Среди охранников был один разговорчивый тип по имени Танака. Он часто засыпал во время ночного дежурства. Придвинув стул к столу, он становился похож на гребца в лодке. Из камер была видна только его спина, и казалось, что охранник читает документы. Иногда Танака почти падал со стула во сне, но непостижимым образом умудрялся сгруппироваться и вернуть равновесие. Когда Танака бодрствовал, он болтал, не закрывая рта. Особенно его волновало падение нравов среди продавщиц супермаркетов, в которые его жена ходила за покупками. Раньше продавцам можно было доверять, но теперь он заподозрил, что чеки выбивают неправильно. Он постоянно твердил, что, когда получаешь чек, сплошь и рядом обнаруживается обман. Так что покупателю нужно быть бдительным.

На Новый год Танака с семейством ездил в Ниигату, на обратном пути они решили заехать на родину жены, в Коморо. Когда в Такасаки они делали пересадку, у них перепутали билеты, и они едва не опоздали на свой поезд. Хорошо, что они вовремя обратили внимание. Этот рассказ подразумевал, что железная дорога стала хуже, когда железнодорожные линии перешли в частное владение. Похоже, именно этот случай был самым значительным событием в жизни Танаки, он пересказывал его неоднократно и всегда в конце назидательно добавлял:

— Вот что может случиться. Так что надо быть внимательным при посадке на поезд.

Фудзио казалось несколько странным подобное предостережение тюремным заключенным.

Однако в отличие от других полицейских, Танака относился к Фудзио хорошо.

— Эй, Уно-сан! Сейчас вы настолько знамениты, что во всей Японии нет человека, который бы вас не знал! Окажись вы на свободе, сами бы увидели! Я езжу на работу на экспрессе линии «Кэйхин», и сегодня утром видел в трех журналах ваши фотографии.

Не обращая внимания на то, что Фудзио буквально кипел от злости, Танака продолжил:

— Вы помните вашего классного руководителя в средней школе, по фамилии Ота? Вот что он заявил в интервью одному еженедельному журналу: «Я надеялся, что Фудзио станет более достойным человеком. Ему никогда не хватало терпения. Но иногда он просто блистал». Похоже, он был неплохим учителем, этот Ота, да?

— Ота никогда не был моим классным руководителем. Он врет, что хорошо меня знает…

— Как зовут женщину, в которую вы влюблены?

Фудзио молчал

— Она, кажись, тут рядом живет. К ней наш Хигаки-сан все время ходит, все вопросы ей задает. Но Хигаки-сан — хороший человек.

Фудзио так и не смог понять, зачем Танака говорит все это, но ощутил острое желание уничтожить его.

Сержант Хигаки действительно часто захаживал к Юкико, это не было ложью. Танака не прибегал к подобным уловкам, чтобы вызвать человека на откровенность.

Хигаки ходил в дом Юкико, чтобы понять, что за человек этот Фудзио Уно, о котором она, похоже, знала больше, чем другие. Как оказалось, дружбы он ни с кем не водил. Школьных друзей у него не было. Не было и хобби. Он не общался с соседями. Он не пил, по барам и прочим злачным местам не шлялся, связей с женщинами не поддерживал. Однако опытный Хигаки чувствовал, что за преступными действиями лживого Фудзио Уно стоят какие-то веские причины.

Хигаки также понимал, что журналистская братия не дремлет и нужно держать ухо востро. Они даже устроили рядом с полицейским управлением Миуры временный корреспондентский пункт. Здесь были репортеры телекомпаний, газет и журналов. Все журналисты знали номер машины, на которой ездил Хигаки, — маленького японского автомобиля «Таро».

Поэтому Хигаки не мог ездить к Юкико на машине.

Около восьми часов утра он, переодевшись в джемпер, вышел из дома и сел на велосипед.

Хигаки извинился перед Юкико за то, что вынужден побеспокоить ее в столь необычно ранний час. Только так можно избежать слежки журналистов.

— Я побеспокоил вас, извините. Но есть обстоятельства, которые мне непонятны. Если журналисты разнюхают и напишут, они все переврут. Уно будет очень расстроен. Я хочу его понять. Хочу, чтобы все было законно и справедливо. Думаю, что в этом деле помочь можете только вы, Хата-сан. Еще Уно-сан просил меня передать вам свою просьбу.

Конечно, Хигаки помнил о том, что он полицейский, поэтому говорил так, чтобы Юкико не могла его перебить и выслушала до конца.

— Ничего, я рано встаю. Сестра вчера заночевала в Токио, а я только собиралась сесть за работу.

По Юкико невозможно было сказать, что она только что встала.

— Это хорошо, что вы зашли, хотя у меня срочная работа… — сказала Юкико в некотором замешательстве. — Я шью кимоно, и заказчица просила меня закончить к концу месяца. Она едет работать заграницу и хочет взять его с собой.

— А вы не могли бы делать дело и отвечать на мои вопросы?

— А можно?

На лице Юкико выразилось облегчение, и Хигаки подумал, какой же она искренний человек. Хигаки уселся как раз на тот самый дзабутон, на котором раньше сиживал Фудзио, разумеется, сам того не подозревая.

— Сестры нет, поэтому я не варила кофе. Могу предложить чай. Хотя Хигаки из вежливости отказался, Юкико все равно подала

чай и уселась на рабочее место.

— Скажите, Уно-сан по натуре был вздорным человеком? — спросил Хигаки, устраиваясь поудобнее.

— Да нет… — пожала плечами Юкико, принимаясь за шитье. — Вообще я впервые познакомилась с человеком, который сознательно убил другого человека, — не просто, скажем, сбил его машиной, а именно убил. Разумеется, это ужасно. Но меня больше всего терзает то, что я не могу понять, зачем он это сделал. Если знаешь причину даже дурного поступка, на душе как-то легче. Тогда уже можно судить, что к чему. Грустно, когда не понятно. Я и впрямь не способна разгадать его, могу только догадываться.

— Значит, даже вы его не смогли понять…

— Не смогла.

— Несмотря на то что вы встречались… — Хигаки постарался, чтобы во фразе не прозвучало иронии.

— Он просто заходил. Иногда. Точно так же, как сегодня пришли вы. Я всегда благодарна людям, что приходят в мой дом. Не потому, что я скучный синий чулок… Просто почитаю за благо, когда кто-то вспоминает, что я есть на этом свете, и приходит меня навестить.

Хигаки был поражен. Какая безыскусная простота…

— Извините, можно задать вам очень личный вопрос? — спросил он. — Вы не могли бы припомнить, что он говорил, что делал, когда приходил к вам?

Задав вопрос, Хигаки перевел глаза на сад за окном.

— Почти то же самое, что и вы сейчас, — удивленно ответила Юкико. — Сидел на вашем месте, пил чай, ел пирожки мандзю, иногда что-то рассказывал. Например, как он подобрал кошку, а она сбежала и он видел, что ее задавила машина…

Хигаки слушал, но так и не вспомнил, чтобы Фудзио что-либо говорил про кошку.

— Он был очень добр ко мне. Наверное, потому, что я одинока. Однажды он сказал, что если я заболею, он будет за мной ухаживать.

— Вы ему нравились?

Юкико мягко улыбнулась:

— У него не было причин испытывать ко мне неприязнь или отвращение. Я старше, да и сердиться на меня не за что. Однако его мнение обо мне — это его личное дело. Я всегда так считала. Денег в долг я у него не просила, я и сама могу заработать. Требовать роскошных подарков я тоже не собиралась.

Хигаки редко встречал женщин, похожих на Юкико. Она так четко, не по-женски, излагала его собственные мысли, что Хигаки словно видел себя со стороны.

— Да, в денежном плане я его не обременяла. Однажды он сам решил преподнести мне подарок.

— И что он вам подарил?

— Тарелочку, выполненную в старинной технике «госу». Она ему очень понравилась, и он решил сделать мне подарок. Хотите взглянуть?

— Да, разумеется.

Тарелочка была диаметров сантиметров в пятнадцать, ободок ее выдавался сантиметров на пять. На ней были нарисованы нежные пионы.

— Дорогая, наверное, вещь, — заметил Хигаки, вертя в руках тарелочку. Раньше ему никогда не приходилось видеть подобные тарелочки.

— Я не очень разбираюсь в этом. Показала сестре, она сказала, что тарелочка явно не дешевая, наверное, стоит несколько десятков тысяч иен. Раньше такое можно было купить дешевле. Но сейчас в моде старинные вещи, и цены сильно поднялись. Как-то сестра отвечала в журнале за специальный выпуск, посвященный керамике. Она просто ужаснулась ценам.