Поток липучки снова начал увеличиваться, и Федор заметался глазами — чем еще можно его остановить? И тут увидел Тоню. Она опасливо приближалась к прорану, неся термостат на отставленной руке, словно ведро, полное воды. У края Тоня открыла крышку и, наклонив термостат, «выплеснула» в липучку поблескивающий кристалл.
— У него же космический холод. Может, заморозит немного? — оглянувшись на Федора, виновато спросила Тоня.
По липучке прошла судорога. В том месте, куда упал кристалл, образовалось белое пятно, которое все расширялось. Пузыри вокруг него вздымались лениво и словно обесцвечивались. Липучка вела себя точно так, как обычно в конце периода созревания, когда ее лишали подкормки катализатором.
«Почему бы это? — недоумевал Федор, сразу позабывший о только что пережитом. — Кристалл убивает микроорганизмы? Или, может, ускоряет созревание?..»
С моря донесся гул: вдоль берега над самой водой шли восемь вертолетов с подвешенными снизу большими черными грушами. В них был быстротвердеющий стеклобетон.
Через полчаса дамба была восстановлена, обвисшая сетка заграждения поставлена на место, а вырвавшаяся на отмель липучка полита нейтрализующим раствором, ослаблена. Сразу налетели чайки, торопливо принялись клевать зыбкую массу, словно мстя за страх перед ее хищным нравом, словно боясь, что она снова оживет…
Возвращаясь на одном из вертолетов, Федор смотрел на чаек, на быстро темневшее море, на растекавшееся по горизонту закатное солнце и все думал о кристалле, похороненном в глубине дамбы. Его не беспокоила причина прорыва, хотя в этом и таилось что-то грозное, — этим займутся микробиологи и выяснят все. Он думал о том, почему не нагревался кристалл. И находил только одно объяснение. Потому что поглощал всю падавшую на него энергию. Значит, там, на орбите, он тоже поглощал? Сколько времени? Год или тысячу лет? Значит, в дамбе лежит настоящая бомба, мощность которой невозможно представить. И значит, надо кристалл немедленно доставать, отправлять на орбиту или еще дальше. И там исследовать. Непременно исследовать. Потому что кристалл, как и липучка, тоже накопитель энергии, только неизвестный, более совершенный. Если все так, то в нем, в кристалле, решение главной земной проблемы…
Федор представил на месте «противной» липучки по всей лагуне россыпь красивейших кристаллов и покосился на жену, сидевшую у соседнего иллюминатора. Как она встречала бы его, возвращавшегося с работы?
Словно почувствовав, что он думает о ней, Тоня улыбнулась и вдруг прильнула к нему.
— Милый ты мой!
Он погладил ее по спине и отстранил, сам удивляясь спокойствию, с каким принял ласку.
— Андрей, — сказал он задумчиво, — ты говорил, что кристалл был на орбите. Полетай-ка там еще.
— Ты думаешь?!
— Да, да, поищи, пожалуйста.
— Спасибо, не надо, — сказала Тоня, по-своему поняв его слова.
— Похоже, это топливный элемент.
— Что?!
— Если один потеряли, то почему не могли потерять другой?
— Потеряли? Кто потерял?
— На Земле таких нет, стало быть… Забудь о своем мусоре, ищи. Найдется же хоть еще одно такое… «жемчужное зерно». Может быть, в нем все наше будущее… Не мое и твое, а все наше.
Тоня смотрела на мужа с любопытством и страхом. Он привлек ее к себе, обнял. Он не стал говорить, что сегодня же сядет писать докладную записку с просьбой разрешить уничтожить липучку во всем сорок четвертом бассейне и снова разрушить дамбу. Надо искать кристалл. В свое время Тоня узнает об этом. А пока пусть хоть немного почувствует себя героем. Пусть погордится своей находчивостью и щедростью…
ДЕЛО ОБ УБЕГАЮЩИХ ЗВЕЗДАХ
— Сколько звезд на небе?
— Сколько вам надо?
Иван Иванович, невысокий лысый пенсионер, сидевший на скамье возле своей калитки, с удивлением посмотрел на стоявшего перед ним младшего лейтенанта милиции.
— Не ожидал такого от представителя власти.
— Чего «такого»?
— Неопределенности. В вашем деле главное что? Учет.
— Дела небесные не подлежат земному учету.
— Ошибаетесь. Даже звезды должны быть пересчитаны.
— Они и пересчитаны.
— Сколько же их?
— Смотря как поглядеть.
— Ну вот так если.
Он из-под руки посмотрел вверх и засмеялся вызывающе.
— Простым глазом — тыщи три. В бинокль, может, тридцать три. А в телескоп — весь миллион.
— А в самый-самый?
— Миллиарды.
— Та-ак, — разочарованно протянул Иван Иванович. — Значит, нет учета.
— А чего это вы звезды считать начали? — удивился младший лейтенант.
— Да хотел узнать: учтена та звезда ай нет? Первый я ее увидел ай нет? Понимаешь, младшой, пятый день гляжу, как она то потухнет, то погаснет…
— Мало ли чего в небе гаснет…
— Не скажи. Каждый день в одно и то же время, в одном и том же месте.
— Ну… не знаю.
— Так узнай. Для того и рассказываю как представителю власти.
Младший лейтенант милиции Чуприн считал себя человеком очень занятым: служба, да учеба на заочном юрфаке, да продавщица Нюра из продовольственного магазина — все это не оставляло времени для того, чтобы выспаться. Поэтому он со значением посмотрел на часы, собираясь сказать, что ему пора идти, но вместо этого спросил:
— А когда это бывает?
— Точнехонько в двадцать два ноль-ноль. Полчаса осталось.
Чуприн еще взглянул на часы и вздохнул:
— Ладно, полчаса подожду, но… глядите у меня!
Он сел рядом на скамью, осмотрел улицу — сначала слева направо, потом справа налево. Улица эта была одним из участков его большого поста, и знал он ее как свой карман. Одноэтажные домики, доживавшие свой век на окраине в ожидании, когда городские небоскребы вытеснят их и отсюда. Старая дорога с выщербленным асфальтом, не ремонтируемая потому, что здесь по генеральному плану запроектирована автомагистраль. Зеленый забор в конце улицы, за которым виднелась крыша небольшого заводика прохладительных напитков и торчала черная железная труба. Завод этот не работал, и Чуприн слышал, что по реконструкции района его должны снести, но забор вокруг выглядел как новенький: кто-то аккуратно подкрашивал его. Чуприн не раз собирался обследовать завод, опасаясь, как бы местные мальчишки не облюбовали его для своих «секретных» забав, но не знал, с какой стороны подступиться: на плотных железных воротах висел большой замок.
Во дворе, примыкавшем к заводику, залаяла собака, и Иван Иванович тотчас вскочил на ноги, потянул Чуприна за рукав.
— Вот счас, она как раз перед этим лает. Гляди во-он туда, где тучка.
В потемневшем вечернем небе и в самом деле мигнула искорка, подрожала секунду и погасла.
— Ну и что?
— Что? — переспросил Иван Иванович.
— Дальше-то?
— Все уже. Завтра приходи в это время.
— Делать мне больше нечего.
— Неинтересно, значит?
— В небо пускай астрономы глядят.
— Конечно, — ехидно сказал Иван Иванович. — Только вот собака.
— Что собака?
— Да все думаю: откуда она понимает в астрономии?
Собака — это было уже серьезно, к собакам Чуприн привык относиться с почтением.
— Ладно, — сказал он, — завтра приду, разберусь.
В одиннадцать, докладывая начальнику об итогах службы, Чуприн как бы между прочим все же сказал о таинственной звездочке. На всякий случай. Чтобы не говорили потом, что не докладывал. Как он и ожидал, начальник не обратил на это никакого внимания. Тайнами милицию трудно было удивить. Тайны были сродни нераскрытым делам, поэтому в отделении их не любили, предпочитая ясные и четкие понятия и формулировки. Это Чуприн знал не хуже других. И он не стал повторяться, решив как следует доложить по выяснении.
Было самое темное время суток, когда он направился домой. В глубине улицы висела над горизонтом блеклая заря, дававшая местной газете повод писать о белых ночах. Видимо, поверив газете, электрики не включали уличное освещение. Впрочем, настоящего ночного времени было совсем мало. Это Чуприн знал по собственному опыту. Не далее как третьего дня, провожая Нюру, мысленно ругал ночь за то, что она такая короткая. Но теперь эта летняя ночь показалась ему длинной. Потому что не было Нюры и хотелось спать.