Что же до роли Троцкого в убийстве Мирбаха, то здесь следует иметь в виду, что на самом деле приказ об убийстве Мирбаха по согласованию с французской разведкой был отдан представителем британской разведки Дж. Хиллом, являвшимся ближайшим помощником Троцкого в деле организации военной разведки. Судя по всему, именно между ними — Дж. Хиллом и Троцким — и была согласована комбинация якобы вербовки Блюмкина капитаном французской разведки Пьером Лораном: у французов тоже чесались руки расправиться с тем же Мирбахом из-за Маты Хари, которую он и завербовал. Без такой комбинации британские уши «а ля Троцкий» вылезли бы мгновенно, чего, естественно, британская разведка не желала.

И еще. В Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма (ЦПА НМЛ) — ныне Институт современной истории — в фонде 70, опись 3, единица хранения 769 хранился один очень любопытный документ с не менее красноречивой резолюцией, свидетельствующей о том, что Раковский на допросах говорил правду. На сообщении ревкома Северных железных дорог о начале левоэсеровского мятежа в Ярославле Лев Давидович Троцкий собственноручно письменно повелевал расстрелять весь ревком за это сообщение.

Так что выходит, что не только вопрос о начале этого мятежа был согласован с «бесом революции», но и вопрос о его прикрытии путем наглой информационной блокады центральных властей вплоть до прямого упрятывания концов в воду — тоже. Ибо если есть ревком — значит есть проблемы, нет ревкома — нет ни проблем, ни сообщений от этого ревкома. Тем более если учесть, что, по свидетельству Черчилля, Троцкий через того же Локкарта просил британские власти выделить офицера для контроля над русскими железными дорогами, в том числе и в первую очередь на Севере страны…

Но вот что-что, а идею не застрелишь и даже не припугнешь, как того же «гения» пулей. Документально оформленная в виде подробного доклада Гилъфериха, идея о военно-геополитическом союзе Германии и России осела не только в архивах подчинявшегося тогда военно-политическому руководству страны МИДа Германии, но и в умах ознакомившихся с этим документом руководящих деятелей и германской внешней политики, и германской разведки, и, что самое главное, в умах элиты германского делового мира, которую Гильферих, естественно, ознакомил с содержанием своего доклада.

Было бы более чем удивительно, если бы стоя на краю неминуемой общенациональной катастрофы, но в то же время и ясно осознавая, что любая война рано или поздно кончается миром, прагматичные представители высшей деловой и политической элиты Германии не призадумались над тем, как уже в условиях мира не только вернуть, но и желательно с процентами вернуть вложенные в революцию десятки миллионов марок. Тем более что большая их часть была не германского происхождения, а американского. Т. е. опираясь на имевший в прошлом место факт финансовой поддержки Ленина и K° как на инвестиции в будущее, заложить экономический фундамент возрождения германского рейха. И ночное предложение Г. В. Чичерина в этом смысле оказалось куда более чем кстати.

Так сногсшибательная провокация Ленина, опиравшаяся на наглый, агрессивный замысел германской элиты, и явилась тем самым изначальным атомом, из которого чуть позже и была синтезирована первая, основополагающая молекула идеи о будущем «сотрудничестве двух государств», в т. ч. и их армий, а также их ВПК (хотя у России его в полном смысле слова как такового не было), завершившегося тем, что «фашистский меч» «ковался» в СССР якобы чуть ли не под присмотром Сталина.

…Как раз наоборот, именно тогда, когда Сталин в конце-то концов взял на себя контроль над советско-германским военным сотрудничеством (конец 1925 г.), с тех пор выигрывавшей стороной была именно советская — именно СССР больше всего получал выгод от этого сотрудничества…

Вот почему в числе «двух русских государственных деятелей» якобы что-то «распознавших», тем более какую-то «линию», Карл Хаусхофер и назвал Г. В. Чичерина. Но что он должен был «распознавать», если сам же и осуществлял провокацию с идеей о военно-геополитическом союзе. Вот что на деле означает в концептуальном смысле выражение того же К. Хаусхофера о «восстановлении нити контактов». Т. е. не только дооктябрьских, а также постоктябрьских контактов с большевистской верхушкой, и даже не столько восстановление самих этих контактов, поскольку они не были потеряны в прямом смысле, но при опоре на них восстановление нити самих мыслей о военно-геополитическом союзе, развитие и доведение их до практической реализации в ближайшем же будущем. Это была чистейшей воды переброска концептуального моста в будущее при наличии опоры в прошлом. И то, что именно Карл Хаусхофер, к тому времени уже известный геополитик, ученый, военный, разведчик, принял самое деятельное участие в «восстановлении нити контактов» — лучшая гарантия того, что оно происходило именно на стезе идеи о военно-геополитическом союзе. Участие же во всем этом Г. В. Чичерина имеет многоаспектную подоплеку, часть из которой укажем сейчас, а часть — по ходу дальнейшего повествования.

Прежде всего, следует отметить, что наполовину Чичерин был немцем: его мать — баронесса Жоржина Егоровна Мейендорф. Род Мейендорфов еще в царское время дал России немало известных дипломатов. После окончания Петербургского университета в 1898 г. Г. В. Чичерин поступил на службу в Государственный и Петербургский главный архивы Министерства иностранных дел царской России, где, прослужив шесть лет, стал отличным знатоком истории внешней политики и дипломатии России, многих дипломатических документов прошлого и даже написал историю российского МИДа к его столетию. Этот выбор места службы и естественен, и странен одновременно. Естественен — потому что по сути дела он занялся потомственным делом, странен — потому что, как он впоследствии сам же и говорил, ему хотелось быть подальше от активной политики царизма.

Правда, вместо «активной политики царизма» он, не увольняясь со службы, а место это, надо признать, чрезвычайно лакомое для любой солидной разведки, активно влезает в социал-демократические делишки и в 1904 г. эмигрирует в Германию. Там он в 1908 г. угодил в полицию и после этого был наконец изгнан с госслужбы. Что он делал четыре года кряду помимо занятий социал-демократией и марксизмом — неизвестно.

Так или иначе, но по факту выходит, что прусская полиция на будущее создала ему блестящее «реноме», вследствие которого уже в 1917 г. он угодил в Брикстонскую тюрьму Великобритании как узник под № 6027 за «энергичную интернациональную деятельность среди британских рабочих», которая в действительности была не чем иным, как чисто прогерманской акцией (немцы еще с довоенных времен приладилисъ использовать социал-демократов и т. п. «марксистов» в своих целях — «традиция», кстати говоря, заложенная еще Бисмарком). На этом странности биографии Чичерина не исчерпываются…

Что же до практического «восстановления нити контактов», т. е. на самом-то деле «нитей мыслей» о военно-геополитическом союзе Германии и России после неминуемо неизбежного разгрома первой, то вот тут-то и сыграл свою роль тайный вояж Ф. Э. Дзержинского в Швейцарию, потому как не в Швейцарию он ездил хотя бы и за женой, а через Швейцарию в Германию. Соответственно, вполне закономерен и вопрос: а почему именно Дзержинский, да еще и в сопровождении А. Аванесова, да еще и по категорическому настоянию самого Ленина, а также Свердлова?!

На выходе из чрезвычайно запутанного лабиринта сложнейше переплетенных личных и политических интриг и коллизий того времени получается следующая картина. В силу личных амбиций последнего германского кайзера Вильгельма II, лично руководившего всей подрывной деятельностью против России в период Первой мировой войны, в числе тех, кто на стыке разведки, тайной дипломатии, тайных обществ и тайного же финансирования торил столь же тайные тропы для привода Ленина и K° к власти, оказались и играли громадную роль два теснейшим образом взаимосвязанных между собой тайных общества — «Гер-маненорден» и «Балтикум» (впоследствии реорганизованное и переименованное в «Консул»).