– Вчера не было света, – не без удовольствия вспомнила я.- Я не могла читать.
– А фонарик взять с собой ты не догадалась? Эх ты, Пассионария!
– Ну уж, зачем трогать имена героев?- вспылила я,- Придумали бы лучше мне собственный псевдоним. Хотя бы Араукария какая-нибудь.
– Зачем Араукария? А Совьетика разве не подходит?….
…Автобус едет, в раскрытое окно веет свежим ветерком…
…. Зимбабве делится на 8 провинций и два города с административным статусом провинции…. Булавайо… рэгби…Иан Смит… Джошуа Нкомо…мбира… мусеве …
Я клюю носом, и в голове у меня начинает звучать почему-то назойливая песенка Леона Шустера из фильма «Квагга наносит ответный удар» – «Here comes UNTAG». О том, чтобы я ознакомилась с кинематографом, милым сердцу среднестатистического белого южноафриканца, Хильда тоже позаботилась. В этом фильме мне пришлось очень по душе, каким там изображен голландец: “Moeder! Ik wil niet een bok dragen in Afrika !” Весьма близко к действительности. Сначала – настойчиво «застрелить козла – это моя мечта! Наслаждение!» – а потом, в панике – «мама, я не хочу таскать козла по Африке!» Сейчас они испытывают нечто похожее и ну очень похоже себя ведут в афганском Урузгане….
…. Ek probeer Afrikaans leer…Ek kom van Suid Afrika …ммммм…спать… спать… спать…
– Не спи, вставай, кудрявая..
В цехах, звеня,
Страна встает со славою
На встречу дня!- вдруг негромко пропел у меня кто-то над ухом.
Я открыла глаза и увидела склонившееся надо мной лицо Ри Рана. Нежность в его глазах говорила больше слов. И я еще раз поняла, почему в Корее так часто употребляют выражение «подступил ком к горлу». У меня он раньше никогда в жизни к горлу не подступал, а тут…
В то утро я смотрела на Ри Рана новыми глазами. Когда я проснулась в автобусе в горах Мехян, рядом со мной сидел мой муж.
Он был явно смущен своим новым положением – в хорошем смысле слова.
Когда мы выходили из автобуса, я шепнула ему:
– Только не чувствуй себя виноватым, Ри Ран! Ты такой… такой замечательный!
В ответ Ри Ран чуть слышно вздохнул:
– Женя, красавица моя! Как же мне с тобой хорошо…
Нам предстоял пикник в горах Мэхян. Чжон Ок заранее запаслась всем необходимым. Продукты для пикника она приобрела по дороге – в магазине, который почему-то (не иначе, как «для конспирации»!) назывался «Цветы». Корейская земля в этот все еще почти по-летнему теплый день была неповторимо красива – как бы стараясь показать мне себя во всей красе, чтобы я никогда ее не забывала…
Название «Мэхян» означает в переводе нечто вроде «причудливый и душистый». И действительно, воздух здесь оказался необыкновенно ароматным, а от пейзажа просто захватывало дух! Здесь только кино снимать!
У подьезда к этим горам утопает в зелени здание местной гостиницы, похожее на подмосковный мотель «Солнечный», построенный к московской Олимпиаде.
А у самого подножья гор находится Выставка дружбы между народами. Вот как описывает это великолепное произведение корейской архитектуры, построенное в 1978 году, туристский путеводитель: «Здание – не деревянное, но снаружи кажется будто оно точно сложено из древесины. В нем нет ни одного окна, но кажется, что есть и окна. Под углами стрех звенят колокольчики, колыхаясь на ветру»
Подарки руководителям страны расположены на этой выставке по залам в географической последовательности. Среди советских и российских подарков было и несколько сделанных в моем родном городе. Как отрадно было видеть их так далеко от дома!
В отдельном помещении стояли два железнодорожных вагона – подаренных Ким Ир Сену Сталиным и Мао Цзе Дуном. Глядя на них, я невольно еще раз вспомнила, как девчонкой видела поезд с товарищем Ким Ир Сеном, проезжавший мимо моего дома… Славные были времена! Неспешные, добрые, с такими же добрыми, отзывчивыми людьми, как сегодня в Корее. А сейчас… И ведь не оправдаешься даже словами легендарного Камо: «Не я, мама, плохой, царь плохой!»… Не снимает это ответственности за случившееся с каждого из нас.
В одном из залов были вывешены портреты Ким Ир Сена с различными лидерами стран мира, и при виде их знакомые имена сами собой стали всплывать у меня в памяти. Самора Машел, Жозе Эдуарду душ Сантуш, Ахмед Секу Туре, Дидье Рацирака, Менгисту Хайле Мариам… Мы всех их знали в лицо. Донал и Хильда смотрели на меня, вытращив глаза, когда я без запинки называла эти имена. А память подсказывала мне уже и дни национальных праздников в каждой из их странах, и то, какие прогрессивные реформы там тогда осуществлялись…
Кто это там все вопит сегодня о «красном терроре» полковника Менгисту? А как насчет вот этого: «В 1995 среди взрослых эфиопов грамотными были 35,5%, что явилось результатом общенациональной кампании по ликвидации неграмотности, которая началась в 1980, когда лишь ок. 10% взрослого населения умело читать и писать» .
И как ни крути, это были плоды политики правительства Менгисту. В Венесуэле неграмотность была ликвидирована при Чавесе за считанные годы. А у нынешних «демократических» правителей Эфиопии, видимо, совсем другие приоритеты: Менгисту был отстранен от власти вот уже 16 лет назад, а «воз и ныне там»…. Зато эфиопские войска «таскают каштаны из огня» для янки в соседней Сомали! В сегодняшней «свободной демократической Эфиопии» обязательное образование – всего лишь шестилетнее, а затраты из бюджета на него составляют 4,6% . Правда, и то больше в %-ном отношении, чем в не менее свободной и демократической России, где на него выделяется всего 3,8% национального бюджета. Для сравнения: на Кубе эти расходы составляют больше, чем в любой другой стране мира -18.7% бюджета. . По Корее у меня бюджетных данных нет, но уровень грамотности в КНДР даже по оценкам ЦРУ – 99%, и вся страна, от мала до велика, продолжает учиться: здесь создана широкая сеть вечерних школ для взрослых, заочных курсов и пр. А обязательное образование в КНДР – 11-летнее…Накося, выкуси, бедная «демократическая» Эфиопия!
…– А можно посмотреть на подарки из Эфиопии? – спросила я.
– Можно, – Чжон Ок была немного удивлена. – Ты жила когда-нибудь в Эфиопии?
– Нет, не жила. Но в свое время учила язык – и надеялась, что смогу принести какую-то пользу эфиопской революции. Не успела…
Вот они, смотрят на нас с портретов – молодые, полные сил и решимости, жизнерадостные… «Да, были люди в наше время – не то, что нынешнее племя…»
Такие, за которыми не страшно пойти и в огонь, и в воду. Такие, в честь которых хочется называть детей. Разве они могли предвидеть, что их так подло предадут?…
Наверху здания выставки – огромный открытый балкон. Свежий ветерок продувает здание, тихо позванивают колокольчики под крышей. Смотришь отсюда на все четыре стороны, на яркую зелень гор и журчащие водопады, на солдата с автоматом Калашникова- похожего на того, встреченного нами у озера, по стволу автомата которого мирно ползла гусеница, на веселых пионеров, на женственных и мягких корейских девушек, застенчиво прикрывающих рукой рот, когда они смеются, на мужественных и скромных бронзовых от загара корейских парней, на старых бабушек и дедушек, которых они бережно поддерживают под руки, – и такая любовь к людям, такое желание изменить жизнь на нашей планете к лучшему охватывает тебя, что если бы тебе об этом рассказали до твоего приезда в Корею, ты бы высмеяла тебе такое предрекавших. Ой как неприятно должны себя чувствовать в такой стране все доморощенные «либералы» и «демократы», кичащиеся своим «здоровым цинизмом»! Скребет здесь у них на душе словно зуд от чесотки, а от чего и что такое, им непонятно…
После выставки мы отправились в горы на пикник. Для пикников здесь были оборудованы вдоль горной речки специальные площадочки, причем корейцы и иностранцы – все мы были здесь вместе, и никто нас друг от друга не отделял.
Вода в реке аппетитно журчала. На противоположном от нас берегу расселась группа уже встречавшихся нам раньше южных корейцев (которые так позорно похрапывали во время необыкновенного детского концерта в Мангэнде), и ветер доносил до нас вкусные запахи их шашлыков… Наш провиант был немного скромнее, но мы не жаловались: кимчхи, холодная курятина, рыба, рисовые шарики, завернутые в сьедобные водоросли, бисквитный пирог, лимонад и пиво…