

— Да, Док. Но я с этим справлюсь.

— Мы оба справимся, — сказал Мун, но Беркхальтер не ожидал от него особой помощи. Мун с радостью оказал бы ее, но обычному человеку слишком трудно понять, что Болди — такой же человек. Существовало различие, которое люди искали и находили.

Во всяком случае, ему нужно было уладить все раньше, чем он увидится с Этель. Он мог легко скрыть то, что знал, но Этель почувствует мысленный барьер и удивится. Их брак был почти совершенным благодаря дополнительному взаимопониманию, и именно оно компенсировало неизбежную и часто ощущаемую отчужденность от остального мира.

— Как продвигается «Психоистория»? — помолчав, спросил Мун.

— Лучше, чем я ожидал. Я нашел к Куэйлу новый подход. Если я говорю о себе, это, похоже, вызывает его на разговор. Это придает ему достаточную уверенность, чтобы раскрыть мне свое сознание. Как бы то ни было, мы можем подготовить для Олдфилда те первые главы.

— Хорошо. Все равно подгонять нас он не может. Если нас заставить так быстро выпускать книги, то мы можем вернуться ко временам семантической неразберихи. А на это мы не пойдем!

— Ладно, — сказал Беркхальтер, поднимаясь. — Я его успокою. Увидимся.

— Насчет Рейли…

— Не будем об этом, — Беркхальтер вышел, направившись по адресу, который высветил ему экран видеофона. Он потрогал висевший на поясе кинжал. Дуэль не пойдет на пользу Болди, но…

Приветственная мысль проникла в его сознание, и под аркой, ведущей на школьный двор, он остановился, чтобы улыбнуться Сэму Шейну, Болди из Нью-Орлеана, предпочитавшему ярко-рыжие парики. Они не утруждали себя разговором.

(Личный вопрос, касающийся психического, морального и физического благополучия.)

(Отблеск согласия.)

«А ты, Беркхальтер?»

На мгновение Беркхальтер увидел символ, которым Шейн обозначал его имя.

(Тень беды.)

(Теплое дружеское желание помочь.)

Между Болди возникла связь.

Беркхальтер подумал:

«Куда бы я ни пошел, всюду будет та же подозрительность. Мы уроды».

«Где-то еще хуже, — подумал Шейн. — В Модоке нас много. Люди по-прежнему более подозрительны там, где им не приходится общаться с нами каждый день».

«Мальчик…»

«У меня тоже проблема, — подумал Шейн. — Это беспокоит меня. Две мои девочки…»

«Хулиганят?»

«Да».

«Обычное неподчинение?»

«Не знаю. У многих из нас подобные осложнения со своими детьми».

«Побочный эффект мутации? Крайность второго поколения?»

«Сомнительно, — подумал Шейн, мысленно нахмурившись, пряча свою мысль под нерешительностью. — Мы обдумаем это позже. Пора идти».

Беркхальтер вздохнул и пошел дальше. Дома в Модоке тянулись вокруг индустриального центра, и он прошел через парк, чтобы сократить себе путь к месту назначения. В неуклюже изогнутом здании никого не оказалось, поэтому Беркхальтер отложил разговор с Рейли на потом и, взглянув на часы, повернул по склону холма к школе. Как он и ожидал, было время перемены, и он увидел Эла лежащим под деревом в стороне от одноклассников, занятых увлекательно-кровожадной игрой во Взрыв.