– Высочайшего, не так ли? Понятия не имела, что император снизойдет до человека, роющегося в грязи.

Человек почувствовал неловкость.

– Не так высоко.

– А-а, значит, герцог Таузенд?

В ответ раздался взрыв смеха.

– Опять нет. Старик знать ни о чем не желает, кроме своих книг. Но молодой пожелал.

Катарина и Александр переглянулись, затем полковник сказал:

– Отведите этого «невинного» человека в деревню и скажите Клаусу, что негодяя следует как следует допросить по поводу его «невинных» вопросов.

Фермеры усмехнулись и рывком подняли оборванца на ноги.

– Тотчас же, милорд, – сказал тот, что повыше ростом. – Бьюсь об заклад, что легкий привкус ада над горном кузнеца заставит его многое вспомнить.

– Я очень рассчитываю на это, – вполголоса сказал Александр, когда они скрылись среди деревьев.

Тишина, словно саваном, окутала их.

– Фон Меклен, – прошептала Катарина, ее взгляд все еще был прикован к тому месту, куда скрылись мужчины.

– Фон Меклен, – согласился Александр. Дрожащими руками она поплотнее закуталась в плащ. «Он подступает все ближе и ближе». Еще даже не Рождество, но для них весна вот-вот наступит.

Глава 17

Они возобновили свой путь в молчании. Снегопад, казалось, немного ослабел к тому времени, как они в ранних сумерках зимнего дня миновали колодец. Длинные тени протянулись поперек аллеи тополей, но там, где вместо деревьев стояли пни, тени были короче. Конь Катарины фыркнул на морозе, и она улыбнулась.

– Дом! – сказала она Александру, когда он поравнялся с ней. Конь вышел из тени на дневной свет, и она привстала на стременах. – Посмотри! Вот оно! Леве. – Она снова села и пустила коня рысью.

– Кэт… – начал он.

– Живей! Мы почти дома! – прокричала она в ответ. «Черт бы побрал эту женщину!» – пробормотал он и пришпорил лошадь. Им следует приближаться осторожно, кто знает, что их там ожидает.

Когда он поравнялся с ее конем, Катарина уже соскочила на землю и бежала к парадной двери.

Дверь широко распахнулась, и из дома, раскинув руки, выскочил маленький постреленок.

– Мама! – взвизгнула Изабо. – Мама, мама…

Александр неторопливо спешился, наблюдая за тем, как Катарина подняла дочь и кружила ее до тех пор, пока обе, смеясь, не рухнули в снег. Изабо увидела его сквозь поднятое ими белое облако.

– Полковник-папа! – закричала она с той же радостью, с какой приветствовала мать. Маленький эльф вырвался из объятий Катарины и, размахивая руками, бросился к нему, перепрыгивая через сугробы, доходившие ребенку почти до колен. – Полковник-папа!

Он перевел взгляд на смеющуюся Катарину – плащ сбился набок, шляпа упала в сугроб, волосы выбились из прически, и вся она была засыпана снегом. Неожиданно он почувствовал, как что-то изменилось в его душе, словно у него появилось какое-то убежище.

Незнакомое чувство зародилось где-то в глубине, и он нагнулся, подхватил ликующее существо с голубыми глазами и светло-каштановыми волосами и закружил ее так же, как делала это мать. Его шляпа с плюмажем слетела с головы и упала в снег, но он даже не заметил. Две маленькие ручки попытались обхватить его за шею.

– Я так рада, что ты дома, полковник-папа, – чуть слышно пробормотала девчушка, ее щедрое объятие включило в себя, наряду с его шеей, левое ухо и половину головы. Затем она откинулась, сидя на его руке, одарила его широкой сияющей улыбкой и поцеловала в щеку.

Смеющаяся Катарина подошла к ним. Поддавшись порыву, он свободной рукой обхватил за талию и приподнял эту прекрасную мужественную женщину, закружив их обеих. Изабо крепко держалась за них. Катарина взвизгнула, а он смеялся, смеялся, смеялся…

И этот смех звучал в душе Катарины словно колыбельная, которую она станет петь Изабо суровыми зимними ночами, согретыми обволакивающим теплом только что разведенного огня. Затем музыка его смеха постепенно замерла, и на лицо Александра, так преобразившееся минуту назад, вернулась привычная маска. Ее руки почувствовали сквозь складки плаща и куртку, как его тело отстранилось. Она проследила за направлением его взгляда – в дверях стоял Траген, неподвижная мрачная фигура, нависшая над ними, подобно высшему судье, посланнику вечности, осуждающему их смех и счастье.

Александр стал освобождаться из переплетенных рук. Изабо, все еще смеясь, поспешно обхватила его колено. Он растерянно посмотрел вниз, и маленький пострел одарил его широкой лучезарной улыбкой, не замечая, что на щеке остались следы снега от его сапога.

Катарина отряхнула снег с лица девочки.

– Милая, а не сходить ли тебе посмотреть, что там нашел Страйф, – сказала Катарина, показывая на кота, белая шкурка которого сливалась со снегом так, что казалось, будто у основания одного из пней рассыпаны черные заплаты.

Изабо по-взрослому вздохнула и направилась к коту.

– Страйф! Ты опять гоняешься за крольчонком! Я же тебе уже говорила, что кролик хочет спать, а не играть.

Катарина тихо рассмеялась.

– Она говорит совсем как Луиза.

Катарина встретилась взглядом с Александром и почувствовала, как угасают последние искорки смеха и он все больше отдаляется от нее.

– Я. должен обсудить кое-какие дела с Трагеном, – сказал, он и поклонился, осыпав ее снегом со своего плаща. – С вашего дозволения.

И он ушел, снова став солдатом в полном смысле этого слова.

Луиза подошла к Катарине, проводив взглядом Александра.

– Успешная поездка? – спросила она, слишком внимательно всматриваясь в лицо Катарины.

– Мне удалось приобрести почти все, что нам необходимо, – ответила Катарина, добавив про себя: «Но не то, что хотела». – Патронташи и запальный фитиль. По хорошей цене купила опору для мушкета. Сейчас их много, когда война окон… – Катарина оборвала себя на полуслове и принялась стряхивать снег с плаща. – И сапоги. Новые сапоги. Не стоит про них забывать. – Она направилась к опустевшему дверному проему. – А в целом это было… долгое путешествие, – закончила она, проигнорировав ехидную улыбку, появившуюся на лице идущей рядом женщины. – Очень долгое путешествие.

На несколько оставшихся до Рождества недель, на Святки, которые праздновало большинство строгих протестантов, мир для нее ограничился до дома в Леве и нескольких ближайших ферм. Даже деревню, казалось, отделял переход длиною в целую жизнь, хотя рано по утрам рабочий люд появлялся на тропе, ведущей к дому, но затем все растворялись в неясном свете зимнего дня. Больше не давали о себе знать посланцы от фон Меклена, но Катарина чувствовала, что они где-то поблизости.

В ясные свежие дни возвышающаяся на скале крепость Алте-Весте напоминала Катарине о грядущей весне, но когда появлялись облака, они заволакивали крепость, а вместе с ней и будущее. Именно эти дни, заполненные туманом и снежным безмолвием, Катарина любила больше всего. За стеной облаков оставался не только опустошенный войной мир, но и мир мрачных воспоминаний и мрачного будущего. Но она по-прежнему читала книгу Грендель по алхимии. Может, иллюзии и колдовство помогут ей.

Она нечасто видела курьеров, которые, словно тени, появлялись в Леве, чтобы поговорить с хозяином, и также тихо ускользали из него, но она знала, когда они посещали дом. Нетрудно было делать вид, будто не слышишь стук копыт хорошо подкованных лошадей, которых вели к конюшне. Но не так просто было пропускать мимо ушей шепот мужских голосов глубокой ночью или не замечать следов на снегу, который выглядел чистым и нетронутым накануне вечером.

Но были звуки, к которым она прислушивалась. Александр приходил спать поздно и вставал рано, а она, уютно устроившись под теплым покрывалом в своей постели, вслушивалась в приглушенный скрип половиц, когда он входил. Она закрывала глаза, делая вид, будто спит, и тихий шорох сбрасываемых им одежд вторгался в ее сон. Он проскальзывал меж льняных простыней, уже давно потерявших тепло грелки с углями из камина, которой Катерина согревала его постель, затем до нее доносилось его дыхание, оно становилось все глубже по мере того, как он погружался в сон.