Эдмонд
Изволь… Но только…
Гонвил
Или ты боишься,
что свяжут смерть твою со смертью… Стеллы?
Эдмонд
Нет, — о тебе я думал. Вот что! Дай мне
чернил, бумаги. Проще будет.
(Пишет.)
Слышишь,
перо скрипит, как будто по листу
гуляет смерть костлявая…
Ты весел…
Гонвил
Однако!
Эдмонд
Да… Ведь я свою свободу
подписываю… Вот… Я кончил, Гонвил,
прочти.
Гонвил (читает про себя)
"Я умираю — яд — сам взял —
сам выпил"… Так.
Эдмонд
Теперь давай, готов я…
Гонвил
Не вправе я удерживать тебя.
Вот — пузырек. Он налит зноем сизым,
как утро флорентийское… Тут старый
и верный яд. В четырнадцатом веке
его совали герцогам горячим
и пухлым старцам в бархате лиловом.
Ложись сюда. Так. Вытянись. Он сладок
и действует мгновенно, как любовь.
Эдмонд
Спасибо, друг мой… Жил я тихо, просто,
и вот не вынес страха бытия…
Спасаюсь я в неведомую область.
Давай же мне, скорей…
Гонвил
Эдмонд, послушай,
быть может, есть какая-нибудь тайна,
которую желал бы ты до смерти…
Эдмонд
Я тороплюсь… Не мучь меня…
Гонвил
Так пей же!
Эдмонд
Прощай. Потом — плащом меня накроешь.
Действие второе
Та же комната. Прошло всего несколько мгновений.
Эдмонд
Смерть… Это — смерть. Вот это — смерть…
(Meдлeннo привстает.)
В тумане
дрожит пятно румяное… Иначе
быть не могло… О чем же я при жизни
тревожился? Пятно теперь яснее.
Ах! Это ведь пылающий провал
камина… Да, — и отблески летают.
А там, в углу — в громадном смутном кресле —
кто там сидит, чуть тронутый мерцаньем?
Тяжелый очерк выпуклого лба,
торчащая щетина брови, узел
змеиных жил на каменном виске…
Да полно! Узнаю! Ведь это…
Человек в кресле
Эхо
твоих предсмертных мыслей…
Эдмонд
Гонвил, Гонвил,
но как же так? Как можешь ты быть здесь,
со мною, в смерти? Как же так?..
Гонвил
Мой образ
продлен твоею памятью за грань
земного. Вот и все.
Эдмонд
Но как же, Гонвил:
вот комната… Все знаю в ней… Вон — череп
на фолианте, вон — змея в спирту,
вон — скарабеи в ящике стеклянном,
вон — брызги звезд в окне, а за окном, —
чу! слышишь, — бьют над городом зубчатым
далекие и близкие куранты,
скликаются — и падают на дно
зеркальное червонец за червонцем…
Знакомый звон… И сам я прежний, прежний,
порою только странные туманы
проходят пред глазами… Но я вижу
свои худые руки, плащ и сборки
на нем, и даже, вот, — дыру: в калитку
я проходил, — плащом задел цветок
чугунный на стебле решетки… Странно, —
все то же, то же…
Гонвил
Мнимое стремленье,
Эдмонд… Колеблющийся отзвук…
Эдмонд
Я начинаю понимать… Постой же,
постой, я сам…
Гонвил
Жизнь — это всадник. Мчится.
Привык он к быстроте свистящей. Вдруг
дорога обрывается. Он с края
проскакивает в пустоту. Ты слушай,
внимательно ты слушай! Он — в пространстве,
над пропастью, но нет еще паденья,
нет пропасти! Еще стремленье длится,
несет его, обманывает, ноги
еще в тугие давят стремена,
глаза перед собою видят небо
знакомое. Хоть он один в пространстве,
хоть срезан путь… Вот этот миг, — пойми,
вот этот миг. Он следует за гранью
конечного земного бытия:
скакала жизнь, в лицо хлестала грива,
дул ветер в душу — но дорога в бездну
оборвалась, и чем богаче жизнь,
чем конь сильней —
Эдмонд
— тем явственней, тем дольше
свист в пустоте, свист и размах стремленья,
не прерванного роковым обрывом, —
да, понял я… Но пропасть, как же пропасть?
Гонвил
Паденье неизбежно. Ты внезапно
почувствуешь под сердцем пустоту
сосущую, и, завертевшись, рухнет
твой мнимый мир. Успей же насладиться
тем, что унес с собою за черту.
Все, что знавал, что помнишь из земного —
вокруг тебя и движется земными
законами, знакомыми тебе.
Ведь ты слыхал, что раненый, очнувшись,
оторванную руку ощущает
и пальцами незримыми шевелит?
Так мысль твоя еще живет, стремится,
хоть ты и мертв: лежишь, плащом покрытый,
сюда вошли, толпятся и вздыхают
и мертвецу подвязывают челюсть…