— Не знаю. Еще как следует не мог подумать. Более срочного много.

— Да что думать? Водой затоплена наполовину, стреляет вон прямо в бугор. Так хорошо посажена, так к месту, а наверное придется четыре заряда под четыре угла и… в воздух.

Каким же пророческим оказалось это «…и в воздух». Только не для одной Богульмы. Для всего Минского УР'а, для всех западных УР'ов.

Только к вечеру добрались мы на подучасток. Померанцев заказал ужин в уже отведенное ему для ночлега помещение. Он предупредил, что график будет рассматривать утром.

По утру он был менее раздражен, но рассматривая график, продолжал бубнить с притворным раздражением: «Картинки… Все картинки рисуем… Картинки рисовать научились, а вот выполнять планы не умеем. Третий год слушаю я обещания, а подучасток как был не боеготовный, так и есть. И конца этому не видно. Не картинки рисовать, а отвечать за реальные сроки надо. Вот возьму, да и утвержу ваш график. И запомню срок, который вы сами поставили. Посмотрим, какие картинки вы мне покажете, когда придет этот срок. И имейте в виду, до окончания работ в академию вас не отпущу».

Подписав график, пошел к бричке, в которую мы наложили сена и запрягли лучших лошадей. Предстоял нелегкий путь до Плещениц, куда была доставлена и его застрявшая машина. Он уселся в повозке и подозвал меня поближе: «Вы не расстраивайтесь на мою ворчню. Это не на вас. Этот подучасток у меня в печенках сидит. Прямо прорва какая-то. Бросаем, бросаем средства, а ничего боеготовного нет. Вам я поверил. Вы думаете я не видел вчера, что на точках все люди делом заняты и торопятся что-то сделать. У них есть какие-то твердые задания. Такого я на этом участке еще не видел. И график ваш разумный. Это, конечно, не картинка, а деловой документ. Так что, успеха вам. Надеюсь, график выполните. Ну, а на месяцок отстанете, ничего. Прощу. Но не больше. А принимать приеду сам. Обещаю твердо. Как закончите, шлите телеграмму лично мне.

Но я не торопился с телеграммой. У меня был другой план. Я хотел попытаться возродить Бугульму, используя сэкономленное время. В чем здесь было дело? Эту точку ошибочно посадили ниже проектного уровня. В результате трассы двух амбразур упирались в проходящее перед ними небольшое возвышение, в 20–50 метрах, а из третьей можно было стрелять на расстояние около 100 метров. Чтобы дать всем трем амбразурам нормальный обстрел, надо было убрать около 5000 кубометров земли. По той же причине (низкая посадка) боевые отсеки и колодец для фильтров оказались затопленными грунтовыми водами. Чтобы осушить сооружение, надо было понизить уровень грунтовых вод не менее, чем на 2,5 метра. Вот на эти работы я и бросил весь батальон, после того, как были приведены в боеготовность все остальные сооружения.

Снять и переместить грунт в пределах рабочей площадки, т. е. не более чем на 100 м, дело при современной технике не столь уж большое. Но в тех условиях, когда не было даже простейших бульдозеров, когда все делалось при помощи лопаты и тачки вручную — одной только живой силой — это была работа огромная: на каждую работающую единицу приходилось около 50 кубометров. Это, как минимум, полтора месяца работы. Понижение уровня грунтовых вод тоже было делом не простым. С планировкой мешавшей нам возвышенности, мы справились отлично. Предварительно снявши дерн, переместили землю в расположенные рядом ямы, котловины, лощины и затем все снова тщательно задерновали. Мешавшей огню возвышенности, как не бывало. Все амбразуры могли вести огонь во всем секторе на полную дальность. После проведенной маскировки исчезала с глаз и сама Бугульма. Именно в связи с низкой посадкой, ее оказалось очень легко замаскировать под скат высоты. Даже в 100 м. от нее трудно было заметить признаки нарушения естественного состояния местности. Кстати, руководил работой по маскировке Бугульмы единственный из начальников циклов — начальник маскировочного цикла, которого в виду отсутствия работы по маскировке на участке Целуйко, последний согласился передать в мое распоряжение. Но это была огромная помощь мне. Хазанов выполнил маскировку отлично. Неудача постигла нас только с понижением уровня грунтовых вод. Сколько мы не бились, больше чем на 1 метр 4 сантиметра снизить этот уровень не удалось. Боевые отсеки от воды освободились. В них было сухо, но фильтро-вентиляционный колодец был заполнен водой до краев. Несколько слов об этом колодце. При проектировании типовых оборонительных сооружений, фильтро-вентиляционная система не была предусмотрена. Но когда железобетон уже был уложен во всех западных УР'ах, вспомнили об этой системе. Кинулись к проектировщикам и те быстро нашли выход: предложили построить рядом со входами в сооружение колодец для установки в нем фильтров. На вполне резонное замечание практиков, что незащищенные бетоном фильтры будут выведены из строя в первые же минуты после начала артиллерийского обстрела противника, проектировщики ответили, что по теории вероятности, в заглубленные и расположенные на необстреливаемой прямым огнем стороне сооружения, фильтры могут быть поражены лишь как исключение.

Удобная вещь наука. С ее помощью можно оправдать все, что угодно. С помощью науки «доказано», что вода, сбрасываемая в Байкал с целлюлозного комбината, так здорово очищена, что лаборант пьет ее перед кинокамерой и утверждает, что уж Байкалу-то она, тем более, повредить не может. Но не слишком ученые люди наивно спрашивают: «Если вода так чиста, то зачем бы целлюлозникам отдавать ее Байкалу? Устроили бы закрытый цикл и всем спорам конец». Но тут наука молчит.

Молчала она и в связи с вопросами практиков о надежности вынесенной из огневой точки фильтро-вентиляционной системы. А нам на Бугульме она вообще ничего не говорила. Нам поставить фильтры было некуда. Хоть сверху покрытия ставь. И вдруг, как-то вечером, уже лежа в постели, Алеша Глушко, руководивший работами по понижению уровня грунтовых вод и очень переживавший то, что не смог осушить фильтро-вентиляционный колодец, обратился ко мне: «Пэтро! А що, як мы внэсэмо фильтры в одиночный бойовый отсек?. Я что-то хмыкнул недовольно. Вроде того — несешь, мол, чепуху.

Но он продолжал настаивать. Все равно, мол, эту точку считали погибшей. А она живет. Но в условиях применения отравляющих веществ она без фильтро-вентиляции ничего не стоит, т. е. гибнут все три пулемета. А мы займем одиночный отсек и два пулемета будут полноценными. А может и третий, когда будет туго, постреляет хоть и в стесненных условиях. Я еще возражал, спрашивая, как воздух подвести, но ответ напрашивался сам собой — через то же отверстие, через которое он подводился и с фильтро-вентиляционного колодца. И я все больше заражался Алешиной мыслью. Чуть свет мы поднялись и я отдал распоряжение везти фильтры на Бугульму. За фильтрами вскоре отправились и мы с Алешей. Внесли фильтры в боевой отсек. Установили в угол. Получается, ведению огня не должны мешать. Надо было проверить. Приказал привезти пулемет. Установили. Начали действовать. Фильтры ведению огня не мешают. Решаю: установить фильтры на постоянно.

Только после этого я послал телеграмму Померанцеву. Через несколько дней прибыли гарнизоны на все огневые точки и приехал Померанцев. Началась проверка боеготовности. Большинство точек посетил сам Померанцев. Остальные проверили офицеры его штаба. Кроме того он выслушал всех начальников гарнизонов ДОТ. Настойчиво доискивался недостатков. Но гарнизоны давали отличную оценку. Померанцев был явно доволен, удовлетворен. Примерно в половине дня наш путь пролег мимо Бугульмы. Померанцев, уже утомленный, сидел задумавшись. Но вдруг как бы очнулся и вскрикнул, обращаясь к шоферу: «А ну, стой…» Тот остановился. Померанцев вышел из машины, осмотрелся и удивленно спросил: «А где же Бугульма?»

— Вот она. — Указал я на находившуюся примерно в 150 метрах от нас точку.

— Где?

— Да вон же она. Вон!

— Вы что же ее замаскировали? Зачем трудились. Все равно без толку. Стрелять у себя под носом. Стоит ли ради этого вкладывать столько труда в маскировку (Бугульма до того замаскирована не была).