Осторожный Мануил решил отправить кузена в почетную ссылку. В 1152 году Андроник был послан в Киликию, чтобы возглавить войска, воевавшие с сельджуками.
Андроник кампанию провалил. Он выиграл несколько сражений, отважно гарцуя впереди войска и размахивая мечом, но в конце концов вынужден был отступить и отдать важные малоазиатские области. К тому же Мануилу донесли, что Андроник завязал подозрительные отношения с конийским султаном и королем Иерусалима.
Мануил, прежде чем кузен успел сколотить антивизантийскую коалицию, направил его в другой конец империи, на границу с Венгрией. Там, вместо того чтобы блюсти интересы Византии, Андроник вступил в сношения с венгерским королем, выясняя, поможет ли тот ему захватить трон в Константинополе. Однако и тут шпионы Мануила не дремали. Тайная переписка Андроника была перехвачена и доставлена Мануилу. И на этот раз Мануил ограничился семейным выговором.
Наконец родственники сообщили императору, что Андроник готовит на него покушение.
Была ли в том доля истины, неизвестно, но Андроник был немедленно арестован, закован в кандалы и отвезен в Константинополь. Андроник провел в тюремной башне, в условиях, которые убили бы менее выносливого узника, девять лет, до 1164 года.
Он вошел в нее 35-летним бравым рыцарем, а вышел пожилым, поседевшим, озлобленным и много передумавшим человеком. И если раньше Мануил имел в его лице ненадежного подданного, то теперь получил непримиримого врага.
Сбежав из темницы, Андроник искал убежища сначала на Руси у галицкого князя Ярослава Владимировича (около 1164 года), а с 1166 года начал жизнь скитальческую, переходя из одной страны в другую. Был в Антиохии, Палестине, Дамаске, Багдаде, наконец, в Грузии. Можно полагать, что он провел около 15 лет при дворах различных государей Востока.
Незадолго до смерти царь Мануил пригласил его в Константинополь, взяв с него слово не искать власти при малолетнем Алексее II, и определил ему местом жительства один из черноморских городов. Здесь Андроник и услышал о смерти Мануила. Андроник, обуреваемый жаждой мести, но не нашедший еще надежного способа обрести корону, писал письма императору, патриарху Константинополя и самым видным людям государства, высказывая им свою боль по поводу излишеств и недостатков двора, и утверждал, что совершенно необходимо положить предел не в меру выросшему влиянию регентши и первого министра. Письма эти были написаны с большим искусством, и казалось, что Андроник исполнен одним чувством — любовью к общественному благу, и думает лишь о том, как уврачевать зло, опустошающее империю.
Народное восстание сразу же вылилось в широкое социальное движение, в котором потонула вражда к латинянам. Примечательно, что к восстанию примкнули итальянские воины. Движение приняло столь радикальный характер, что Мария с мужем и сочувствующий им патриарх Феодосии пошли на примирение с правительством.
И тут пришла пора выйти на сцену Андронику. Когда он двинулся из своего города к Константинополю, правительственные отряды немедленно стали переходить на его сторону, отовсюду к нему спешили войска провинциальных правителей, и армия его росла как снежный ком. Разрозненное сопротивление верных правительству войск не могло задержать его продвижение. Лишь в некоторых местах (Никея, Фракисийская фема) ему было оказано сопротивление — Малая Азия приветствовала его («Каждый в это время призывал Андроника», — утверждает Евстафий Солунский). Накануне вступления в столицу Андроник спровоцировал избиение «латинян» — приближенных протосеваста Алексея, привилегированных воинов, итальянских купцов. В уличных боях в первую очередь принял участие «городской демос», простой люд. Начались сражения с французами и немцами. Андроник не спешил — он стоял лагерем в Халкедоне, принимал сторонников и ждал момента, чтобы ударить наверняка.
Весной 1182 года, исчерпав все возможности сопротивления, правительство было вынуждено открыть ворота Константинополя перед Андроником. Его торжественно встречали как освободителя не только толпы народа, но и патриарх Феодосии и кесарисса Мария.
Вступив в столицу, Андроник обратился к народу с речью, в которой не пожалел пафоса и слез. Он клялся всеми святыми, что пришел исключительно для того, чтобы освободить обожаемого юного императора Алексея от господства безнравственных людей, что его интересует лишь благоденствие империи, что власть ему не нужна и он верный сын отечества. У него лишь одно желание — оградить императора от вредного влияния его распутной матери и ее фаворита, которых он просит добровольно отказаться от власти. Началось его трехлетнее правление сначала в качестве регента при Алексее II, а с 1183 года — единодержавного василевса.
Андроник выступил в тот момент, когда давно сдерживаемое недовольство политикой Мануила I прорвалось наружу. Он оказался центром, объединявшим самые различные круги. Возможно, что на первых порах его поддерживали известные слои мелкой и средней провинциальной знати и даже свободное крестьянство. Зато провинциальные города (особенно города Малой Азии) не симпатизировали узурпатору Андронику пришлось подавлять восстания в Филадельфии, Лопадии, Никее, Прусе. Во главе восставших малоазийских городов стояли обычно представители местной феодальной аристократии.
Наиболее энергичную поддержку Андронику оказал Константинополь. Если верить Евстафию, Андроника боготворили константинопольские горожане, городская толпа; его поддерживала также и определенная часть столичной знати — «малочисленные отбросы синклита». Действительно, антилатинские тенденции Андроника могли привлечь на его сторону различные круги населения столицы, ненавидевшего западных советников и воинов Мануила.
Две черты отличали политическую деятельность Андроника — демагогия и безжалостный террор. Без малейшего затруднения он проливал потоки слез, он целовал колени патриарха Феодосия, твердо решив, что добьется его смещения; он лил слезы на могиле Мануила I и просил не уводить его прочь, дать побыть еще у гробницы покойного императора, которого он ненавидел и против которого постоянно затевал заговоры. Он приказал выставить в одной из столичных церквей свое изображение: василевс представлен был там в простой крестьянской одежде, с косой в руках — словно настоящий крестьянский царь.
Изображая себя народолюбцем, Андроник стремился уничтожить всех, кто стоял на его пути к власти, всех, кто мог быть его соперником. Жертвами репрессий пали многие представители константинопольской знати. Никита Хониат вспоминает тех, кто кончил жизнь в темнице, лишился глаз, был изгнан из своего дома.
К жестокости Андроника прибавилась и самая черная неблагодарность. Кесарису Марию он тайно извел ядом. Способ этот был обычен для тех, кто хотел избавиться от соперника или неугодного соратника, не прибегая к услугам палача. В отношении матери Алексея он действовал еще откровеннее Она была обвинена в заговоре против государства, и судьи тирана охотно приговорили ее к смерти, а император, ее сын, подписал этот гнусный приговор. Евнух, уже прославленный тем, что отравил Марию, своими руками задушил императрицу и сбросил ее труп в море.
Все конкуренты были принесены в жертву. Оставался один лишь император, и в 1183 году Андроник умертвил Алексея II, а его вдову, юную Агнесу, сделал своей наложницей.
Голова Алексея была доставлена Андронику, который сказал, с презрением его разглядывая: «Отец твой был лжецом, мать — развратницей, а сам ты — трусом». В течение нескольких дней он не расставался с головой Алексея, дабы досыта усладить взгляд столь приятным ему зрелищем. Потом ее выбросили в море вместе с прочими останками. Такова была судьба молодого правителя, который в течение трех лет своего властвования был рабом своей матери, своего первого министра, своего опекуна и своих удовольствий.
Беспощадно истребляя своих действительных и мнимых врагов, Андроник обеспечил себе в столице безраздельную власть.
Верный себе, Андроник и этим расправам придал демагогический характер. Он редко прибегал к тайным убийствам, предпочитая создавать судебные дела и добиваться формального осуждения. Официально выставлялись проскрипционные списки «предателей родины» с указанием того рода казни, которая их ждала. Сам он не подписывал приговоров, а поручал это судьям. Впрочем, нашлось немало охотников воплощать в судебных решениях неясный намек или жест императора.