Я долго не считала его своей парой, даже уже ожидая от него детей. Во-первых, из-за того, что не хотела обременять его своими заботами- как я и вообще никого не хотела ими обременять. Но он как-то совершенно естественно и непринужденно взял их частично на себя, не навязывая мне при этом своего образа жизни или своих решений, как то делал Сонни.

Во-вторых, наверно, потому, что мы больше были друзьями, чем страстными влюбленными. Maatjes , как говорят голландцы. Я могла говорить с ним открыто о чем угодно – наверно, даже о своих чувствах к другому человеку, – и он бы не обиделся и понял. Но, конечно, я не говорила о таких вещах – потому что Киран стал мне по-своему очень дорог, и я ни за что не хотела оскорбить его и его чувства. Я подозревала, что где-то в глубине души у него тоже скрывается безответная любовь, но не ворошила эту его душу. Вместо этого мы вместе выполняли свои семейные обязанности, вместе переживали, вместе смеялись и радовались, поддерживая и подменяя друг друга, когда у кого-то одного иссякали силы.

Я никогда ни на чем не настаивала, ничего не требовала от него. Он сам впрягся в семейную упряжку, со всей присущей Тельцу усердностью. Киран был ярко выраженный трудоголик: он не минуты не мог сидеть на месте спокойно, разве что когда курил. Когда в доме не оставалось несделанных мужских дел, он переходил на женские: пылесосил, протирал окна, мыл посуду, готовил. Если обед был уже готов, он готовил его впрок, на следующий день. Это, конечно, была тоже своего рода ненормальность, но намного более полезная, чем мои бесконечные покупки книг и прочих вещей. Кирана совершенно не пугало состояние Лизы, он видел в ней просто нормального, полноценного человека, заслуживающего уважение. Он безо всякой натяжки в голосе всегда говорил, что детей у нас трое.

После рабочего дня в комнете Кирана пахло совершенно так же, как в свое время – на кухне от моего дедушки после прополки им картофеля на огороде и рубки дров. И это делало его еще более родным. У него были большие, добрые карие с зеленцой глаза за толстыми стеклами очков и длинный нос с горбинкой. Ростом он не по-ирландски напоминал Михалковского дядю Степу. А еще у него было совершенно искрометное, саркастическое чувство юмора, с которым он никому не давал спуску. Тем, кто любил овощные салаты, например, он говорил задумчиво:

– Смотрю вот на тебя и думаю… интересно, а кто за тобой клетку будет чистить?…

Он не принимал на дух ничего нового, неизвестного, как и большинство северных ирландцев. Он не пробовал незнакомой еды и не слушал незнакомой музыки. Годами он ел, пил и смотрел по телевизору одно и то же. Как он не побоялся при этом связаться со мной, навсегда осталось для меня загадкой.

Было совершенно очевидно, что он не ищет для дома хозяйку: со многими хозяйственными делами он, к стыду моему, справлялся намного лучше меня. Больше того: семейный быт был для него, закоренелого холостяка, большим потрясением всего привычного ему образа жизни. Но он никогда ни на что не жаловался, даже когда сам почти падал от усталости. Не был он чрезмерно озабочен и физической стороной семейных отношений: к моей радости, у него не было ни одной из тех нездоровых фантазий, что так бесплодно мучали Дермота. В этой сфере он, как и с пищей, не экспериментировал. В здоровом теле – здоровый дух. Wat een opluchting !

Киран вырос в Белфасте – к сожалению, как и многие католики из западной части города времен военных действий, в seriously dysfunctional family . Эмоциональные и психологические последствия «The Troubles” для уроженцев этого гетто были примерно такими же, как для индейских племен – последствия жизни в резервации: среди братьев и сестер Кирана были шизофреники, алкоголики, страдающие депрессией и фанатичные католички -поклонницы Падре Пио , причем иногда сразу несколько из этих проблем совмещались в одном лице. Самым нормальным человеком в семье была его пожилая мама – симпатичная, хорошо одевающаяся «веселая вдова», не так давно похоронившая второго мужа и собирающаяся замуж в третий раз, совершенно не похожая по стилю ни на кого из своих собственных детей, ни на католических женщин Белфаста вообще. Возможно, потому, что несмотря на свой собственный убежденный католицизм, корней она была протестантских. Если я хоть чуть жаловалась миссис Кассиди, что устаю и не высыпаюсь из-за детей, она на полном серьезе советовала мне попросить помощи… у святого духа! «The Holy Spirit will protect you .” Было очень трудно слушать это, сохраняя серьезное лицо…

Никто из 8 ее детей не получил приличного образования, хотя это несколько компенсировало то, что некоторые из них, включая Кирана, от природы были умны. (Ирландцы вообще – нация талантливых, но не очень образованных, в силу исторических колониальных причин, людей.) Но в жизни, кроме врожденного ума, нужны знания – и увы, дипломы, а ни того, ни другого у них не было, и таким образом путь «наверх», выход из гетто, был для них более или менее отрезан… Это была вещь типичная для католиков их поколения. Они не очень переживали по этому поводу и поколениями «варились в собственном соку», помогая друг другу выжить, в том числе экономически. Особенно республиканцы. Порой казалось, что они уже все переженились друг на дружке: еще пара-тройка поколений такой жизни, и у их потомков начнутся на этой почве генетические заболевания…

Киран легко все схватывал на лету, умел все по дому – от ремонта любой аппаратуры до оштукатуривания стен -, любая работа у него в руках горела!

И людей и их намерения и мысли он тоже видел насквозь: так хорошо он их изучил не по книгам, а на опыте собственной жизни. «Когда тобой всю жизнь пытаются воспользоваться или тебя надуть, в один прекрасный день it just clicks with you ”. Но он не ненавидел людей за это, а наоборот, умел смотреть на вещи с различных позиций и проявлять ко всем ним понимание. Примечательно, правда, что когда он так умело ставил себя на место других людей, Киран почему-то предпочитал воображать, что бы он сделал на месте американских или британских солдат в Ираке, а не повстанцев, ведущих там борьбу с оккупантами…

Киран никому не позволял вить из себя веревки. Старого воробья на мякине не проведешь. Несмотря на всю внешнюю добродушность, шуточки и покладистость, парень он был с норовом, упрямый.

Книг Киран почти не читал, а если читал, то водил по строчкам пальцем, и губы его шептали, повторяя прочитанное. Если ему приходилось заполнять какие-то официальные формуляры, это требовало от него большого умственного усилия. В такие минуты нельзя было и слова промолвить – это сбивало его. Нужно ли удивляться тому, что, как и Сонни, он поручал мне, иностранке, проверять, без ошибок ли он написал тот или иной документ на своем родном языке! Киран совершенно не мог делать то, что для меня было легким и естественным – multi-tasking . У него это вызывало панику.

Политически в голове у него была невероятная каша. С одной стороны, в нем говорили его республиканские происхождение и былая боевая молодость. Плюс глубокое внутреннее чувство справедливости. С другой, он твердо решил, что хочет теперь просто жить спокойно и обеспечить детям «достойное будущее» (вам не бросилось в глаза, что когда о «достойной жизни» говорят наши с вами современники, воспитанные на капитализме, под этим «достоинством» они подразумевают исключительно финансы?) – хотя в то же время презирал республиканских политиков за то, что те тоже всего лишь захотели наконец «кусочек пирога для себя». «Разница между мной и шиннерами – в том, что я не продолжаю притворяться революционером, получая Crown’s shilling !”- говорил он. С этим было трудно не согласиться, особенно после того, как «революционеры» окончательно перестали обращать внимание на нужды населения, как и все остальные политики – продолжая в то же самое время петь самим себе хвалебные гимны о том, как они на других политиков непохожи…

Киран не знал точной разницы между Кубой и Колумбией и был против того, чтобы называть сына Фиделем – «еще подумают, что мы поддерживаем терроризм». Хотя в то же самое время с восторгом говорил о своих местных борцах за свободу – таких, как Доминик МакГлинчи . К счастью, его не смущали мои два университетских диплома и то, что я знаю вещи, о которых он и понятия не имеет – потому, что он знал, что есть вещи, о которых, в свою очередь, понятия не имею я. Например, о том, какого рода существуют эмульсии для окраски стен, и как выбрать самую для них подходящую. (Это хорошо, конечно, ибо сколько союзов развалились из-за чувства собственной неполноценности одной из сторон! Мне не надо для этого было ходить далеко за примерами). Так что мы неплохо дополняли друг друга.