Терпение лопнуло и Норкин вцепился в ветхий пиджак старика.

— Говори толком! Проведешь — век не забуду, а обманешь — повешу на ближайшем дереве!

— Ишь ты, какой горячий, — не то с удивлением, не то осуждающе проговорил старик и покачал головой. — Сразу и вешать! А я, может, затем и шел, чтобы помочь….

— Не сердись… Сам знаешь, и так тошно…

— А я что? Я проведу…

— Товарищи! — крикнул Норкин, не слушая больше старика. — Сейчас идем обратно! Кто не может — оставайтесь здесь с ранеными! Проверить оружие и в поход!

Все пришло в движение, лица посветлели, а матрос, плакавший на болоте, махнул автоматом и сказал только одно слово:

— Айда!»

Над островом первые семь «Юнкерсов» появились вскоре после ухода Норкина. Сделав несколько кругов, они перешли в пике и сбросили бомбы. Вокруг оставшихся моряков заплясали грязные столбы болотной воды.

«Молодец, Миша, что убрал батальон, — подумал Ле-бедев. — Всем бы нам не спрятаться».

Голос Донцова привлек его внимание. Донцов остался верен себе и крикнул:

— Вот это долбанул! Прямо в глаз лягушке! Честное пионерское, сам видел, как она после этого отмаргивалась!

Сбылось и второе предсказание Норкина: противно подвывая, пролетела мина, за ней вторая, потом третья. И началось.

Первым был ранен Кирьянов. С тоской посмотрел он на оторванную осколком кисть левой руки и, придерживая зубами конец бинта, бережно замотал кровавый обрубок.

— Товарищи! Сейчас фашисты пойдут в атаку! Подпускайте ближе и бейте только наверняка! — ворвался в грохот разрывов голос Лебедева.

Действительно, между кочками показались ползущие немцы. Они уже близко, а на островке по-прежнему тихо. Фашисты с ревом бросились в атаку. И тут ожил остров. Автоматные очереди слились с мерным рокотом пулемета, и немцы поспешно попадали в воду.

— Паша! Смотри, один гад голову спрятал, как страус, — кричал Донцов. — Я ему дополнительную вентиляцию сделаю!

Злая короткая очередь… Взвыл фашист и скрылся под водой.

Схлынула первая волна атакующих. Снова шквал огня. Немецкие солдаты бегут к острову, и снова откатываются назад, оставив между кочками несколько трупов.

В небе гудят самолеты. Летчики узнали, что моряки бессильны против них, и проносятся над самыми вершинами деревьев, почти касаясь крыльями низкорослых сосенок. Из пушек и пулеметов они прочесывают островок вдоль и поперек. Сосенки сгибаются под напором воздуха, встревоженного мощными винтами, и гудят вершинами.

День подходит к концу. Солнце торопится спрятаться за деревья. В одну из немногих минут передышки Федосеев, еще раз сменивший позицию, закурил папиросу и спросил Донцова:

— Знаешь, Боря, а ведь наши, пожалуй, далеко ушли?

— Ага… Идут хлопцы да нас вспоминают…

— Значит, ты тоже думаешь, что они далеко ушли?

— Наши? Конечно, далеко… А тебе зачем?

— Если далеко, то и нам можно уходить? Не хочется умирать, Боря… Как стемнеет — попробуем?

— Можно будет…

Передышка кончилась. Бешеный вой новой лавины мин прервал их разговор. Фашисты решили до темноты уничтожить моряков. Мины сыпались около часа. Моряки все глубже зарывались в липкую грязь. Наконец расстояние между ними и немцами настолько уменьшилось, что пришлось прекратить минометный обстрел. С/гал слышен посвист пуль. Фашисты обошли моряков с флангов, и началась горячая рукопашная схватка. Погиб Звонарев, который всадил нож в грудь врага и сам упал тут же, сраженный пулей.

Замер, стоя по колено в воде, Кирьянов, подняв руки вверх. Матрос сдается?! И раньше бывало так, что моряков брали в плен, но тогда их подбирали на поле боя в бессознательном состоянии, а здесь матрос сдается сам. Фашисты бегут к Кирьянову. Они издали протягивают к нему руки.

Это заметил Донцов. Он удивленно посмотрел на Кирьянова, потом со злобным шепотом поднял автомат:

— Умри, но чести матросской не марай!

Донцов не успел выстрелить: Кирьянов быстро нагнулся и начал бросать в фашистов заранее подготовленные гранаты. Фашист, налетевший сзади, опустил на его затылок приклад автомата. Кирьянов согнулся пополам и медленно повалился головой вперед. Упала с его головы бескозырка с выцветшими буквами на ленте: «Подводные силы К.Б.Ф.».

— Товарищ комиссар! Ударьте вон туда, влево! — крикнул Федосеев, но Лебедев не слышал его.

Он лежал, опустив голову в воду. Тихо, без громких фраз делал в жизни свое большое дело Лебедев, тихо и отдал жизнь, спасая товарищей, защищая Родину.

Оставшись вдвоем с Донцовым, Федосеев вдруг почув-ствовал страх, тоску по ушедшим товарищам.

«Неужели и я никогда больше не увижу солнца, неба, зелени? Неужели мать так и не дождется меня? — про-мелькнуло у него в голове. — Так пусть и вам будет то же!» — скрипнул он зубами, еще сильнее сжал рукоятку пулемета и прильнул к прицелу.

Сильный удар отбросил его в сторону. В голове разлился глухой шум.

«Жив я или нет? — думал Федосеев, тихонько шевеля пальцами. — Наверно, жив, раз думаю… Но почему тогда не вижу?.. Ослеп?!»

Федосеев резко приподнялся на руках, ударился головой о пулемет и потерял сознание…

Скоро он очнулся и, не поднимая головы, нащупал ручки пулемета, уперся локтями и крикнул:

— Боря! С какого борта немцы?

Донцов заранее приготовил Федосееву ленты и фактически воевал как простой автоматчик. Только по сигналу подходил он к пулемету. А теперь, оглянувшись на этот крик, он увидел приподнятое вверх белое, как мел, лицо е кровавыми впадинами вместо глаз, и скомандовал:

— Правый борт! Курсовой тридцать! Огонь! Неуверенно повернулось вправо тупое рыльце пулемета, нерешительно выбросило короткую вспышку огня, потом, почувствовав уверенность, яростно задрожало в такт вылетающему металлу.

Ворвавшись на остров, фашисты увидели, что их сдерживала маленькая группа, и, взбешенные этим, набросились на трупы, вымещая на них свою злобу.

Только фашистский офицер еще не знал, что моряки выскользнули из мешка. Он сидел на пне, закрытом плащом, и слушал доклад фельдфебеля. Как все хорошо получилось! Отряд матросов не только окружен, но и уничтожен! То, что не смогли сделать другие, сделала его рота!

Фельдфебель докладывал, что на поле боя валяется около ста трупов моряков. Среди них есть и командиры. Офицер выпустил изо рта клубы ароматного дыма и размечтался: «Теперь железный крест мой!».

И вдруг испуганный крик фельдфебеля:

— Матрозен!

Офицер оглянулся и в нескольких шагах от себя увидел моряков. С автоматами в руках, тяжело дыша, шли они вперед. Волосы, свалившиеся на лоб, слиплись от пота. Они оттеняли бледность лиц. А самое страшное — стремительное, молчаливое движение вперед, к болоту. Смертоносные удары сыпались с хода, без остановки наносили их моряки. Они даже не оглядывались, не смотрели вторично на того, кто получил удар, как не смотрит дровосек на разваленное ударом его топора полено.

Матросов уже много, а из-за деревьев появлялись все новые и новые. Офицер вскочил, схватился за пистолет, но перед глазами на мгновение мелькнуло суровое лицо, упрямые складки вокруг потрескавшихся губ, и стало темно. Фельдфебель тоже было бросился в сторону, но качнулся а упал кулем на ноги своего офицера.

Так, сметая все на своем пути, вырвались моряки на болото. Поздно… Фашисты топчутся там, где минуту назад Строчил пулемет… Не замечая ни кочек, ни пней, понеслись матросы вперед, и не смогли остановить их ни летящие навстречу пули, ни плачущие лица, молящие о пощаде.

Лежат на плащ-палатках изуродованйые тела. Лица разбиты прикладами и коваными сапогами. Только Федосеева можно узнать. Стоят вокруг угрюмые моряки. Они даже забыли снять бескозырки.

— Взять с собой, — сказал Норкин и пошел дальше, усталой поступью человека, который сделал все, зависящее От него, но не добился желанной цели.

— Товарищ лейтенант! Федосеев дышит! — крикнул один из матросов.

Сквозь мокрую от крови тельняшку слышны были слабые удары сердца. Норкин поднялся с колен и тихо сказал: