Притчи

– Притчи, – сказала Черепаха, – очень двусмысленны.

– Это источник мудрости.

– Если не вдумываться.

– Игры разума.

– Если своего нет.

– Так, – сказал Ахиллес.

Черепаха выжидающе посмотрела на него.

Ахиллес подумал и кратко изложил:

– Притча о лягушках в молоке. Одна взбила масло и спаслась, другая утонула.

– Утонула?

– Утонула.

– Лягушка?

– Ляг… Гм.

Ахиллес почесал в затылке.

– Притча о прутиках, которые по отдельности ломаются, а вместе – нет.

– А кто вчера веник сломал?

– Согласен, плохой пример.

– Еще?

– Притча о мальчике, который кричал «Волки!».

Черепаха вдруг подняла лапу:

– Погоди, я кое-кого позову.

Ахиллес печально смотрел куда-то в сторону.

Черепаха ехидно улыбалась.

– Ну а потом, – сказал Маугли, – когда им надоело, я позвал стаю, и мы отлично перекусили.

Саша Смилянская

Горгона

Игоря звали Шуриком. По большому счету, нескладного аспиранта кафедры этнографии с соломенными кудрями и в старомодных очках никак иначе звать нельзя, но Игорь все равно обижался.

Как любой уважающий себя юный ученый, Игорь мечтал совершить удивительное открытие, которое перевернет современную этнографию, да и античную перевернет тоже. До окончательного совершения великого открытия недоставало самой малости, а именно личного автомобиля для надежды отечественной науки – ну что там наездишь, на электричках-то? – и вот наконец сегодня все препятствия остались позади.

– Держи, – сказал отец, протягивая ключи и почему-то краснея, – первый взнос мы внесли, а ежемесячный и проценты сам потянешь.

– Если сможешь! – поспешно добавила мама.

Игорь подпрыгнул, расцеловал счастливых родителей, бросился к киоску «Пресса», купил подробную карту родной страны, вернулся и долго расставлял по карте красные флажки на иголочках: «вот сюда я поеду и еще сюда». Я найду самые заброшенные деревни и соберу самые интересные рассказы аборигенов. И песни соберу. «И тосты», – не удержался научный руководитель, но поездку ученика благословил.

Мотор закипел аккурат посередине между двумя флажками. Карта неумолимо подсказывала, что до ближайшего населенного пункта семьдесят девять километров. Шурик… то есть Игорь. А впрочем, пусть остается Шуриком, он все равно уже привык.

Шурик замысловато обматерил производителей тосола и вылез из машины. Вот, спрашивается, зачем было ехать по лесной дороге, тем более что слово «дорога» в данном случае можно употребить очень условно? «А потому, – ответил себе Шурик, – что если съезжать с трассы в сторону основных деревень, носящих гордое звание „древние“, то ничего путного не откроешь. Их уже давным-давно открыли, а байки позабористее местные жители для журналистов после вечерней дойки всем селом сочиняют».

– За грибами, что ль? – услышал Шурик и резко подскочил.

Мужичок лет сорока пяти или тридцати пяти, не разберешь, стоял с другой стороны машины, беззастенчиво разглядывал Шурика и ухмылялся.

– Ннет, заглох, – развел руками Шурик, пытаясь справиться с дыханием.

– Я тебя напугал, что ль? Ну, прости.

– Да ерунда, – Шурик вяло улыбнулся, – это я от неожиданности.

– Что-то серьезное? – Мужик кивнул на машину.

– Да ерунда, – повторил Шурик, – сейчас остынет – дальше поеду.

– А ты кто? Журналист?

– Ну почему сразу журналист? – обиделся Шурик.

– По этой дороге не ездит никто. Только идиот может. И очки у тебя дурацкие, – совсем уж обидно закончил мужик.

– Я ученый, – гордо поднял подбородок Шурик. Он этот гордый подъем подбородка каждый день по утрам перед зеркалом репетировал.

– Ученый, – недоверчиво протянул мужик. – Ты жрать хочешь, ученый?

– Хочу, – неожиданно честно признался Шурик. Он действительно хотел, что уж.

Мужик с сомнением посмотрел на машину и махнул рукой:

– Ну, пошли, ученый, в деревню. Покормлю.

Шурик растерянно сверился с картой.

– Но здесь нет никакой деревни.

– А ты – есть? – Мужик нахмурился.

– Что? – испугался Шурик.

– Ты есть, – утвердительно кивнул мужик, – хотя я о тебе раньше ничего не слышал. Вот и деревня есть, сечешь?

– Секу.

– Меня, кстати, Иваном звать.

– А меня – Игорем, – сказал Шурик. – А далеко идти-то?

– Да нет. – Иван пожал плечами. – Километров пятнадцать. – И, насладившись ошалелым лицом молодого ученого, расхохотался и добавил: – Да шучу я, не боись. Так идешь, нет?

Шурик тяжело вздохнул и оглянулся на своего верного серого в яблоках «жигуля». Когда еще остынет…

– Да брось здесь, – махнул рукой Иван, – не сопрут. Волкам без надобности, а Дубровский помер давно.

– Кто помер? – не понял Шурик.

– Шучу я опять. Книжка есть такая, про лесных разбойников. Или ты думал, что в деревнях народ по сей день сплошь неграмотный водится?

Шурик именно так и думал, но послушно рассмеялся.

– А как деревня ваша называется?

– Да так и называется, – пожал плечами Иван. – Деревня. Тут других-то и нет.

На окраине Деревни Иван вдруг запнулся, обернулся к Шурику и приказал:

– Туда гляди и пошли.

Шурик посмотрел в направлении Ивановой руки, но ничего примечательного не заметил. Поле, ромашка аптечная и полдесятка симпатичных коров черно-белой масти, как с пакета молока.

– Хорошие, – вежливо сказал Шурик.

– А? – переспросил Иван.

– Коровы хорошие.

– А. Да, хорошие… Да не поворачивайся ты! – Иван довольно грубо схватил Шурика за трицепс.

Шурик замер.

– Не поворачивайся, – повторил Иван уже спокойнее. – Ты на поле смотри, а влево голову не верти, сечешь?

– Секу, – соврал Шурик.

– Слева, – пояснил Иван, – дом кузнеца. Смотреть туда без надобности.

– А почему?

Иван немного помялся, бесцеремонно схватил Шурика на этот раз за подбородок, приблизил лицо и прошептал:

– У кузнеца дочь – горгона. На кого посмотрит – все. Конец. Он ее обычно на сеновале прячет, но это когда гости. А так она по дому вольно расхаживает, может еще и на двор выйти. Так что не глазей в ту сторону от греха.

Шурик осторожно захихикал.

– Зря смеешься. Вот по весне мельников сын к кузнецу заходил. Посидели они, выпили вроде. Дождь еще шел. Ну вот, значит, сидели они, сидели, а там мельников Володька и домой засобирался. За забор вышел – дождь в грозу перешел. А Володька у кузнеца зонт забыл. Ну и решил вернуться. У нас тут зонт – редкая вещица, ценная. ЦУМов мы не держим. Вернулся в дом, значит, а горгона как раз спустилась. Посмотрела она на него – и все. Нет больше Володьки.

– Помер? – осторожно спросил Шурик.

– Да если б помер, – махнул рукой Иван. – Пропал Володька. Вот на месте и пропал. Был человек – и нет его.

– А милицию вы тоже не держите? – уточнил Шурик.

– К чему она нам? – удивился Иван. – У нас тут все свое. И милиция, и суд. А ты как думаешь?

Шурик поежился, несмотря на плюс тридцать.

– Я, – осторожно начал он, – думаю, что все горгоны остались на страницах переизданий мифов Древней Греции. А кузнец вашего Володю, думаю, по пьянке стукнул неудачно и закопал в огороде.

– Вы, – вздохнул Иван, – городские, в жизни смыслите мало. Вам окно в настоящее телевизор загораживает. Убил-закопал… Ты в жизни много раз видел, как человек человека убил да закопал? То-то же. А всё туда же. Криминальная хроника.

– Я, – Шурик поправил очки, – в жизни и горгон ни разу не видел.

– Вот и не увидишь, дай господь. Если, конечно, глазеть на кузнецовый дом не станешь…

Иван резко остановился и охнул. Навстречу по пыльной деревенской дороге медленно катилась телега, запряженная усталой, видимо, очень пожилой лошадью.

– Вспомнишь черта, – прошептал Иван.