– Скажи ей, что я просто подвез тебя и не смог подняться, – тихо сказал Бен, наклонившись к ее уху.

Ханна обратила внимание, что пальто он не снимает.

– Скажи сам, – посоветовала она.

"Все внимание уделяется ему, а он в нем даже не нуждается".

– Хан, мне нужна передышка…

В полутьме коридора она увидела, как сощурились глаза Бена. Он бросил тревожный взгляд на дорожку света, пробивающегося через дверь в гостиную.

Ханна подавила чувство обиды. Ну, что ж, значит, Бен тоже воспринимает это не так легко. Мама все время налегает на него, отказываясь отменить посещение абонементных концертов в "Метрополитен опера", серию музыкальных вечеров камерной музыки, вынуждая Бена сопровождать ее на каждую оперу, на концерт или балет. Не говоря уже о благотворительных мероприятиях или званых обедах. Иногда даже – поделился с нею Бен – мама не говорит, что он ее сын. Как будто бы ей хотелось, чтобы все думали, что он ее поклонник.

– Это я, мама! – крикнула Ханна, добавив едва слышно, обращаясь к брату: – Ты снят с крючка.

– Спасибо, – выдохнул он, отступая к двери.

В гостиной Ханна наткнулась на мать, одетую в черное, облегающее фигуру платье из шерстяного крепа, утопавшую в подушках кресла у камина. Она сидела, задумавшись над открытым альбомом с образцами обивочных материалов на коленях. Когда мать подняла голову, ее волосы в свете торшера, стоящего позади, блеснули золотисто-красноватым оттенком. Ханна знала, что для того, чтобы выглядеть, словно она родилась с такими волосами, матери приходится тратить не меньше ста пятидесяти долларов в месяц в салоне "Ресин".

– Привет, дорогая, – рассеянно произнесла мама, снова принимаясь сосредоточенно изучать образцы. – Как прошел вечер?

– Прекрасно, – солгала Ханна. – А твой?

– Неплохо. Я не говорила тебе, с кем я сегодня ужинала? С клиентом, разведенным банкиром, который занимается размещением ценных бумаг. У него куча денег, и что еще лучше, он не имеет ни малейшего представления о том, чего он хочет. Я взялась переоборудовать его квартиру. Стиль довоенного времени, масса панелей, отсутствие света, так что я подумала…

Она щелкнула по странице, трогая пальцем образец мебельного ситца, расписанного махровыми розами.

Ханна помедлила в тщетной надежде, что на этот раз все окажется по-другому. "Ну почему ты хоть раз в жизни не поинтересуешься моим мнением? Только не об образцах обивочного материала, а о том, какие чувства я испытываю в связи с разводом, в связи с тем, что у папы подружка, и… О школе и о том, в какой колледж мне поступать, и даже о Коне, особенно о Коне".

Но более всего Ханна желала, чтобы мама просто протянула к ней руки и крепко обняла ее так, как Грейс обнимает Криса, – если он только позволяет ей…

Но что она в действительности знает о Грейс и Крисе? За исключением сегодняшнего вечера, ей приходилось довольствоваться так называемыми семейными выходами – на сбор яблок в Поулинге, несколько раз они ходили в кино, после чего следовали легкие ужины. Ах, да, еще однажды был вечер, когда папа достал им всем билеты на бейсбол. В тот раз даже Бен пошел с ними.

Она заметила, что мать внимательно смотрит на нее, словно читает ее мысли. Ханна знала, что означает этот особенный блеск в маминых глазах, и почувствовала, как у нее внутри все сжалось.

– Как все прошло сегодня?

Мамин голос прозвучал спокойно, с едва заметной ноткой заинтересованности, но Ханне удалось заметить, как при этом напряглась ее шея.

Комната выглядела мизансценой, в центр которой, чтобы произвести впечатление, поместили маму. Позади нее стоял высокий застекленный книжный шкаф, набитый книгами Диккенса, Теккерея и Марка Твена в кожаных переплетах, в которые уже давно никто не заглядывал. Коллекция старомодных табакерок на маленьком столике с волнистыми краями, стоявшем позади матери, не оставляла места для книги, если бы вам вдруг захотелось почитать.

– Я же сказала тебе. – Ханна опустилась на колени перед стереосистемой в шкафу-стойке из тикового дерева и начала искать компакт-диск. – Мы поужинали. Бен отвез меня домой. Вот и все.

Она подумала, стоит ли говорить матери о том, что ее рвало. Мама отнеслась бы к этому с сочувствием… которого хватило бы секунд на пять. После этого она захотела бы узнать, почему ее рвало и почему, ради всего святого, ее отец не сказал Грейс заранее, что у нее аллергия на орехи.

"Почему ты не спросишь меня, что я думаю о папе и Грейс?"

– Это не ответ – это хайку,[8] – резко сказала мать с коротким смешком. – А где же Бен?

Она заглянула за плечо Ханны, словно ожидая увидеть его.

– Он не мог найти место для стоянки. Просил передать тебе привет.

– О, Боже, а я хотела напомнить ему о филармонии на завтрашний день! После концерта мы могли бы с Минкиными перекусить в "Русской чайной".

Ханна нашла компакт-диск, который искала.

– Ты не возражаешь, если я поставлю что-нибудь другое?

К черту все эти глупые тет-а-тет с мамой. Кроме того, эта сентиментальная чушь "Нью Эйдж" ей и в самом деле надоела.

– Но ты мне так и не рассказала, как все прошло сегодня вечером.

– Нормально.

Она явственно услышала, как вздохнула мать.

– Ты ведешь себя так, будто меня должно волновать, что намерены делать твой папа и его… девица, с которой он видится. Я спрашиваю только из вежливости.

Ну да, подумала Ханна, а я в таком случае – Пола Абдул.[9]

– Ну, хорошо, мы ели ласанью, – сказала она, по-прежнему не поворачиваясь и стараясь говорить безразличным тоном. – А на десерт – шоколадный торт.

Нет, она не скажет матери о том, что ее рвало. Грейс ей не нравилась, но она вдруг почувствовала, что старается защитить ее. В любом случае матери необязательно знать все.

– Удобоваримая еда, – сказала мама почти елейным тоном. – Как мило. Наверное, потом вы все собрались у телевизора, чтобы посмотреть какой-нибудь старый отрывок из сериала "Валтонс"?

– Мам, да ладно тебе. Это уже совсем неинтересно.

– Однажды мне приходилось в этом доме переоборудовать чердак. Ужасное место – лифт все время ломался, никакой охраны.

– Сейчас лифт работает хорошо.

– Я полагаю, тебе это лучше известно, поскольку ты проводишь там так много времени.

– До этого я заходила к Грейс всего один раз и то на несколько минут. Обычно мы ходим в кино или куда-нибудь еще. Или проводим время у отца.

– Понятно. Не стоит защищать отца, Ханна. Это меня совсем не касается… Хотя я надеюсь, что у него, по крайней мере, хватит здравого смысла понять, что подходит и что не подходит его шестнадцатилетней дочери.

– Они не занимаются этим в моем присутствии, если ты это имеешь в виду!

Ханна быстро повернулась, случайно опрокинув кипу компакт-дисков, лежавших на низком лакированном столике позади нее. Они с грохотом свалились на пол.

Мать зажмурилась, крепко сжав виниловые края альбома с образцами.

– Не надо кричать. Я беспокоюсь о твоем благополучии. И пожалуйста, постарайся быть поосторожнее.

Желудок Ханны сжался в тяжелый кулак. Теперь ей хотелось закричать и сломать что-нибудь на самом деле. Что мама сделает, если я разобью вдребезги один из ее драгоценных фарфоровых канделябров или вон те французские часы на камине? Отправит меня в исправительную школу? Или сделает мне лоботомию?

– Мама, я не кричу. – Ханна заставила себя понизить голос, собрала компакт-диски и, вздрогнув, заметила на отполированной паркетной половице царапину. Она положила их на стол и, повернувшись на каблуках, глубоко вздохнула. – Я просто ненавижу, когда ты впутываешь меня в это, ты понимаешь, что я имею в виду, – твое стремление заставить меня говорить гадости об отце.

– Ты не считаешь, что у меня есть право знать, в каких ситуациях тебе приходится оказываться?

– Послушай, а почему бы тебе не спросить об этом у отца?