— Алеша! Обедать с Диной приходите! — напомнила мать, — Такой вкусный получился борщ!

Алексей нажал стартер. Злобно, порывисто взвыл мотор. Алексей толкнул ногой калитку и исчез в переулке. Василиса стояла на пороге. «Лезгинка… в ауле выросла». Покачала головой, и что означало это ее грустное покачивание головой, трудно было сказать. Она, ничего не видя и как бы прислушиваясь к замирающему шуму машины, еще долго смотрела в тот переулок за домом, куда только что уехал Алексей.

XXII

Егорлык был спокоен. Вода в нем, вся в горячих блестках, текла лениво. Дина подбежала к высокому песчаному берегу и, тяжело дыша, спрыгнула к воде. Торопливо сбросила туфли, через голову стащила платье. Осторожно вошла в воду. Мягкий песок вдавливался, холодил босые ноги. Наклонилась, умываясь, а ее косы, повиснув, кончиками вонзались в воду. Она оправила тесный на груди и под мышками купальник и бросилась в реку. Взмах рук свободный, легкий, косы ее то темнели на спине, то скрывались в воде.

Если бы можно было на мотоцикле, разбежавшись, перелететь Егорлык, Алексей сделал бы это, не задумываясь, и был бы на том берегу раньше Дины. Он спустился вниз, снял рубашку, брюки и нырнул в Егорлык. Дину нагнал на сереДине реки. Они хохотали, плескались, а слабое течение уносило их и уносило.

Подплыли к низкому глинистому берегу и умолкли. Уселись возле воды и тяжело дышали. Солнце опустилось низко, и лучи его, отражаясь в воде, слепили глаза. Алексей и Дина не могли смотреть на пламеневшую гладь реки, отвернулись и неожиданно рассмеялись. Причиной их радости было то, что они сидели вместе, что солнце своим теплом ласкало их мокрые тела, что у их ног сверкал Егорлык — степная и удивительно спокойная речка…

Они неожиданно и так же без видимой причины загрустили, умолкли. Алексей пересыпал с ладони на ладонь песок и изредка поглядывал на Дину. Теперь, когда она сидела с ним на берегу и ее стройные вытянутые ноги касались воды, она казалась ему такой красивой и такой родной и близкой, что он готов был сидеть, ни о чем не думая и ничего не желая, хоть всю ночь. Даже в ту минуту, когда смотрел на все так же жарко полыхавшую воду, он видел только ее, ее черные косы, с кончиков которых слезинками стекали капельки; видел только ее вытянутые смуглые ноги, видел всю ее тонкую, как прутик молодого тополя, фигуру, видел смолистые, мокрые шнурочки ее бровей, ее ресницы в росинках…

Дина сердцем чувствовала, что Алексей изредка, украдкой поглядывает на нее, любуется его. И то, что она это чувствовала дане не сер, цем, а всем телом, ее и радовало и пугало.

— Алексей, — с трудом заговорила она, не поднимая голову и глядя на свои испачканные песком ноги, — мы так и к поезду опоздаем.

— Ты не это хотела сказать, Дина,

— Именно это.

— Неправда! Ты хотела сказать, что обиделась. Ну, скажи обиделась?

— Что ты, Алеша! Только получилось нехорошо.

— Не вижу ничего нехорошего.

Дина с трудом подняла голову, улыбнулас!

— Ты всегда ничего не видишь! Герой! Зачем матери так сказал?

— Я сказал правду. Ты моя невеста. Разве это неправда, Дина?

— Правда. Но зачем так… Влетели, как сумасшедшие, а ты сразу моя невеста!

— Пусть все знают! А ты заметила, как мать обрадовалась? Вся засияла!

— Леша! — Дина рассмеялась. — Давай хоть твоего дружка пожалеем! Мы тут купаемся, Яша сидит там, бедняжка, с моим чемоданом, караулит его и нас проклинает.

— Ничего! Яша — человек терпеливый.

Алексей хвалил своего друга, уверял Дину что Яша Закамышный — парень необыкновенно чистоты и честности; что ради их дружбы он готов не только приглядеть за Дининым чемоданома и любую просьбу Алексея исполнить. Он не утерпел и поведал Дине тайну с Яшей они решили не разлучаться всю жизнь и, что бы с ними ни случилось, не покидать друг друга. И на Чёрные земли они решили ехать вместе «Ветеринарный врач и зоотехник в одной отаре — здорово?! Дина растирала в ладонях жесткий сухой песок слушала и улыбалась. Тоненькой струйкой песок сочился на ее острые колени, покрывал просохшую кожу серебристой пеленой.

— И время, Дина, уже подтвердило правильность нашего решения, — хмуря брови, серьезным тоном сказал Алексей. — И мне хотелось бы знать, как же мы, Дина? Мы-то с тобой как, Дина?

— Ты это о чем? — В черных глазах девушки вспыхнула лукавая усмешка. — И так серьезно?

— Будто и не знаешь, о чем?

— И не знаю!

Она наигранно смеялась, и Алексей ей поверил.

— И не догадываешься?

— Нет!

Алексей причесал пальцами влажный чуб, почти крикнул

— Эх, Дина, Дина! Неужели не можешь взглянуть на вещи трезво?

— Ой, Алексей! — Дина не могла удержать смех. — Какой ты, оказывается, рассудительный «Время подтвердило…», «Неужели не можешь взглянуть…» Как настоящий старый дед! — Она говорила сквозь душивший ее смех. — У нас в аулах есть такие рассудительные деды!

— Смеешься? Все тебе смешно. А подумала ты…

— О чем, Алеша? Не о чем нам думать. Я уеду домой, а ты — на Черные земли. Что тут думать?

— Ну, ну! Без меня ты никуда не уедешь! Запомни, Дина, с этого часа ты и я — это одно целое! Ты моя жена, Дина! Смеешься? Не веришь? Мне не веришь? Скажи не веришь?

Видя его жарко блестевшие глаза, Дина перестала хохотать, улыбалась и качала головой. Алексей говорил запальчиво, волновался, взмахивал руками. Не успела Дина открыть рот, чтобы сказать, что она всегда ему верила и верит сейчас, как случилось то, чего она никак не ждала. Алексей вскочил, лицо его налилось пугающей бледностью, глаза озверело блеснули. В ту же секунду оя схватил зубами свою руку чуть повыше запястья и укусил ее с такой силой, что выступила кровь. Дина вскрикнула

— Алексей! Что ты сделал?

Бледнея еще больше, он кривил губы, силился улыбнуться.

— Теперь веришь?

— Ну, верю, верю. Вот дурной, Леша! Я всегда тебе верила. Разве я?.. Только зачем же!

Не сговариваясь, они посмотрели за реку и удивились. Солнце опустилось так низко, что уже коснулось журавлинских хат. На воду вдоль берега легла тень. Взявшись за руки, они бросились в реку и поплыли. Когда вышли на берег, Дина взяла раненую руку Алексея и прижалась губами к крохотной, со следами зубов ранке. Потом разорвала косынку и перевязала ему руку. Она одевалась, закручивала косы, и губы ее чуть шевелились, в глазах, теплилась невысказанная тоска. Видно, она хотела что-то сказать ему, а слов не находила. «За что я тебя полюбила, Алеша, и сама не знаю, — говорили ее большие черные глаза. — Да разве можно было тебя не полюбить?.. Такого чудного и такого непохожего на других?..»

— Дина, что такая кислая?

— Так. Поедем. А то и в самом деле опоздаю к поезду.

— А мама нас ждет обедать, — сказал он несмело. — Она борщ сварила. Специально для нас. Поедем, а?

— Мы опоздаем.

Он хотел сказать ей, чтобы она осталась у него до утра, и не сказал. Постеснялся. Взял мотоцикл. Мотор разбудил тихие вечерние сумерки. Треск его был слышен не в улочках Журавлей, а за селом, на выгоне.