Два моих брата - “ДВА АБРАШИ” стали связными между катакомбами и городом. В катакомбах было темно и сыро, освещение свечами и керосиновыми лампами, питания нехватало, я там заболел “свинкой”, не мог повернуть головой... Были ещё несколько мальчиков, которые дразнили меня “Лёнчик-пончик” и “хрюшкой”, потом с какими-то вещами посадили в тачку и мальчишки меня куда-то повезли, мой брат Абраша, который называл себя Мусиком, потому что это имя ему больше нравилось [...Николай Петрович, Николай Петрович!..], шёл за этой тачкой и как дворник махал-подметал веником. Я... от этого смеялся. Очутилсяопять в катакомбах.
После ареста семьи ИВАНОВЫХ карателями, румыны начали травить катакомбы газом, была дана команда, чтобы женщины и дети небольшими группками выходили на поверхность. Когда моя мама со мной и моим братом Мусиком ночью вышла из катакомб, нас арестовали жандармы с овчарками и на машине отвезли на Бебеля 12 в жандармерию-сигуранцу. Маму мою как партизанку пытали и мучали, а потом расстреляли. Меня с Мусиком, тётей Таней с сыном и другими евреями отправили в тюрьму на ул. Водопроводной.
Папу по партизанской кличке “АНТОН” - за его силу - и Абрашу Бухгалтер оккупанты приговорили к 5 годам каторжных работ. Мусик с Абрашей Бухгалтер пытались несколько раз бежать из тюрьмы, Абрашу тюремщики убили, а Мусик перерезал себе вены и кровью расписался МУСИК БОБРОВСКИЙ и там умер.
Папу из тюрьмы выкупил дядя Павло с каким-то высоким румыном в коричневой форме, а меня и тётю Таню Бухгалтер освободили из концентрационного лагеря - с. Амбарово Доманёвского района - тоже длинный худой румын в коричневой форме и мы с отцом до освобождения Одессы скрывались...
...Незадолго перед кончиной [в 1980 г.]папа вспоминал с особой горечью, что “ЯШКА”, самоотверженно помогавший многим в период оккупации, был [после войны]незаконно осуждён к 10 годам лишения свободы якобы за измену Родине...
В мае 1989 года кто-то из соседей передал, что к нам приходил седой мужчина, представился, что был с папой в одном партизанском отряде, и ему сказали, что папа умер...
Вечером 10 апреля 1997 года ко мне позвонил Татаровский Г.А...
17 апреля 1997 года в 11 утра... я встретил спасителей нашей и многих еврейских семей ИВАНОВУ Марию Васильевну, ИВАНОВА Александра Васильевича и ТАТАРОВСКОГО Георгия Александровича - партизанского “ЯШКУ”, встреча была радостной и незабываемой..”.
А. Иванов:
“Наша семья состояла из отца ИВАНОВА Василия Ивановича, матери ИВАНОВОЙ Евдокии Фёдоровны, брата ИВАНОВА Ивана Васильевича, брата ИВАНОВА Леонида Васильевича, сестры ИВАНОВОЙ Марии Васильевны и меня [ИВАНОВА Александра Васильевича, тогда 13-летнего], проживала в г. Одессе на пос. Куяльник-Усатово и по заданию, порученному отцу и старшим братьям, входящим в состав группы подпольного партизанского отряда... осталась на оккупированной территории... Отец ИВАНОВ В.И. (подпольная кличка “Коза”) был руководителем группы. Квартира наша была вырублена в скале известковой горной породы и имела выход в катакомбы... являлась конспиративной явкой между отрядом, руководимым Молодцовым (Бадаевым) В.А., подпольной группой Одесского морского порта, руководимой гр. ВЕККЕР А.Т. и НУДЬГА П.К. (подпольная кличка “Адвокат”), а связным был парень-морячок по кличке “Яшка”...
...в конце ноября 1941 года в катакомбы через нашу квартиру стали переправлять еврейские семьи. Боеспособных направляли на базу, а стариков, женщин и детей оставляли в ближних катакомбах от нашего жилья, так как им требовалась помощь.
...мне запомнилась семья евреев БОБРОВСКИХ - дядя Давид, тётя Поля, их сыновья Абраша и Лёнчик, который вскоре заболел “свинкой” и моя мама, Иванова Евдокия Фёдоровна, забрала этого больного мальчика в нашу семью... Я и мой брат Леонид, а так же Бобровский Абраша, которого кликали “Мусик” и даже связной отряда “Яшка” дразнили больного ребёнка “хрю-хрю”. Они жили у нас долго.
В марте 1942 года “Яшка” сообщил НУДЬГЕ информацию, что на нашу семью гестапо и румыны готовят облаву, кто-то “сдал”, что Ивановы прячут евреев с Одессы... Нудьга пришёл в квартиру, а отец выслал меня во двор на “шухер”, где я увидел “Яшку”, связного. Вышел затем отец и сказал мне и Яшке, что надо взять тачку, погрузить вещи евреев, забрать детей и Иван, мой старший брат, пусть отведёт людей вглубь катакомб, Иван знает куда.
НУДЬГА, для меня он был “дядя Павло”, брат Иван и “Яшка” и я сам погрузили вещи на двухколёсную самодельную тачку, а сверху посадили несколько детей... Среди детей был и Лёнчик Бобровский, страдающий “свинкой”, замотанный платками... Евреев много было, не знаю сколько, 30-40... Вдруг Лёнчик засмеялся: его брат Абраша идёт за тачкой и подметает пыль, заметает... Подметать след от тяжело гружённой тачки велел отец.
Мы завели людей, завезли тачку на одну из площадок катакомб и я, как мне наказал отец, вывел из катакомб другим ходом Нудьгу и связного Яшку в сторону города. А когда вернулся через катакомбы прямо в квартиру, то во дворе увидел, что там и фрицы, и румыны, возле ворот машина крытая большая, а отец связанный и брат Иван связанный, бьют их, я увидел раненную собаку и спрятался в будке. Из будки я уже видел всё, как отца и брата Ивана повели в катакомбы, из криков понял, что надо показать, где евреи. Мать, обняв сестру, лежала на земле.
Потом вернулись группа фрицев и румын с отцом, его били, Ивана не было. Из криков я понял, что Иван сбежал. Отца поставили под стенку, а мать и сестру, лежащих на земле, румын облил водой. Мать кинулась к отцу, за ней сестра и брат Лёня. Тогда мать и детей отшвырнули двое в гражданском, отца поставили под стену и какие-то и в форме румын и гражданские стали стрелять по отцу, а отец всё не падал. Потом подтянули к дереву, ореху во дворе и закинули верёвку, петлю одели отцу на шею, подвесили и снова опустили, дважды так делали, отец извивался, мама кричала и дети. Потом отца снова поставили под стену и потащили туда мать, она не могла стоять, швырнули к ней детей, стали стрелять по ним, но упал отец, а мать бросилась к нему, я плакал, слёзы были, заслоняли люди всё, и потом видел, как мать и детей потащили к машине, они не шли, потом отца потащили в сторону машины. Там фрицы и румыны ходили по двору, заходили в квартиру, бегали, заслоняли всё, и я плакал. Я боялся выйти, машины уехали, все ушли и сразу меня подбросило от взрыва, я ничего не понял.
Очнулся я в палате какой-то клиники, позже узнал, частная клиника профессора Часовникова. Меня оттуда забрал связной “Яшка” и какой-то румын, потом из яшкиной квартиры, где-то на Бебеля... меня забрал уже осенью 1943 года мой брат Иван... Я плохо всё понимал, плохо говорил, плохо слышал, с трудом вспомнил, что произошло.
Иван рассказал мне, что когда его и отца повели румыны в катакомбы, то он в темноте рванул в сторону и затаился, его не нашли, а отца вытолкали и вылезли все и тогда Иван побежал на базу за помощью. Когда шли к нашей хате, раздался взрыв, он завалил дорогу, пришлось как-то выбираться и они опоздали. Меня нашли скрюченного и без сознания в собачьей будке, под грудой камней и досок. И что пока я был у “Яшки” на Бебеля, Иван меня боялся часто навещать, что мне помогли Часовников, “Яшка” и какой-то румын, чуть ли не сам начальник полиции. Иван же мне и дал прочитать газету про [осуждённых]отца, мать и сестру и брата, уже когда я смог читать, что-то понимал, стал говорить. Сам себя я понимал, что стал почти психом и тщательно старался не вспоминать, не думать и не рассказывать никому, что было”.
Среди семи десятков бадаевцев евреев было почти половина, свыше 30. Больше двадцати еврейских беглецов из тюрьмы в самые первые дни оккупации под руководством Г. Фурмана организовались в партизанский отряд, базировавшийся в одесских катакомбах и там влившийся в отряд Бадаева.
Фамилии бадаевских евреев после войны в посмертных представлениях к наградам бывший заместитель Бадаева Я. Васин помечал “Задания выполнял безукоризненно”, “Страха не знал”, “Смелый в бою”. По его заключениям, в Одесском обкоме партии были написаны наградные характеристики. Не состоялись награды, не прозвучали громко имена, затёрлись, затерялись, пылью архивной покрылись непроглядно. А стряхнуть пыль - и вот в деле 23 архивного фонда 92, опись 1: