Это был последний нормальный для науки год. Затем начался разор. Боб, в силу малости срока работы в нормальных условиях, оказался к этой ситуации более приспособленным, чем старые кадры. Люди с научными заслугами портили себе нервы, пытаясь вернуть прежнюю жизнь, что было совершенно невозможным, или спивались, или бросали всё и исчезали в никуда… А молодые, вроде Боба и «просто Алика», выросшие в условиях горбачёвской перестройки с её предпринимательским душком, ещё будучи студентами научились «крутиться», выживать в изменчивом мире.

Но и кое-кто из старых научных зубров остался «на страже», просто продолжая работать. Одним из таких оказался Саша Стражестрахов, так что Боб правильно угадал его характер. Он теперь, правда, перестал быть начальником ВЦ, потому что за ненадобностью ликвидировали ВЦ вообще, а ушёл старшим математиком к баллистикам.

На чём работали в прежнем ВЦ, нонеча даже выразить невозможно. Аббревиатуру РС/АТ произносили с придыханием; людей, понимающих, что такое «айбиэм совместимый», были считанные единицы; слово «Пентиум» вообще ещё не было известным. Уже потом, когда государство опять заинтересовалось космосом, стараниями Стражестрахова в институте стали исчезать громоздкие ЕэСки Ереванского производства, а появились элегантные персоналки и компьютерные станции САН…

В начале эпопеи с мономагнитными шарами старый друг подсказал ему кое-что полезное, хотя Боб, поскольку сам тогда ещё не разобрался, что создаёт, не раскрыл ему всех карт. Теперь, озадачившись построением более или менее приемлемой гипотезы, объясняющей полёты его шара, Боб попытался вычислить напряжённость магнитного поля изолированного полюса, запутался, основательно «подвесил» комп и, в очередной раз позабыв про тепловой макет сковороды, опять подался к Стражестрахову. Тот радостно встретил Боба, поязвил по поводу его математической неграмотности, но помочь пообещал, отметив, правда, что в силу жёстокого контроля за финансовой дисциплиной сделать сможет немного. Затем просмотрел записи Боба, и воскликнул:

– Ну, этого не бывает! Нет такого в природе. Ерунда, братец.

– А ты представь, что бывает.

– Представить? Попробую, это же не квадратный трёхчлен. Тогда…

Он задумался. Помечая чего-то на бумаге, иронично бормотал:

– И зачем ты взял этот оператор, он здесь не подходит… А здесь надо брать не ротор, а дивергенцию…

Потом засунул бумаги с вычислениями в папочку и попросил времени до завтра. Дескать, дома над ними посидит. Но уже вечером позвонил и без всякой иронии спросил, откуда Боб взял начальные параметры задачи. Шилин ответил, что это чисто умозрительные выводы, приснились они ему давеча, вот и всё.

– Ну, тогда ты не иначе, как помесь Ньютона, Эйнштейна и Дирака, и вообще гений, – буркнул математик. – Заходи с утра, потолкуем.

Утром толковали долго. Стражестрахов вещал, что, мол, если такую штуку смастерить (хотя это невозможно, потому что так не бывает), то это переворот в энергетике, экономике, физике и новый путь развития человечества:

– Ты посмотри, что следует из этого уравнения! Тело, обладающее такими свойствами, создаёт собственное потенциальное поле, которое, взаимодействуя с магнитными силовыми линиями, перемещается по эквипотенциальным линиям с ускорением, стремясь попасть в эквипотенциальную точку.

– Ага… Хорошее название – «эквиполь».

– Ты вдумайся, Боб: энергия для перемещения берётся прямо из магнитного поля! А запасы энергии в магнитном поле Земли, Солнца и Галактики колоссальны!.. Понятно, что получается чисто академическая штучка, практического значения не имеющая, но нам на это наплевать, нам теорию двигать надо. Не забудь сделать публикацию. Пора уже тебе, пора за кандидатскую садиться.

– Обязательно, – обещал Боб, срисовывая формулы в свой блокнот.

После того, как появилось понимание происходящего, и уверенность, что опытный образец не рванёт, как атомная бомба, Шилин погрузился в эксперименты. Самым сложным было удерживать мономагнитный шар на месте. Не желал он тихо и спокойно выдавать энергию, всё время его куда-то несло. Хаотично перемещаясь, он попутно наносил разорение в любом помещении, будь то институтская лаборатория или собственная кухня Боба. В конце концов, за несколько дней разработав приемлемую схему подачи питания, Шилин научился руководить перемещениями опытного образца. Осталось научиться выкачивать с его помощью энергию из окружающего пространства.

Глава вторая

1.

Капитана дорожной службы Степанова судьба не баловала. Можно сказать, издевалась над ним, как хотела. А он в ответ пытался её обыграть, и это ему иногда удавалось. Но в данный тяжёлый момент, стоя под палящим августовским солнцем на дороге районного значения с жезлом, рацией и выговором в личном деле, он соображал, что счёт не в его пользу.

Впервые капитан Степанов понял, что судьба играет с ним в пятнашки, когда был ещё сержантом. По всем его тогдашним прикидкам, ссудила она ему стоять до конца жизни регулировщиком недалече от Университета дружбы народов, на пересечении улиц имени выдающихся исследователей: Волгина и Миклухо-Маклая. Первый исследовал историю коммунистических идей, как они там бродили по планете ещё до рождения Карла Маркса, а второй изучал дикие племена, которые бродили по островам Океании уже при жизни Маркса. Степанов, когда об этом узнал, подумал, что этим двоим, Волгину и Миклухо-Маклаю, вместе с Марксом, было бы полезно собраться где-нибудь подальше, на островах, и обсудить свою чепуху.

И тогда-то, обнаружив, что судьба его баловать не собирается, он её впервые обыграл. Взял, да и помог незнакомой дамочке, когда у её «Мерседеса» заглох двигатель. Не формально отнёсся, а помог! И закрутилось у него с Людмилой, закружилось… Хоть она была старше него лет на двадцать. Она преподавала историю коммунистических движений в том самом Университете дружбы народов; она же и рассказала ему, на углу каких великих исследователей они встретились. А он возьми, да и спроси: откуда у тебя, училка, «Мерседес»? Иномарки тогда были в Москве редкостью… А мой муж, – сказала она ему, – полковник, командир дивизиона ГАИ, в котором ты, дурачок, служишь… И устроила так, чтобы Степанова перевели в личные водители полковника. Ну, для дополнительного пригляда за мужем.

В общем, дальше он в рабочие часы обслуживал мужа, а в свободные – жену. Счастливое было время!

Но разве могла судьба смириться с его счастьем? Нет, конечно.

На Первомай дело было. Ему предстояло весь день возить своего «двоюродного» полкана, и поэтому он с его женою отпраздновал накануне. И, судя по результатам, было что-то среди закусок такое, что не понравилось его организму. Какой-то немытый фрукт подсунула ему судьба. Когда он рано-ранёхонько примчался на работу и забился в сортирчик в конце коридора, то даже и расстегнуться не успел, стучат: «Ехать пора! Ехать! Товарищ полковник уже в машине сидят!»

Удачно, что Москва в тот ранний час была совсем пустой, а то бы не довёз он начальство до Красной площади. Вёл машину, обливаясь пóтом, «на полусогнутых», опасаясь коснуться сиденья своею тыльной частью. А когда приехали, взмолился:

– Товарищ полковник! Не могу больше! Разрешите отлучиться в ёлочки!

– Какие тебе тут «ёлочки»? – рассвирепел полковник, но Степанов уже не мог соблюдать субординацию, и, приседая на ходу, со стонами кинулся к голубым елям. Оттуда на него закричали дежурные чекисты, замахали руками, чтобы бежал он в Александровский сад, и он побежал вдоль высокой кирпичной стены, украшенной надгробными досками, спрашивая у стоящих через каждые десять метров рядовых: нельзя ли здесь присесть на минуточку? – и вслед ему нёсся хохот, а ведь он был уже старший сержант! Заочник Школы милиции!.. Как он добежал до сада, а потом до грота в нём, он сам не помнил. Из этого грота уже после окончания демонстрации трудящихся его забрали санитары и отвезли на Соколиную Гору: дизентерия.