...”Бьют не по паспорту, а по морде”, - повторял Николаю Петровичу-Лейбу Израилевичу через десятки лет приятель, славянский пролетарий; дружески подковыривал.

А вот ведь не били. Не коснулись Лейба послевоенные неприятности, жил тихо, с улыбкой ласковой... Юридические советы своим и не своим давал бесплатно и с толком - многих выручал. Соседке, старушке одинокой, чем мог помогал, в больницу устраивал, случалось и денежку подкинуть. Дети во дворе его, затейника, фокусника, любили, о собственных внуках - трое, слава Богу - и говорить нечего, обожали деда. И на работе его любили, премии, грамоты, знак “Ветеран труда”, на пенсию с почётом... И бессменно лектор в пропагандистской группе райкома партии.

А как развалилась советская страна и посыпались одесские евреи по земному шару, подался и Лейб со всей дружной семьёй за новым счастьем. Оставшимся землякам теперь шлёт он бодрые вести: всё хорошо, кругом покой, чисто, соседи улыбаются, воздух промыт дождями, грибы в лесу, весёлые облака в небе... Обратный адрес на письмах Лейба: “Германия... Николас Браун”. А то и “Николас фон Браун”.

Сотни листов-анкет на погибших евреев приходят в Яд ва-Шем от бывших одесситов с обратным адресом: Германия. Колбаса дороже памяти. Да и когда прошлое служило в поучение? Тем более, что сегодня Германия на вершинах раскаяния и терпимости (и терпения?). И тем более, что евреев советская власть пятьдесят лет заталкивала в беспамятство, верша, довершая за Гитлером бескровный вариант “окончательного решения еврейского вопроса”.

В послевоенной жизни евреи под фанфары интернационализма и под прессом антисемитизма стриглись под одну гребёнку в безличные “советские граждане” и “лица еврейской национальности”. В Одессе в сороковые годы были закрыты Бродская синагога и еврейский театр, раввин и все еврейские писатели брошены в тюрьму, разорены фонды бывшего еврейского музея, изъяты из библиотек еврейские книги и журналы. В 1947 году заткнули глотку радиопередачам на идиш.

Память вытравлялась начисто. Улицы теряли еврейские фамилии, полученные в годы советской власти: Лассаля вернулась в Дерибасовскую, её предвоенным именем Чкалова сменилось имя Гирша Леккерта на домах бывшей Большой Арнаутской, бульвар Фельдмана возвратить к имперскому наименованию Николаевский коммунисты не могли, назвали его Приморским... Никто не воспротивился - битый гнутый Николай Петрович, любой власти: “Чего изволите?”

Об еврейских жертвах в годы оккупации говорить было вовсе ни к чему: мёртвых не поднимешь, а вспоминать - евреям грустно, неевреям же вовсе не с руки, многие ещё ели с награбленных еврейских тарелок и спали в бывших еврейских квартирах.

Общегосударственная юдофобская кампания катком проминала еврейскую Одессу. Борьба с “безродными космополитами”, с “буржуазным еврейским национализмом” вершилась расправой. Еврейских интеллигентов и служащих массами выгоняли с работы. Сионизм, давно не жалуемый советской властью, стал преступлением.

Из выступления секретаря Одесского обкома компартии (физика и философа по специальности) на пленуме обкома в январе 1953 г.: “В 1948 году при вскрытии космополитических идей в работах одесских историков была подвергнута критике также и деятельность профессора Борового С. Я... Обнаруженные статьи и книги... позволяют сделать определённые выводы о политической физиономии С. Я. Борового, как о крупном деятеле еврейского националистического (сионистского) толка.

...А какая писанина у этого Борового?

Он написал такую работу, за которую получил звание доктора... “История евреев на Украине в 17 и 18 веках”... В этой работе он дал “научное” исследование. Он берёт список... казаков, которые служили в войсках Богдана Хмельницкого. И вот там были такие казаки... как Иван Лейба, Трофим Коган, - он берёт эти фамилии и делает такой вывод, что в борьбе с польской шляхтой принимали массовое участие евреи, которые проводили активное снабжение войска Богдана Хмельницкого, и показал на этом примере их храбрость.

Боровой, таким образом проводит идею о том, что в борьбе украинского народа с польской шляхтой немалое значение сыграли социальные низы еврейского населения. Совершенно умалчивается значение роли русского народа.

...А в 1947 году ... вышел справочник, в котором тот же Боровой протаскивает свои сионистские идеи... Он проводит такую идею, что Одесса является центром и родиной еврейской культуры, что есть данные, что в Хаджибее евреи жили ещё до основания Одессы...

...Почему до сих пор Боровой не разоблачён и не был подвергнут настоящей партийной критике?.. Где же гарантия, что он не будет протаскивать свои враждебные сионистские взгляды?”

Боровой стал безработным, а могли бы и посадить по советским повадкам.

Из Обвинительного заключения Управления МГБ Одесской области “по след[ственному]делу № 4882: В Управление МГБ по Одесской области поступили материалы о том, что на территории г. Одессы существует нелегальная антисоветская националистическая организация сионистского направления... На основании этих материалов с 20 сентября 1949 года по 3 февраля 1950 года арестованы... [Перечисляются 7 фамилий]”.

Следствие, конечно, подтвердило все подозрения, обнаружило тайную организацию “Еврейский национальный союз”, которая хотела “поднимать дух и национальное самосознание евреев с целью организации массовых их выездов из Советского Союза в Палестину”.

Их судило Особое Совещание при МГБ СССР: дали троим по 10, остальным по 8 лет.

Государственная нелюбовь в Советском Союзе всегда совершенствовалась до предела, охватывая неугодных щупальцами, жёсткими до смертельности.

После войны у дяди Хилеля перед еврейскими праздниками вертел ручку звонка (механического, электрических ещё не было) старик с мятой бородой, с крошками на отвороте истёртого пиджака. Безмолвный и тоскливый, как последний осенний дождь, он прошамкивал хозяину печальные слова о нуждающихся сородичах, а после мялся в коридоре, пока дядя выносил из кабинета деньги. Детям Хилель объяснял: “Это для бедных. Община собирает”. С каждым явлением старика борода его лохматилась всё больше и пиджак дряхлел, и шляпа, и кухней - рыбой, керосином - от него несло всё сильнее, а потом исчез старый еврей, умолк звонок.

Не стало еврейской общины. И ничего, жили. Без мацы, а со шкваркой. За покорность.

Так было при Сталине, почти так же после него. В хрущёвскую оттепель еврейская жизнь подтаяла слабо, тем более стыла она в “застое” Брежнева. При антисемитизме царизма Одесса насчитывала десятки домов для молитвы, в 1970-80 гг. власти дозволили действовать единственной жалкой синагоге на окраине города, и то под бдение приставленного “доверенного лица”. Необходимые для молитвы десять мужчин набирались в синагоге не всегда. Поэт С. Липкин в 1969 г. поглядел на “обшарпанную, угрюмую” одесскую синагогу: “Сегодня праздникТоры, Но мало прихожан. Их лица - как скрижали Корысти и печали... И здесь обман. И здесь бояться надо Унылых стукачей?..”

В 1970-е гг. евреев потянуло к Израилю. По кухням, по углам потайным залепетали кружки иврита, кое-кто стал потихоньку отмечать еврейские праздники. Иногда за это судили, иногда позволяли уехать. Многие дожидались разрешения на выезд годами, изгнанные, как правило, с работы.

После 1985 года, в “перестройку” одесские евреи воспрянули. Антисемитизма вроде нет, “свобода, блин, свобода”. И за границу ворота настежь, а рыба ищет где глубже... Спасаясь от бытовых неурядиц сегодняшней Одессы большинство бросает её, ища “где лучше” по всему земному шару - не срабатывает ни историческая память, ни эмоциональная.

Из Листов на одесских евреев:“Лихтенберг-Штурм Роберт Эдуардович, жена Селима Шапиро [Шехерезада!],погибли он на фронте, она в гетто”.

М. Жванецкий: “Чего смотреть вперёд, когда весь опыт сзади?”