Одежда была будто по мне сшита, только непривычна немного – порты теплые, вроде мужских, полотняная рубаха с поясом, а поверх всего яркая густая шуба. Красиво и удобно…

– Соболья! – похвалил шубу мужичок. – Сама Княгиня такую надеть не отказалась бы!

– Так Княгиню бы и одевал! – съязвила я, наслаждаясь мягкими прикосновениями тонкой и легкой ткани.

– Ты для меня поважней Княгини будешь, – не обиделся он. – Ты богом выбрана! Жертва…

– Никакая я не жертва!

– Все не веришь? – Ядун вошел бесшумно, словно тать ночной, скинул с плеча длинный, изукрашенный странной резьбой меч, скосил на меня глаза и одобрительно качнул головой. – Хороша! За такую и драться не стыдно.

Шевельнулась во мне отчаянная надежда – Эрик! Нашел…

– С кем драться?

– Ас кем доведется, – беспечно ответил Ядун. – Ты Же в путь собралась, а дороги на кромке опасные. Ладно коли на Встречника иль Дрожника натолкнешься, а ежели случится с Гнетеей иль Огнеей старшей встретиться? Ты еще человеком пахнешь, а они до этого запаха жуть как охочи – без боя не отвадишь.

Опять он о своем… Кромка… Духи…

Я по обычаю поклонилась хозяину – люб он мне был иль нет, а в избу впустил и добром одарил, не след на участие грубостью отвечать – и выскользнула наружу.

Встретило утро морозцем да туманной дымкой. По дымке и почуяла – ясным будет день, солнечным. Знать, и путь добрым будет.

Я надела лыжи, что возле крыльца стояли – меня дожидали, и побежала прочь из городища. Даже по сторонам не глядела – что на чужую жизнь любоваться, когда своя расползается, по швам трещит!

Ядун меня лишь на реке догнал, крикнул издали:

– Куда несешься, пути не ведая?

– Домой! – рыкнула я, наподдав ходу.

– Дура! – Ядун поравнялся со мной, побежал рядом. – Нет здесь твоего дома, как не поймешь! Повезло, что зима не сошла и река не вскрылась, а то быть бы тебе гостьей на дне речном средь Русалок да Водянников! Здесь никому не дозволено на реку без должного слова ступать!

Хотелось оборвать его, но свежа была в памяти ночная драка и сила, Жмару свалившая, помнилась… Пусть болтает – под разговор и путь короче становится.

– И какое же слово сказать надо?

– То, что силу над речными и озерными незнатями дает. Тебе его ведать не след.

– Почему?

– Ты – слитая, тебе с ними не совладать, даже со словом заветным…

– Что значит – слитая?

– Не ведогон еще и не человек уже… На кромке такие лишь краткое время живут, если не выбирают себе средь богов хозяина. Потом совсем ведогонами становятся… А коли назовешь, кому предназначаешься, – тут уж владыка твой порешит, кого из тебя гнать и когда.

– А у ведогонов есть хозяева? Ядун покачал головой:

– Они сами себе владыки. Правда, перед смертью указывают, к кому заступить хотят. Куда ведогон заступит, туда и человеку, с коим он повязан, прямой путь…

Не думала я, что так интересно будет слушать Ядуновы россказни. Красиво выдумывал, сказочно. Иногда даже казалось – еще немного, и поверю в кромку да в нежить, на ней живущую, а потом поглядывала на речные высокие берега, чуяла на лице знакомые прикосновения морозца и вспоминала о доме и об Эрике. Одного понять не могла – как сотворили боги две столь похожие реки? Ядун сказывал, эту Ольхом зовут, а с Мутной она ничем не рознилась. Вот деревья повисли над рекой, вмерзли тонкими ветвями в лед. Точь-в-точь те самые, с которых мы на Меславову ладью напали… Вот поворот, а за ним – избушка Неулыбина. Я эти места вдоль и поперек истоптала – не могу ошибиться!

Я остановилась, пригляделась получше. Нет, не обманываюсь! Даже лаз в ольховых зарослях, через который за водой шастали, тот же. Неужто дошла?!

Я бросилась в ольховник, подлезла под черные голые ветви, устремилась на бугор… Стучало, ошалев от счастья, сердце, колотилось в груди, словно желало поперед меня в родимую избу вбежать да обнять бедную старую горбунью…

Птицей я холм перелетела и застыла на нем, глазам не веря. Не было предо мной Неулыбиной избушки. Расстилались ровные поля. А на межах, словно норы зверей неведомых, чернели дыры. Не сразу и признала в них входы в человечье жилье…

– Межевка.

Ядун пристроился рядом, потянул меня за руку – прочь от незнакомого печища.

– Что? – не поняла я.

– Место так зовется, – объяснил Ядун – Межевка. Тебе туда хода нет.

Почему нет? Куда захочу, туда и пойду! Нечего мне указывать, чай, не родной батюшка!

Ядун хмыкнул, отпустил меня, повернулся, собираясь двинуться обратно. Я за ним не спешила. Жреца не сразу разберешь – хитер… А что, коли живут в этом печище добрые люди, помогут мне – дорогу до Новограда подскажут? Может, потому и не хочет Ядун, чтоб я туда ходила? Эх, была не была!

Я ухнула, рванулась с холма. Резвые ноги ловко поймали ход, понесли к дырам в земле. Заснеженное поле промчалась быстро, словно на крыльях перелетела, подвернула к первой же норе и не спросясь, пока Ядун не догнал, сорвала лыжи и толкнула хлипкую дверь.

Изнутри повеяло горячим ржаным запахом, пахнущей сеном темнотой. Свет от дверей едва освещал клети, топил в сумраке углы и лавки. Куда пойти? Да и есть ли здесь кто?

В тишине что-то негромко посапывало… Человек?

– Дома ли хозяева?! – кликнула я негромко. Темнота не ответила, не дрогнула даже. Если здесь и есть люди, то странные какие-то – спят средь бела дня… И скотины никакой не видать, и печь не топится… Печь? Не щипало глаза, не тянуло запахом дыма…

Я выпрямила руки, двинулась наощупь. Ноги цеплялись за что-то, ступали по мягкому. Сено? Дверь за спиной скрипнула зловеще, напугала, заставила сжаться в комок… В просвете появилась тощая фигура Ядуна.

Догнал-таки… А может, оно и к лучшему, что догнал, – неладное было в этой избе. Я попятилась к выходу.

– Держи!!!! – Тонкий вопль пронзил тишину, вспыхнул свет, ослепил глаза. Я зажмурилась, застыла на месте. Люди… Напугались, небось, со сна, не разобрав, решили – тать какой прокрался в темноте. Ничего, объясню все, растолкую…

– Беги! – Ядун ухватил меня за шубу, рванул на себя. Гладкий мех легко выскользнул из его пальцев, лишь маленькие ворсинки остались, я качнулась, упала лицом в мягкое душистое сено.

– Ведогон!

Кто это кричит? Голоса тонкие, писклявые, незнакомые… Я вскинула голову.

Лица… Много было лиц, а рознились мало – все круглые, румяные, в золотых, будто спелая нива, кудряшках. У стариков бороды даже кучерявились… Видать, одна семья…

– Прочь от нее! – Ядун спрыгнул вниз, загородил меня от испытующих голубых глаз. Чего он за меня испугался? Такие потешные люди… И ростиком – чуть меня выше… Только бабы у них неказистые – одна маленькая, толстая, в длинной белой рубахе до пят, а другая страшная старуха – такой лишь детей пугать…

– Быстрей! – Ядун протянул мне руку, поднял на ноги.

Мучило меня жуткое предчувствие: к людям ли я попала? Не бывает меж людьми такого сходства, да и печи в избе нет, и полати, будто не для людей: не шкурами – сеном уложены… Мороз потрескивал на крыше, я в шубе мерзла, а эти стояли в простых рубахах до колена да холщовых портах – и ничего не чуяли…

– Ты, Бессмертный, не лезь! – выступил из пестрой толпы коренастый босоногий мужичок, видать, старший в роду. – Тут наша межа – наш суд. Ты ступай, коли хочешь, а она закон нарушила, на межу заступила. Ее наказать надо.

Остальные согласно закивали, загудели одобрительно…

– Она обещана Триглаву. – Ядун по-прежнему стоял перед маленькими хозяевами, не пускал их ко мне. – Я ее хранить должен. Отступись, Межевик.

Опять имя странное. Жмара, Межевик… Все духи-незнати. Может, приняты в этом краю такие имена? У нас же многие, недолго думая, детей по старшинству, а то и по времени рождения величают. Как бы ни звали мужика, а отступать он не собирался. Набычился, выдвинул вперед кучерявую бороду:

– Моя межа! Тебе отступаться!

Его челядь загалдела, двинулась на жреца. Тот меч потянул… Так и передраться недолго из-за пустяка. Подумаешь, на межу заступила…