Я со Сталиным встречался четыре раза. Позже, когда был уже известным композитором. Сталин знал мою музыку и хорошо к ней относился, об этом говорит и Шепилов в своих воспоминаниях. Именно Сталин назначил меня Генеральным секретарем Союза композиторов.

…В то же время Сталин назначил меня и руководителем музыкальной секции комитета по Сталинским премиям. Председателем всего комитета был Фадеев, я — его заместителем, потом Фадеева сменил Тихонов, и я стал уже его заместителем. Поэтому, естественно, мне приходилось беседовать с Иосифом Виссарионовичем. Но какого-либо специального разговора, когда бы меня учили, как нужно поступать, у меня со Сталиным не было.

Меня приглашал Жданов, который был образованнейшим человеком. Это сейчас стали из него делать пугало: якобы он был незнайкой, якобы садился за рояль и показывал великим композиторам, как нужно сочинять. Вообще пишут такую билиберду, что трудно представить, чтобы нормальный грамотный человек мог придумать такую штуку, как сейчас придумывают о советских руководителях, писателях. Что, к примеру, сегодня сделали с Горьким, со всей советской литературой!.. Нам оставили как Евангелие «Мастера и Маргариту». Не спорю — хорошая, талантливая книга. Тем более я был знаком с Булгаковым. Я писал музыку к его пьесе «Дон-Кихот», которая шла в театре Вахтангова. Но нельзя же так все переворачивать с ног на голову — возвышая одних, пусть и справедливо, втаптывать в грязь других!

Небольшой комментарий. Откровенно говоря, если бы не Сталин, Булгаков не стал бы столь известным советским писателем. Сталин был первым, кто реально оценил всю глубину таланта Михаила Афанасьевича и не дал его сожрать архаровцам из Реперткома. Ведь главарь этой полубандитской организации — пресловутый Ф. Ф. Раскольников — едва не пристрелил Булгакова за то, что тот посмел ему возразить. Сталин же пристроил его и в театр, куда Михаила Афанасьевича не хотели брать. Честно говоря, характер у него был, мягко говоря, далеко не сахар. Но Сталин ценил его талант и очень любил его пьесу «Дни Турбиных», которую, как утверждают, смотрел не менее 15–20 раз. И очень даже похоже на то, что именно эта пьеса стала одним из тех невидимых постороннему глазу мощнейших импульсов, приведших Сталина к мысли о необходимости демократизации внутренней жизни СССР, к социальному примирению с теми, с кем в Гражданскую войну воевали, к необходимости восстановления офицерских званий в РККА.

Когда говорят о Булгакове, то очень многие не без удовольствия смакуют историю о том, как Сталин, пускай и в мягкой форме, но не рекомендовал ему писать пьесу о батумской стачке 1905 года, а когда писатель не послушался и направился в Грузию для сбора материалов, то его сняли с поезда. Мне трудно сказать, знают ли те, кто в антисталинском духе смакует эту историю, подлинную подоплеку случившегося.

Сталин действительно возглавлял всю организационную работу по подготовке и проведению той стачки. К тому времени он уже обладал колоссальным авторитетом в Закавказье. Однако тогда ему не было известно, что руководители ЦК РСДРП(б), то есть Ленин и K°, взяли деньги для проведения этой стачки непосредственно у представителей знаменитого американского нефтяного короля Рокфеллера. В то время он был на ножах со своими заклятыми конкурентами Нобелями и Ротшильдами, которые, особенно первые, господствовали на российском нефтяном рынке, являясь практически монополистами в добыче и экспорте бакинской нефти. Им же принадлежал и батумский керосинопровод, по которому на экспорт отправлялось примерно 86 % российского керосина, что составляло около 50 % мирового экспорта. Сталин получал деньги для стачки непосредственно от ЦК и потому не знал об их подлинном происхождении. Узнал лишь много позже, во время допросов основных фигурантов знаменитых процессов 1937–1938 гг. Что же касается организации забастовок против конкурентов с помощью либо профсоюзов, либо радикальных политических партий, то в начале прошлого века это стало фактически обыденной вещью в мире капитала. Таких примеров в истории разных стран можно найти уйму.

И вот надо же было такому случиться, что кто-то надоумил пользовавшегося благосклонностью Сталина Булгакова заинтересоваться темой этой стачки и писатель воспылал горячим желанием написать соответствующую пьесу и воспеть Сталина тех лет. Сталин, естественно, быстро узнал и о том, кто конкретно надоумил ничего не понимавшего в политике и тем более в подковерной борьбе троцкистской оппозиции писателя, и, самое главное, зачем надоумили. Это была своего рода попытка римейка истории с произведением Пильняка «Повесть непогашенной луны», о которой говорилось еще во второй книге настоящего пятитомника. Тогда это произошло с подачи Троцкого и его соратников. И с Булгаковым произошла та же история — некоторые из неразоблаченных троцкистов, оставшиеся на свободе, надоумили ничего не знавшего писателя заинтересоваться этой темой. И если бы он раскопал эту историю и тем более написал бы пьесу, то возник бы повод в очередной раз устроить вакханалию попыток обвинить Сталина в чем-то непотребном, в данном случае в сотрудничестве с американским капиталом и на этой волне в очередной раз попытаться его свергнуть.

Сталин прекрасно понял, кто стоит за кулисами этой проделки, и в самой мягкой форме рекомендовал Булгакову оставить эту тему в покое, потому как в противном случае с ним пришлось бы разбираться на основании положений Уголовного кодекса. Сталин же этого не хотел, так как, подчеркиваю, очень высоко ценил его талант писателя и драматурга. К глубокому сожалению, Булгаков не внял мягким предостережениям Сталина и засобирался в дорогу, в Грузию. И когда Сталин узнал об этом, то с помощью НКВД была организована срочная операция по доставке Булгакову прямо в поезд соответствующей срочной телеграммы с отзывом в Москву. Такова вкратце суть данной истории.

«Завтрак. Сталин в общении был каким: злобным, ожесточенным, равнодушным, холодным или наоборот — сердечным, приветливым?»

Т. Х. Сталин был совершенно нормальный человек. С ним часто спорил Фадеев, мне один раз пришлось поспорить. Фадеев спорил по поводу книги «Даурия» писателя Седых. Мы приехали к Сталину втроем — Фадеев, Симонов, который был руководителем литературной секции, и я — руководитель музыкальной секции. Докладываем всему Политбюро о сложившейся ситуации. Никогда Сталин не вел заседания Политбюро. И в тот день его вел Маленков. Сталин сидел справа и принимал самое активное участие в обсуждении вопросов. Когда Фадеев высказал свое мнение о том, что он против награждения этого произведения Сталинской премией, поскольку там плохо отражена роль партии, Сталин возразил: «Это же литературное произведение, а не публицистика, зачем нужны такие политические подробности, такая точность?». Возник спор. Фадеев сказал, что он категорически против, что он в то время был на Дальнем Востоке и вместе с Сергеем Лазо делал революцию. Он же был двоюродным братом Лазо, которого сожгли в топке японцы. Сталин обратился к Политбюро: ну что, дадим премию Седых? И вопреки мнению Фадеева эту премию дали.

Или у меня была история. Тогда появился Нечипоренко — потрясающий балалаечник. Я никогда не слышал большего, потрясающего мастерства в этом направлении, чем у Нечипоренко. Он произвел на меня такое впечатление, что я решил во что бы то ни стало выдвинуть его на премию. И выдвинул. Пригласил его, он перед всеми сыграл, все обалдели от его мастерства. Его называли тогда «Ойстрах на балалайке», потому что он играл тогда весь виртуозный скрипичный репертуар на своем инструменте. Это было совершенно невероятно. На прослушивании присутствовал и председатель комитета. В то время им был Николай Николаевич Беспалов. Он решил лизнуть Сталину одно место и сказал: «Товарищ Сталин, такую премию — за народный инструмент? Ну, как же можно? Мы этим самым снижаем значение такой престижной премии». И Сталин вроде бы согласился… Вижу, что вся моя конструкция рушится. С присущим мне темпераментом я попросил слова у Сталина и стал говорить, что я вообще удивляюсь выступлению Беспалова, который, по-видимому, не знает историю этого инструмента, что еще в XIX веке Трояновский и Андреев приезжали к Толстому, играли ему, и он плакал и рыдал. Игре на балалайке учат в самых престижных музыкальных вузах. И говорить о том, что это все еще самодеятельный инструмент, — я такой глупости не могу пережить и протестую категорически. Тогда Сталин говорит коротко: Дадим. И дали.