Изменить стиль страницы

Первые подозрения пали на родственников второй жены Сталина, Анну Сергеевну и Евгению Аллилуевых. А. С. Аллилуева в 1946 году опубликовала книгу «Воспоминания», в которой неизбежно появлялась и тема о Сталине. Эта книга как бы продолжала книгу ее отца С. Я. Аллилуева, который был другом не только Сталина, но и Ленина. Сталин знал его с 1903 года. Незадолго перед смертью в 1945 г. С. Я. Аллилуев, тесть Сталина, начал писать книгу воспоминаний, события в которой доходили только до 1905 года. Она была опубликована в 1946 г. с предисловием М. И. Калинина. С. Я. Аллилуев умер в возрасте 79 лет. А. С. Аллилуева, опубликовав книгу воспоминаний, начала также выступать с лекциями по истории революции. В этом случае ей приходилось отвечать на разные вопросы. В мае 1947 г. книга воспоминаний Аллилуевой была раскритикована в «Правде» и затем изъята из обращения. Ей предложили также прекратить лекционные турне. Критические разговоры о Сталина были зарегистрированы оперативной техникой и в доме Е. А. Аллилуевой.

Первой, в начале декабря 1947 года, арестовали Е. А. Аллилуеву, которую обвинили в антисоветской деятельности и в распространении клеветы в отношении главы советского правительства. Через несколько дней арестовали и ее мужа Молочникова. В январе 1948 г. арестовали и А. С. Аллилуеву, предъявив ей такие же обвинения. В круг друзей Аллилуевых и Мо-лочникова попали И. И. Гольдштейн и З. Г. Гринберг. Гольдштейн, экономист, работал вместе с Молочни-ковым и Павлом Аллилуевым в торговом представительстве СССР в Берлине в 1929–1933 годы. Гринберг, литератор и сотрудник СМ. Михоэлса по работе в ЕАК, также посещавший квартиру Аллилуевой, познакомил артиста с родственниками Сталина.

Уже на первых допросах в декабре 1947 г. Е. А. Аллилуева сообщила, что Гольдштейн интересовался семьей Сталина и особенно семьей Светланы и Григория Морозова. На допросах в тюрьме МГБ, проводившихся под личным контролем Абакумова, Гольдштейн сообщил о том, что информацию о Сталине он собирал по просьбе Михоэлса, председателя ЕАК. Арестованный З. Г. Гринберг тоже дал показания, что Михоэлс проявлял интерес к личной жизни вождя и сообщает эти сведения на Запад. И эта деятельность явно была антисоветской…

Небольшой комментарий. Конечно, со времен «оттепели» троцкиста Хрущева принято считать, что все эти показания были выбиты из них силой. По сию пору это убеждение культивируется особо рьяно. Но кто бы хоть раз призадумался над следующим: а стоила ли эта информация того, чтобы применять к подследственным насильственные методы?! Ведь МГБ-то располагало беспристрастными данными технического контроля, сиречь «прослушки», и чекистам не было никакой нужды прибегать к силовым методам, чтобы заполучить такие данные. Если кто-то из подследственных по этому делу что-то утаивал, то, опираясь на эти и иные данные, ему прямо говорили, что такого-то числа в такое-то время он вел такие-то беседы на такие-то темы. А далее следователи требовали, чтобы он рассказал всю правду о том, кто инициатор этих бесед, каково их содержание (это делалось для сравнения с данными технического контроля и выявления степени искренности и правдивости показаний) и кому передавалось их содержание. Это обычный прием следственной работы, к тому же совершенно не требующий применения даже тени намека на силовые приемы ведения следствия. Здесь все построено на психологическом шоке. Кстати говоря, эта следственная практика — общемировая, а не только советская. Это во-первых.

Во-вторых, по сию пору считается, что обвинения подследственных по делу ЕАК в шпионаже и измене родине являются надуманными. Но это далеко не так. Точнее, вовсе не так. Для начала примите во внимание то обстоятельство, о котором говорилось выше, когда речь шла об использовании «еврейского фактора» советской разведкой во время Великой Отечественной войны. Советские органы госбезопасности в данном случае не являлись первооткрывателями. Этот фактор используют все, кто имеет возможность его использовать. Но, и обратите на это особое внимание, если советская разведка использовала этот фактор для достижения советских внешнеполитических целей, то с какой стати следует думать, что американские спецслужбы и та же Всемирная сионистская организация, которая располагает уникальнейшей разведывательной службой, не использовали (и не используют) этот же фактор?! Тем более по состоянию на то время, когда создавалось государство Израиль. Потребность в любой информации, которая могла способствовать решению этого важнейшего тогда для евреев всего мира вопроса, была беспрецедентно огромна. Особенно для лидеров сионизма.

А чтобы было легче понять, о чем идет речь, и чтобы окончательно расставить точки над «i», позвольте процитировать уникальнейшее признание личного секретаря основоположника структурированного политического сионизма Теодора Герцля — Якова де Хааса. В феврале 1928 года на страницах американского еврейского журнала «Menorah Journal» он писал: «Настоящая организация не бравирует по поводу и без повода своими действительными возможностями. При нужде, однако, нельзя упускать из виду и эту форму демонстрации. Великая сила американской сионистской организации заключалась (и заключается. — А. М.) в неисчислимости ее контактов и связей, в доскональной осведомленности о тех, кто распоряжался людскими ресурсами, являвшимися базой этих контактов. Разве у англичан не возникала необходимость заполучить надежного информатора в Одессе, разве им не был нужен в Харбине (Китай. — A.M.) довереннейший агент? А когда президент Вильсон потребовал в кратчайший срок представить ему обобщенную информацию в тысячу слов, детально излагающую, какие силы стоят за Керенским, поднявшимся к власти в России… все эти услуги обеспечил нью-йоркский (сионистский) центр, не претендуя ни на что, но получая многое — уважение и расположение деятелей, чьи подписи скрепляли великие дела. Тысячи сионистов работали повсюду и служили верно на своих глубоко эшелонированных позициях…»

Надеюсь, теперь понятно, что обвинения в шпионаже не были пустопорожними. Вместе с тем хотелось бы сразу же предупредить тех, кто решит усмотреть в этом основание для тезиса о «зловредности евреев». Использование в разведывательных целях этнических диаспор в других странах чрезвычайно характерно практически для всех разведок мира, тем более крупнейших. Это один из важнейших методов работы практически всех разведок мира, это их важнейшая вербовочная база. Так что евреи в этом отношении отнюдь не одиноки. Потому и не следует усматривать в этом какую-либо особую зловредность евреев. Это в корне будет неверно. Напротив, необходимо с должным уважением изучать их богатейший опыт, дабы эффективно применять аналогичные приемы и методы в интересах своей Родины, а, при возникновении необходимости, и противостоять попыткам что-либо выведать у нас.

Ну и, в-третьих. Ни в коей мере и ни при каких обстоятельствах нельзя расценивать исследуемые факты как проявление антисемитизма, тем более на государственном уровне. Еще раз напоминаю, что, по мнению прекрасного знатока еврейского вопроса в сталинское время Жореса Медведева, — «ни антисемитом, ни тем более юдофобом Сталин не был. Юдофобия — это болезненная ненависть к любому представителю еврейской нации… У Сталина этого не было. Нет ни одного высказывания — ни в официальных его выступлениях, ни в архивных документах, которое можно было бы процитировать как антисемитское». Ч т о же до тех дел, по которым фигурантами являлись евреи, то, по справедливому мнению Ж. Медведева, необходимо рассматривать их не с позиций якобы имевшей место сталинской юдофобии, а только с позиций внешней и внутренней политической конъюнктуры того времени, что он настоятельно всем и рекомендует.

Поражение Германии в войне и создание государства Израиль (которое, кстати говоря, первым-то признал именно Советский Союз. — A.M.) лишали Еврейский антифашистский комитет его основных задач. Поэтому после войны для членов ЕАК основным делом стал сбор документальных материалов для «Черной книги» о злодеяниях фашистов против евреев (эта идея возникла независимо у многих — в том числе у А. Эйнштейна, И. Эренбурга и др.). Эренбург, создававший эту книгу вместе с В. Гроссманом, хотел ее издать и на русском языке. Однако это не было в русле интересов советского правительства и фактически выходило за рамки полномочий ЕАК.