— И кто должен был родиться?

— Мальчик. Так сказала старшая медсестра. «Уно-сан, — сказала она, — мне очень жаль, что случилось такое несчастье. Но вы сможете снова зачать ребенка». Но, увы, ничего так и не вышло.

— Может, еще получится. Ты так молод, тебе еще нарожают кучу детишек!

— Я не могу избавиться от одной мысли.

— От какой?

— Мне кажется, что у меня уже не будет детей. А раз так, значит, моему ребенку невероятно не повезло. Если, конечно, это на самом деле был мой ребенок. Он даже не видел лица своего отца. Ему не довелось ощутить объятия матери. Есть, пить, бегать, смеяться, петь песни, любить — ничего этого он не познал, жизнь его оборвалась слишком рано. Он даже не успел вдохнуть воздух этого мира, — а все уже было кончено. Разве это не ужасно?! И как можно забыть все это?! — тут в голосе Фудзио зазвучали жесткие нотки.

— А отчего у нее случились преждевременные роды? — спросила Юкико. — Мне самой не приходилось рожать, поэтому я толком не разбираюсь в таких вещах, но ты говорил про шестой месяц. Я слышала, что этот период — самый безопасный и для матери, и для плода.

— Якобы поезд, в котором она ехала, страшно качало. И она ударилась о стенку. Во всяком случае, версия такова.

— Скоростной экспресс, наверное…

— Я, честно говоря, и сам не знаю. Сперва сам был всем этим шокирован, а потом… М-да… Однако все это уже позади. А с другой стороны, если бы все обошлось, вот был бы несчастный ребенок! Отец — безработный, а мать — просто шлюха.

— Однако в жизни любого человека бывают хотя бы маленькие радости!

— Что же для тебя является радостью? Вряд ли возможность вступить с кем-нибудь в брак…

— Вряд ли. Конечно, нет. Я говорю о другом — о действительно маленьких радостях. Вот в саду цветы расцвели… или, к примеру, едешь по берегу моря — и вдруг замечаешь, как солнце погружается за морской горизонт!.. Это и есть мои маленькие радости. И ведь никакой богач не сможет купить только для себя это заходящее солнце как какое-нибудь произведение искусства.

— Я что-то не понимаю, что же тут радостного?

— Все мужчины таковы. У мужчин свои удовольствия. Велогонки, маджонг, сакэ…

— Да… Если всерьез поразмыслить, то именно так я и живу, — рассмеявшись, согласился Фудзио.

— Именно. — Юкико пристально всмотрелась в его лицо. — Уж извини. Я вообще-то не обсуждаю чужую личную жизнь.

Фудзио промолчал.

— Моя мама вот что говорила. Нельзя вмешиваться в личную жизнь посторонних людей. Мужчины изредка обсуждают свои личные дела, а женщины из лучших побуждений их выслушивают, но это — обоюдное нарушение приличий.

— Ну раз так, то я постараюсь больше не приходить сюда.

— Что ты, не обижайся. Выпить чаю приходи, пожалуйста, всегда. А вот сакэ не предложу… Хотя в этом доме сакэ водится — у младшей сестры. Однако это ее сакэ, а мне моим гостям предложить нечего. Ведь даже в отношениях с близкими людьми необходимо соблюдать дистанцию, не так ли.

Фудзио поднялся.

— Ладно, мне уже пора.

Тут Юкико, словно внезапно припомнив что-то, вскочила.

— Чуть не забыла. Ты очень кстати пожаловал.

Она бросилась на кухню. Вернулась с банкой варенья.

— Помоги, — попросила она.

— Никак не открыть?

— Ну да. Захожу я недавно к старушке-соседке — проведать, как она там?… И тут она так робко просит открыть эту банку… Мол, дочка варенье привезла, а сил открыть банку не хватает. И у дочки не получилось. Ничего, говорит дочка, главное, бабуля, у тебя есть варенье. И уехала. Старушка еще раз попыталась открыть эту банку, но так ничего и не вышло. Вот три дня она и ела один белый хлеб, без варенья. Я тогда еще удивилась — что за проблема? И бросилась ее открывать, но не тут-то было. Тогда я взяла банку с собой, чтобы открыть ее дома. Думала: подержу в горячей воде — она и откроется. Не вышло. Но раз уж ты здесь, то, может, попробуешь. Ты мужчина, у тебя сил побольше.

Фудзио взял банку и попытался повернуть крышку. Но рука соскользнула, а крышка не сдвинулась с места.

— Дай-ка мокрое полотенце, — попросил Фудзио, и только тогда пластиковая крышка слегка поддалась.

— Все-таки мужчины сильнее! — воскликнула благодарная Юкико. — А я-то считала, что у меня сильные руки…

— Какая-то ненормальная крышка. И кто, интересно, производитель? — наморщив лоб, Фудзио прочел название фирмы. — Какие-то «Продукты Симада». Акционерная компания.

— Продукция все-таки для стариков, значит, нужно было позаботиться и о такой мелочи, как нормальные крышки. Бедная старушка, три дня ела хлеб без варенья!

Фудзио молча направился к выходу.

— Когда снова будешь в наших краях? — спросила Юкико.

— Хотел было больше не заходить… А то как ни приду, одно расстройство получается, — засмеялся Фудзио. — Но думаю, что загляну еще как-нибудь.

День за днем, открывая газету, Фудзио все больше утверждался в уверенности, что происшествие с Ёсико Яманэ едва ли станет когда-нибудь достоянием гласности.

Каждый день, именно в ту минуту, когда Сабуро с грохотом начинал двигать ящики в магазине, Фудзио спускался по лестнице к завтраку. Оставленная у стола газета словно колола глаз, причиняя боль, — как заноза в кончике пальца.

Газету можно не читать, но существуют еще и телевизоры. Дома, в закусочных, повсюду в городе. Фудзио со страхом ждал сообщения о пропавшей без вести девушке. Но сообщений все не было.

Если человек не читает газет, в этом нет ничего особенного, но выключать любой телевизор, работающий рядом, невозможно. Фудзио со страхом ждал сообщения о пропавшей без вести девушке, но ничего такого не говорилось.

Тело Ёсико, покоившееся под землей, вероятно, стремительно разлагается, ведь уже тепло. И через какое-то время, лет через десять, будет уже невозможно определить, чей это скелет. Фудзио искренне верил, что беспокоиться не о чем. Окончательно успокоившись, он воспрянул духом — и ему неистово захотелось вернуться к своей «сексуальной» жизни.

В то утро шурин, будто бы в насмешку, нарочито громко беседовал с отцом о закупках. Фудзио завтракал, делая вид, что происходящее его вовсе не касается. Покончив с едой, он придвинул к себе телефон и набрал номер Ёко Мики.

При прощании она ни за что не хотела давать ему номер телефона, ссылаясь на то, что у нее «строгие родители». Но не родители у нее были строгие. Просто боялась, что Фудзио позвонит, когда муж будет дома.

— Я понимаю, — сказал он тогда Ёко. — Ты не волнуйся. Если я услышу голос отца, просто молча повешу трубку. А без номера я не смогу с тобой созвониться, когда захочу увидеть тебя, разве не так?

В конце концов, Ёко сдалась и продиктовала номер. Фудзио не исключал, что номер вполне мог оказаться липовым. Оказалось — нет. И теперь, когда после пяти гудков на противоположном конце он услышал знакомый голос, его лицо невольно расплылось в злорадной ухмылке.

— Ёко? Это я.

— Кто-о?

Ёко его уже узнала, но разговаривала как-то неестественно, чужим голосом.

— Это Ватару. Забыла? А если не забыла, чего спрашиваешь? Скажи-ка, твой муж уже ушел?

— Прекрати. Ты все еще дурачишься?

Он почувствовал, что все льды Южного полюса разом растаяли, в голосе девушки послышались живые, чувственные нотки.

— Естественно. Ты ведь рассказывала, что могла стать актрисой. А я вот не успел сказать тебе, что тоже хотел поступать в театральное училище. Так что такой человек, как ты — большая для меня находка. Ты тонко чувствуешь прекрасное, с тобой можно разыгрывать настоящие спектакли, — сказал Фудзио, придав голосу женскую жеманность.

— Почему же ты не поступил в театральное? — осведомилась Ёко. Было ясно, что мужа уже поблизости нет.

— Да как сказать… Не вынуждай меня к признанию… — Фудзио понизил голос до доверительного шепота. — У меня ведь не столь большие способности.

— Не прибедняйся. Ты большой оригинал.

— Если бы все со мной разговаривали столь любезно, как ты, я бы не ошибался в жизни.