Буду ли я рабочим и мне век суждено так бултыхаться

в бетоне, а Витька будет агентом по снабжению и жить

на собственной даче? Что же это за Сибирь? Беда или

счастье?.. Нет, счастья не видно, скорее беда…

Мы сидим на макушке почти законченного водо-

слива и «загораем» без бетона. Сейчас ночь.

Бригада перешла в третью смену, после двенадца-

ти. Кто не знает, что такое третья смена, желаю ему и

не узнать.

Часа в три ночи начинает клонить ко сну. Руки и

ноги становятся ватными, веки слипаются. Упасть,

прикорнуть! Ничего не понимаешь: что делаешь, за-

чем? Холодно: сибирские ночи морозные, с инеем

подчас. Сначала разгорячишься, а на рассвете зуб на

зуб не попадает.

Сегодня мы кончили водослив, девушки руками за-

глаживали откосы. Это те самые знаменитые водосли-

вы, которые рисуют на картинках, когда хотят пока-

зать гидростанцию. Да, их заглаживают руками снизу

доверху, всю покатую, как застывший водопад, стену.

Просто и обыденно: сидит Даша, возле нее ведро с мут-

ной водой, дощечка, кельма,— и мажет, развозит за-

124

глаживает, как в деревне бабы мажут печь. Сверху

вниз жутко смотреть: как поскользнешься, как по-

едешь вниз, так уж не остановишься.

Сначала работа была адова, сумасшедшая: бе-

тонный завод ставил рекорд. Мы потонули в бетоне,

машины сгрудились, шоферы сигналили, мы не успе-

вали ни вибрировать, ни заглаживать, сразу доверху

так и вырос весь водослив. А теперь вот сидим и мерз-

нем: на заводе сломалась бетономешалка, не осилив

рекорда.

Николай забрался в «курятник», девушки попри-

жимались тесно друг к дружке, смотрят на звезды и

поют. Песня грустная, протяжная, голоса переплетают-

ся — одни идут вверх, другие вниз…

Ой, да по синю морю

Корабель плывет.

Ой, да корабель плывет,

Аж волна ревет…

Тихо-тихо почему-то сегодня. Песня слышна, на-

верно, всей стройке. Жужжат прожекторы, вокруг них

вьются бабочки. Мне хочется тоже прижаться ко всем,

лечь, положить голову кому-нибудь на колени. Я за-

крываю глаза, и мне чудятся корабли. Волны шумят и

плещут о водослив, вскипают барашками. Свежо! Вет-

рено! Брызги! Море. Это наше море. Корабли идут, на

них алые паруса. У меня сердце выпрыгивает от радо-

сти. Радость беспричинная, просто так, оттого, что я

живу, оттого, что у меня здоровые, крепкие мускулы

и солнечные искры в крови, оттого, что это мое море, я

его делал!

Открываю глаза: вьются бабочки возле фонаря, де-

вушки сбились темной грудой, засунули руки в рукава,

пар идет изо ртов, и кто-то страшным шепотом рас-

сказывает :

125

СКАЗКА (как яее записал )

— Итак, народились у Байкала триста тридцать

шесть дочерей. Он был старый, злой, могучий. Дочки

слушались отца, боялись его, и все как одна приноси-

ли ему свои воды.

И была у него старшая дочка, красавица из краса-

виц — голубая Ангара. Была она гордая и смелая, са-

мая смелая девушка в мире.

Чайки сказали ей, что далеко на Севере есть пре-

красный богатырь Енисей, и передали ей от него при-

вет.

И с тех пор потеряла свой покой Ангара. По ночам

она мечтала о прекрасном Енисее, о далеком Севере,

и она возненавидела отца и его власть.

С чайками красавица Ангара посылала весточки

другу, а он кликал ее к себе.

Однажды старик Байкал поведал Ангаре свою во-

лю: быть ей замужем за Иркутом.

Иркут был самый богатый из богатырей, он при-

глянулся и полюбился старому Байкалу. А жил он да-

леко за горами, среди тайги и сопок, и вот он стал со-

бираться в путь за невестой. Ехал он медленно и тор-

жественно, ехал долго и в последний раз заночевал,

не доехав шестьдесят верст до Байкала.

Была темная и бурная ночь. Ангара металась в

темнице, плакала и звала на помощь Енисея. Но ни-

кто не слышал ее.

И билась грудью красавица Ангара о каменные

утесы, и разбила она грудь в кровь.

И силой своей любви она разрушила грозные скалы

и ринулась прочь от Байкала.

Богатырь Иркут сквозь сон услышал шум ее побе-

га, проснулся и кинулся наперерез. Он круто свернул

прочь от Байкала и стал ломать и крушить в спешке

126

горы. Он настиг прекрасную Ангару в том месте, где

теперь стоит город Иркутск. Но было уже поздно:

Ангара прорвалась на Север…

А старый Байкал вскочил, вздыбился на своем ло-

же, схватил в ярости огромную гору и швырнул вслед

непокорной дочери. Упала гора на подол бирюзовой

фаты девушки — там, где перед ней расступились

скалы.

И с тех пор триста тридцать пять покорных речек

впадают в Байкал, а непокорная Ангара одна выносит

все, что они приносят. Печальный Иркут лениво льет

в нее свою тоску. Гора лежит в Ангарских воротах, и

лодки иногда разбиваются о нее, когда подхватит их

течение. Люди называют ее страшным Шаманским

камнем…

Мне стало дрожко и душно. Я ушел тогда на сосед-

ний блок, прислонился спиной к холодной деревянной

балке, слушал издали новые песни, слушал, как поет

по-украински Москаленко — ведь она украинка, с

Днепростроя,— и любовался рассветом.

Небо разгоралось бесшумно, стремительно, сначала

холодное, серое, потом с розовыми стрелами — поло-

сками облаков, потом поднялся целый пожар. Мне бы-

ла видна изогнутая змеей, гладкая и цельная, как зер-

кало, Ангара, и она неслась, неслась на далекий и ди-

кий Север. Алые паруса… Алые паруса, где же это

было?

ВО ИМЯ ЧЕГО МЫ НУЖНЫ?

Над самым ухом:

— Петушок пропел давно, дети, в школу собирай-

тесь! Ух, дождик, ух-ха!

127

Я чувствую, как на меня словно бросают горсти

песка. Продираю глаза, и прямо в лицо мне солнце и

дождь!

Я вскочил, ошалело схватился за балку, а вокруг

хлопали в ладоши, хохотали. Уже ясный, яркий и без-

облачный день. Тепло, солнце греет вовсю. Валя и Тоня

поливают из шланга водослив. Проклятая Валька-

озорница направила струю прямо на меня.

— Валька, перестань! Ва-а-а… убью!

Она валится со смеху. Ну, что ты поделаешь: весь

комбинезон как после дождя. Нашла забаву! Смешно!

— Уже скоро восемь часов, вставайте, лентяи!

Отработались. Скажу Вовке своему: мама твоя сегодня

сказки слушала. Де-евочки! А Вовка вчера меня спра-

шивает: «Мама! А скоро будет коммунизм?»

— Ну уж, неправда!

— Хоть побожусь! Он у меня уже во всем разби-

рается.

Девушки чистят лопаты, собираются. Даша забот-

ливо, основательно расстилает брезенты по мокрому

бетону водослива: будет жаркий день. Чтобы не рас-

трескался наш неокрепший бетон.

— Тоня,— говорю я,— полей мне из шланга.

Она наклоняет шланг, и я, закатав комбинезон до

пояса, обливаюсь холодной, бодрящей струей. Брызги,

дух занялся! Я обливаюсь, обливаюсь, и хочется еще.

Тоня терпеливо ждет, чуть улыбается.

— Хорошо?

— Ох, хорошо! Эх, девчата, не знаете вы этой пре-

лести: до пояса облиться — словно заново на свет на-

родиться, бр-р!.. Бедные вы!

— Будто уж?

— Тоня…

— Что?

— …Правда?

128

Она смотрит на меня своими задумчивыми синими

глазами; шланг дрожит и гудит в ее руках.

— Правда…

— Тоня, что же будет?