«В удивительной его игре чувствуется свежесть и сила, умение и глубокое чувство, достойное зрелого мужа. Ввиду таких достоинств, что же можно сказать о его технике? Разве только то, что Венявский преодолевал все технические трудности так, что они совершенно исчезали в потоках гармонии и чувств. Поэтому постоянно гремели бурные аплодисменты и молодого лауреата единогласно вызывали на сцену восемь раз».

«… Примечательно, что Круликовского в театре «Розмаитосци» вызывали 3 раза, Зюлковского и Панчиньского тоже 3 раза, а подростка-скрипача— 8 раз».

Но и это сравнение не дает понятия о том настроении, какое господствовало в зрительном зале Большого театра. Здесь присутствовали все специалисты-музыканты, весь состав оркестра, выдающиеся певцы, варшавские меломаны и любители всякого рода новостей. Этих было больше всего. Снобизм и мода издавна присущи Варшаве. Во время перерывов рассказывали необыкновенные анекдоты, а в ложах забавлялись сплетней, будто это играет не Венявский, а его учитель Горнзель.

— Как так, Горнзель, моя дорогая?

— Посмотрите, — этот Генек стоит у самой будки суфлера.

— Ну и что же? Действительно у будки…

— Он совсем не двигал смычком, а сыпались гирлянды звуков.

— Да, действительно он играет, почти не двигая правой рукой.

— А вы знаете почему? Он только делает вид, что играет! Вместо него играет солист оперы — Горнзель.

— Где играет? Ведь его на сцене нет.

— Он спрятан в будке суфлера.

Можно было бы посмеяться над этой наивной сплетней, если бы не то, что недавно в Варшаве фокусник Фрыкель показывал интеллигентной публике такие штуки, что все просто диву давались: стеклянные вазоны, откуда ни возьмись наполнялись золотыми рыбками, на виду у публики он съедал две тарелки ваты, пускал изо рта огонь и дым, вытягивал оттуда же сотню аршин разноцветных ленточек и дарил их дамам, сидящим в креслах. И не только это. Несмотря на то, что он был в узком фраке и на сцене кроме него никого не было, он прямо из воздуха ловил коробки с конфетами, шоколадом и дарил их дамам из партера… Что ж по сравнению с этим игра Венявского? Прекрасные дамы, сидящие в ложах, с удивлением качают головами и думают, что возможно вместо Венявского играет Горнзель. Но ничего… Этот фокус быстро будет разоблачен. Ведь мальчик приглашен к Августу Потоцкому и князю Любомирскому, а там суфлерской будки нет…

Родители Генека не успевают отвечать на поздравления и приветствия. Кланяются, пожимают руки, благодарят за цветы… Их приглашают на ужин после концерта. К сожалению, приходится отказаться. Мальчик только что встал после болезни. Ему необходим покой.

После столь блистательного успеха, нужно дать еще один концерт. Но доктор уже не мог оставаться в Варшаве, пани Венявская с сыном принимала визиты поклонников в своем номере в гостинице «Европейской». Она следила за тем, чтобы мальчик не выходил один на улицу и не пропадал где нибудь в городе. Иногда Венявскую посещали матери, у которых тоже были гениальные дети, не имевшие, однако, успеха. Они спрашивали, каким образом создать шум вокруг молодого артиста? Приходили и обыкновенные попрошайки, хоть и одетые довольно прилично. Да, не легко иметь талантливого и знаменитого сына!

КОНЦЕРТ У ПОТОЦКИХ

Пани Регина была приглашена во дворец Августа Потоцкого еще до отъезда в Петербург. Тогда она не смогла воспользоваться этим приглашением. Теперь представился благоприятный случай, чтобы ближе познакомить варшавское общество с сыном. К тому же пани Венявская надеялась встретить кого-нибудь из влиятельных и имеющих связи лиц, могущих помочь в дальнейшей судьбе не только Генека, но и Юзика. Не исключено, что в случае удачи в графских апартаментах можно будет встретиться с самим советником Туркуллом. Прием у Потоцких был назначен на четверг. Генек должен до воскресенья отдохнуть, чтобы показать свой необыкновенный талант с полной силой. От гостиницы «Европейской» до дворца Потоцких всего лишь несколько шагов, но за ними прислали карету с козаком, парнем высоким как тополь — ему было поручено носить за Генеком футляр со скрипкой.

Дворец Потоцких (раньше он принадлежал Тышкевичам) со стороны Крулевской улицы примыкал к костелу монастыря салезианок, с другой стороны— к дворцу князей Четвертыньских. Со стороны Краковского предместья подъезд украшали два атланта, поддерживающие балкон.

Пани Регина вошла в вестибюль, выложенный мрамором, украшенный люстрами, заполненный ливрейными лакеями в белых перчатках, помогавшими гостям раздеваться и показывавшими им дорогу в салон, где должен был состояться концерт. Салон расположен слева. На стенах развешаны шедевры Пуссена, Темпеста, Веласкеза. Вдоль стен стоят скульптуры Кановы, японские и китайские вазы, часы, камины. Сами стены выложены драгоценными тканями. С правой стороны — вход в будуар для дам, устроенный в помпейском стиле.

Дворец Потоцких, недавно реставрированный архитектором Ланци, поражал вкусом и богатством хозяев. О нем много писали в газетах.

Ковры, подсвечники, разнообразные безделушки необыкновенной красоты и ценности… Концертный зал освещен огромными, позолоченными жирандолями по шестьсот свечей каждый.

Этот дворец — такой же оазис, как Виланов, Натолин, Яблонна. Здесь бывали и бывают князья, графы, бароны. Иногда приглашают и таких, как пани Венявская с сыном, чтобы украсить дворцовые приемы и чтобы не только Варшава, но и вся страна говорила, что у Потоцких выступал новый Шопен, волшебник Парижа и Петербурга, новое чудо света.

Примерно через полчаса, к пани Регине подошла красивая молодая дама и очень любезно, по-французски, приветствовала ее в своем доме.

— Мы убеждены, что ваш сын принесет нам огромное удовольствие. Аккомпаниатор уже здесь, все готово…

Генеку пани Потоцкая не сказала ни одного слова, а только изящно кивнула головой.

Генек — мальчик чувствительный и нервный — быстро почувствовал, что здесь смотрят на него, как на дрессированную обезьяну или шпагоглотателя.

Гости Потоцких разошлись по дворцовым палатам. Генек вынул скрипку, тронул клавиш рояля для проверки звука ля, вежливо поздоровался с пианистом.

— Начнем, пожалуй. Услышат — начнут сходиться.

— Неудобно, подождем — пытается успокоить аккомпаниатор.

— Чепуха, мы будем импровизировать казачка.

— Нельзя, неудобно. Мы должны держаться с достоинством.

— Ну, так я играю оберек, а вы, профессор, аккомпанируйте.

В зале присутствует всего лишь несколько человек, но Генек с темпераментом играет огненный оберек.

Музыка подействовала. Гости начали сходиться. Занимают кресла. Генек не без удовольствия продолжает оберек. Одна лишь мать внутренне дрожит от беспокойства. Она знает программу выступления.

Никакого оберка там нет. Ведь она так просила, чтобы он придерживался этикета, а он всегда что-нибудь подстроит. В большом свете надо уметь себя вести. Генек закончил оберек головоломными пассажами. Смычок в его руке двигался словно сабля или шпага. Обыкновенно он умел так играть, что никто не замечал движения его правой руки. Но вот зал постепенно заполнился. Собралось человек двести, разодетых во фраки, мундиры с орденами, с лентами, в великолепные бальные платья. Генек задумался. Что им сыграть? Может быть, что-нибудь на тему песни о Филоне, — ведь они и так ничего не поймут из его музыки. Ноты уже на пюпитре. Пианист спросил:

— Играем Берио?

— Можно и Берио, но только сейчас, а то я хотел бы уже уйти из этого дворца.

— Говори тише, — заметил профессор.

Генек не обращая внимания на зал, играет так, как будто вокруг нет никого. Надо, так надо…

— Ведь такая игра не дает никакого удовольствия. Отбарабаню им Берио. Пусть потешатся.

Его виртуозное искусство доступно не всем гостям. В музыкальных делах они профаны, но хвалят единодушно. Генеку уже надоели выступления в частных домах. После воскресного концерта он уедет в Люблин. Там поиграет в лапту, потанцует с девушками, побродит по городу, а может быть, когда отца вызовут к больному, поедет с ним в деревню.