МИКИ.

Тигр, тигр, жгучий страх,

Ты горишь в ночных лесах.

МАРИНА. Не вопи. Иди-ка сюда. Мики, ты случаем не проболтался Питеру Джеку о нас с Патрисом?

МИКИ (пытаясь вырваться из ее цепких рук). Тигр, тигр, жгучий страх… Ничего я не говорил. Уй, больно! Я на тебя госпоже пожалуюсь!

МАРИНА. Перестань голосить. Сам себе больно делаешь! Стой на месте! Не смей никому ничего говорить, понял?! Не твоего ума это дело.

МИКИ. Уй, уй, не буду, не стану, не скажу!..

МАРИНА. Ладно, ладно, пшел вон!

МИКИ. Не хочу уходить, я замерз, я хочу в буфет!

МАРИНА. Пшел вон, тебе говорят!

Прогоняет МИКИ. На цыпочках подходит к буфету. Опускается на колени. В этот миг ПАТРИС внутри начинает играть на скрипке. После одной или двух музыкальных фраз МАРИНА стучит в дверцу условным стуком.

ПАТРИС (украдкой выглядывает). Кто там?

МАРИНА. Мяу.

ПАТРИС. Это моя кошечка!

Хватает ее, наполовину втаскивает в буфет.

Ц е л у ю т с я.

МАРИНА. Патрис, я так боюсь, что нас увидят.

ПАТРИС. А я сейчас этак дверцы сделаю… Ну вот, у нас с тобой есть свой домик. В буфете у меня хорошо, тепло. Когда старый хрыч был жив, ты и глядеть на меня боялась…

МАРИНА (сопротивляясь). Мне и сейчас неловко – из-за бедняги Питера.

ПАТРИС. Черт бы побрал беднягу Питера. Весной мы уходим, сама обещала.

МАРИНА. Весной я буду замужем за Питером. Сколько можно его томить?

ПАТРИС. Марина, опомнись. Замуж идут за того, кто снится. Ты же меня во сне видишь! Хочешь – уедем раньше. Я тебя в любую минуту увезу, мне снег и пурга нипочем.

МАРИНА. За реку?

ПАТРИС. Намного дальше, в большие цыганские таборы. Там люди свободны, там все мужчины поют и все женщины танцуют!

МАРИНА. Вот слушаю тебя, и мне снова хочется радоваться, смеяться. Будто ничего ужасного в жизни не было.

ПАТРИС. И с души и с тела бремя сниму, станешь у меня легкокрылой пташкой и улетишь вдаль, со мной! Тебе понравится цыганская жизнь. Мы рабства не знаем, работы не знаем.

МАРИНА. Я, верно, заскучаю, затоскую – без работы-то.

ПАТРИС. Это потому, что жить свободно не умеешь, по-звериному. Звери ведь никогда не скучают. Им и того довольно, что на свет родились. Так и цыган: рад жить, рад дышать, рад небу голубому, рад ветру, что в ушах свистит. У нас нет ни слуг ни господ и женщина мужчине ровня.

МАРИНА. Пожалуй, и это мне не по нраву.

ПАТРИС. Когда женщина мужчине не ровня, она его непременно погубит. А цыганские семьи – сплошь счастливые.

МАРИНА. И сыграем цыганскую свадьбу, как ты рассказывал?

ПАТРИС. Конечно. Через костер будем прыгать.

МАРИНА. А нельзя, чтоб нас прежде отец Амброуз обвенчал?

ПАТРИС. Нет, нельзя. Мы молимся другим богам, Марина, истинным. А у отца Амброуза все боги мертвые.

МАРИНА. Нельзя так говорить!

К р е с т и т с я.

ПАТРИС. Не надо, пташка моя. Это просто дурная привычка, и неприятная к тому же.

МАРИНА. Питер думает, что я не могу дотронуться до мужчины после… ну, сам знаешь. Бедный Питер, такой тихий и старый. Сколько тебе лет, Патрис?

ПАТРИС. На такой вопрос цыган не отвечает.

МАРИНА. Я Питера тоже люблю, но его я люблю как-то тихо и устало. А тебя – дико и весело.

ПАТРИС. То-то оно и есть, что меня ты любишь, а его нет. Отчего, думаешь, я возвращаюсь сюда каждую зиму? А теперь уйдем вместе.

МАРИНА. Если б только знать будущее. Погадай!

Протягивает руку.

ПАТРИС. И смотреть не буду. Чужим – скажу, а про свое, про важное, лучше не знать.

МАРИНА. А ее ладонь ты смотрел. И целовал. Я сама видела – в щелку!

ПАТРИС. Пыль в глаза пускал.

МАРИНА. А что ты прочел по ее руке?

ПАТРИС (помолчав). Ничего. Притворялся. Так ты уедешь со мной?

МАРИНА. Не знаю.

ПАТРИС. Уедешь, уедешь.

МАРИНА. Не знаю, не знаю…

Белая гостиная. На переднем плане ХАНС ДЖОЗЕФ и БАЗИЛЬ. БАЗИЛЬ в уличной одежде, с хлыстом в руках. Взволнованно, большими шагами ходит по гостиной. В глубине сцены за столом ПИТЕР ДЖЕК изучает амбарные книги. Отец АМБРОУЗ тщетно пытается привлечь внимание Базиля. Сцена идет в быстром темпе.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость, нельзя слугам бить дичь какую вздумается…

БАЗИЛЬ. В лесу полно дичи. Сейчас, святой отец, одну минуту.

ХАНС ДЖОЗЕФ. А я думаю, старые правила нарушать негоже.

БАЗИЛЬ. Ты, Питер, вникай! Вникай!

Хансу Джозефу.

Я разработал план развития поместья! Жена спрашивала тебя про перец?

Отцу Амброузу.

Да, да, святой отец, сейчас.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Слуги острого не едят.

БАЗИЛЬ. Не может в доме не быть перца. Ну, что скажешь, Питер? Осуществимо?

АМБРОУЗ. Ваша милость, одно слово!

БАЗИЛЬ. У нас будет школа до четырнадцати лет, все будут учиться.

ХАНС ДЖОЗЕФ (с отвращением). До четырнадцати лет балбесничать!

БАЗИЛЬ. Вы, святой отец, говорили, что церковная крыша под снегом провалилась. Так мы непременно починим и церковь всю пере…

АМБРОУЗ. Не уверен, ваша милость, что это нужно.

БАЗИЛЬ. Но вам же приходится отправлять службу прямо в людской. А мы отстроим церковь заново. Знаете, сам я человек неверующий, но уважаю в других свободу совести… Ну, Питер, твое мнение?

ПИТЕР ДЖЕК. Очень интересно, ваша милость.

БАЗИЛЬ. Понимаешь, весь план основан на двух основных идеях. Во-первых, делим пахотную землю поровну, чтоб у каждого из вас был свой надел.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Слуги никогда не владели землей.

БАЗИЛЬ. И зря. Иметь собственность очень важно, человек становится ответственней, в нем просыпается чувство собственного достоинства, предприимчивость. Вторая идея – совет слуг. Выборные представители станут встречаться еженедельно, все, что делается в поместье, будет делаться только с их ведома, им все объяснят, обо всем посоветуются…

ХАНС ДЖОЗЕФ. Они не поймут.

БАЗИЛЬ. Друзья мои, у меня столько власти – даже страшно.

ПИТЕР ДЖЕК (тихонько). Еще бы.

БАЗИЛЬ. Мой прадед попросту убивал неугодных ему людей. Проводил со всеми невестами первую брачную ночь. Мой дед… Нет, надо поскорее избавиться от этого страшного наследия. И по-иному использовать власть я тоже не хочу. Я просто не хочу ее иметь. Но если уж мне предстоит тут править, пусть моя власть держится не на силе, а на любви. А такая власть уже не страшна, верно, святой отец? Наверняка твоя религия меня не осудит. Я хочу, чтобы поместье стало обиталищем высокой добродетели.

АМБРОУЗ. Поселив добродетель в доме, мы наделаем немало вреда.

БАЗИЛЬ. Как так? Добродетель всегда полезна! Какой от нее вред?

ХАНС ДЖОЗЕФ. Во всем надобен порядок, сэр!

ПИТЕР ДЖЕК (обращаясь к отцу Амброузу). Я понял, о чем вы.

Обращаясь к Базилю.

Нельзя силком заставить людей быть хорошими. Можно только постараться, чтоб они вреда друг другу не причиняли и делали все вместе что-нибудь безобидное. А то ведь люди, когда их много, редко себя пристойно ведут, только из-под палки, по чужому велению.

БАЗИЛЬ. Послушай, Питер. Если мы не замахнемся на многое, мы вообще ничего не сделаем. Надо стремиться к совершенству, тогда поступки твои будут высоки и нравственны – вне зависимости от результата.

ПИТЕР ДЖЕК. Да… конечно… Но поместье.., с поместьем совсем иначе… не о нравственности речь…

БАЗИЛЬ. Разумеется, о нравственности – о нравственных устоях нашей будущей жизни!

ПИТЕР ДЖЕК. Да я не об этом… Просто по отдельности людям легче вести себя порядочно, благопристойно, а вместе – все совсем не так.

БАЗИЛЬ. Отчего же?

ПИТЕР ДЖЕК. Ну, одно дело себя принуждать, другое дело других…

БАЗИЛЬ. Никто никого принуждать не будет. Это главное!

ХАНС ДЖОЗЕФ. Без силы никак не обойтись.

ПИТЕР ДЖЕК. Если вы, в одиночку, замахнетесь на многое, а потом опростоволоситесь – это ваша забота. Но если мы замахнемся и опростоволосимся все вместе – беда. Слишком многих это затронет. Многие пострадают. И дурные люди непременно нашей бедой воспользуются.