В тест Холмса не входит самый страшный из всех стрессов, который может выпасть на долю человека – смерть его страны. Смерть его образа жизни. Глумление надо его системой ценностей. Последствия этого стресса не ограничиваются одним годом, как отпуск или “Кристмас” нашего западного собрата по человечеству. Они оставляют шрамы в душе на всю жизнь. Не все способны справиться с таким душевным потрясением: свидетельство тому – глубокая душевная болезнь нашего современного российского общества.
… Я просыпаюсь по ночам от глубоких, первобытных, подсознательных кошмаров. Вспоминаю слова Тамары Макаровой – о том, что в советское время она каждый день просыпалась с ощущением счасться, со светлым ожиданием нового дня. С тех пор я так ни разу и не испытывала больше этого чувства – как бы “успешно” не шли мои “карьерные” дела здесь. Это чувство вряд ли знакомо здешним людям – и я от души жалею их из-за этого.
Я просыпаюсь глубокой ночью – и сразу вспоминаю, в какие первобытные нравы, как далеко отборошены мы назад в средневековую тьму сегодня – от той жизни, которой мы не так давно ещё жили.
Как пережить такой стресс, как справиться с ним, как не заболеть, как не согнуться под тяжестью мыслей о том кошмаре, который творится наяву вокруг нас? И я мысленно крепко сжимаю руку Ойшина, который перенес, и не один раз, “стресс номер 3” по графе Холмса, – потому что совесть не позволяет ему мириться с такой собачьeй жизнью, которую Дайaны всех мастей предcтавляют нам как “цивилизованную” и “единственно естественную”.
Это единственное, что сейчас помогает мне обуздать свой стресс. Вот почему Ойшин так дорог мне и так мне нужен. Но вот поймет ли это он сам?
****
…Незаметно подошел день, которого я так ждала – и одновременно так боялась. День святого Валентина.
Вообще-то я равнодушно отношусь к нему. Это не наш праздник. Строго говоря, это уже и вообще теперь не праздник, а просто очередная деньговыжималка – первая по календарю после «кристмаса». К любви это не имеет совершенно никакого отношения – во всяком случае, в его современной форме, когда людям даже лень самим подобрать нежные слова для любимого человека, и они покупают заранее напечатанные тексты. Для меня это такое же кощунство, как фото любимых, вставленное в кошелек – по соседству с деньгами. Что ж, для капиталистического человека это, видимо, самое дорогое! И ему подобное соседство противоестественным не кажется.
Когда-то у нас Лида под этот день, прикусив язык от усердия, весь день измененным почерком писала анонимное признание в любви одному нашему студенту – Валерику. Валерик был строг и не обращал внимания на женщин, включая Лиду – и она поклялась «вывести его на чистую воду».
– Вот увидите, девчата, в нем глубоко сидят нешуточные страсти!
«Валера! Когда я вижу тебя, кровь замирает у меня в жилах…» – писала Лида. И приглашала его на свидание в 8 часов вечера у Дома Книги на Калининском. А потом мы с девчатами целой ватагой специально ехали туда на троллейбусе, чтобы понаблюдать, как бедный наивный Валера, припрыгивая от февральского холода в своих ботиночках на рыбьем меху, мерзнет на ступеньках магазина в ожидании того, что из темноты вот-вот появится загадочная влюбленная в него незнакомка. И Анечка Боброва при виде его цитировала нам свою любимую книжку- о Малыше и Карлсоне.
«Тебе кто-нибудь говорил, что ты красивый, умный, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил?»
«Нет, этого мне еще никто не говорил…»
«Не говорил, значит? Тогда почему же тебе в голову пришла такая глупая мысль?»…
Мне никогда не хотелось никому посылать по почте плюшевых красных мишек с сердечком в лапах или дьяволят (интересно, а почему дьяволят – Купидон-то вроде бы был ангелочком?). В Северной Ирландии вообще есть дурная привычка – дарить, например, рождественские открытки каждому коллеге по отдельности. Это значит, что мне к «кристмасу» нужно было не меньше 20 их штук – причем было совершенно ясно, что по меньшей мере 19 из них тут же отправятся в мусорную корзинку. Какая бессмысленная трата бумаги! Лучше бы выпустили на ней хорошую книгу. Только вот кто ее здесь будет читать?…
Я ехала в Дублин на своем автобусе, «валентинка» лежала у меня в кармане, почти физически обжигая меня через него. Я не только написала ее своими словами – на ирландском, при помощи Финнулы, хотя я, конечно же, не созналась ей, зачем мне такой текст – но и отпечатала подобранную мной шуточную картинку сама.
«Ты всегда будешь моим другом – ты слишком много знаешь» несло в себе в применении к нашей ситуации даже не двойной, а тройной смысл, и я надеялась, что Ойшин не только оценит мой юмор, но и почувствует, до какой степени он мне дорог.
Меня бросало то в жар, то в холод. В руки мне попалась оставленная кем-то на сиденьи старая газета, и я автоматически потянулась к ней – почитать.
Вы не замечали, как в метро автоматически тянет почитать через плечо, что там читает ваш сосед? Несмотря на то, что знаешь, что это не совсем прилично – лезть через чужое плечо. Точто так же тянет и подобрать оставленные кем-то в автобусе или поезде газету или журнал. Но честно говоря, лучше бы я не брала ту газету в руки…
На четвертой странице в ней рассказывалось о конкурсе «World Press Photo» и была опубликована прошлогодняя фотография-победитель.
На ней был изображен труп маленького афганского мальчика, который обмывают и закутывают в простыню его родственники, готовя его к похоронам. Годовалый мальчик, умерший в лагере афганских беженцев в Пакистане…
Датский фотограф заработал 10.000 евро на чужой человеческой трагедии. Никто не возмущается этим фактом – тем, что западные журналисты делают себе имя и капиталы на детских трупах. Ведь эта фотовыставка – «самой престижная в мире»! На ней в прошлом году было представлено 49.235 фотографий 4171 фотографа из 123 стран! Призы (конечно же, денежные) в 9 категориях были поделены между такими вот «торговцами трупами» из 19 стран.
Большинство фото в том году, конечно, были «made in New York» 11 сентября и сразу же после него. В категории «hard news» («тяжелые новости») победило фото француза, изображающее нападение войск Талибана на войска Северного Альянса. В категории «новости – целая серия» – фотосерия американца Роберта Кларка с самолетом, врезающимся во вторую башню -близнеца…. Когда только успел столько нащелкать?
Конечно, не все фотографии на этой выставке запечатлели человеческие трагедии. Но, как правило, побеждают – привлекая нездоровый интерес темных инстинктов толпы – именно такие. Чем больше крови, горя, страданий, тем «успешнее».
Помню, как выставка World Press Photo, впервые устроенная в Москве в годы «катастройки», была моим первым столкновением с западным менталитетом (может быть более правильно сказать «капиталистическим», но тогда для нас Запад и был символом капитализма). Я была потрясена не столько жестокостью и кровожадностью большинства фотографий, сколько безразличием и бездушностью теx, кто их сделал. Как раз тот самый высоко расхваливаемый «нейтральный» подход к жизни, который навязывают сейчас нашему журнализму под названием «беспристрастный»!
Помню серию фото, сделанную каким-то западным фотографом на Гаити. На его глазах толпа линчевала парня, который подозревался ими в сотрудничании с тайной охранкой. Мечтающий о своих заветных 30.000 (или сколько это было в те годы?) гульденов фотограф методично фиксирует на пленку, как беднягу – что бы он там ни сделал! – буквально постепенно разрывают на кусочки.
У меня – советского человека! -- не укладывалось в голове, каким же бездушным чудовищем надо было быть, чтобы в это не вмешаться, не попытаться хоть что-то сделать. Даже с угрозой для твоей собственной жизни. Ведь на твоих глазах убивают человека. Ну, если ты сам ничего не мог сделать, – вызови хотя бы полицию! Но ведь тогда бы у него сорвался такой шанс заработать такой приз!…
Я бы так никогда не смогла.
Фотографы-участники World Press Photo для меня – стервятники от журнализма, слетающиеся туда, где побольше трупов, чтобы набить свои ненасытные глотки… Это назвается «искусством.» «Профессионализмом»…