– Есть!

А дед, тем временем, сидел на колокольне и ругался на фрицевские самолеты. Заходили те из крутого пике, стрелять по ним не было никакой возможности – приклад пулемета упирался в пол. Вдруг деда осенило:

– Слышь, боец…

– Колодкин.

– Вставай-ка на четвереньки…

– Зачем это?

– Вставай, вставай…

Тот встал в коленно-локтевую позу. Дед поставил ему на спину 'МГ' и сказал:

– А теперь приподымись на руках. Только башку не подымай. И не дыши, замри!

Дед стал выцеливать 'Юнкерсы'. Они как раз заходили на второй удар по траншеям, слава Богу, пустым. Один пошел в пике, второй, третий, четвертый…

Первый бомбы сбросил, стал выходить… Второй через ту же точку…

Когда замыкающий стал выходить – дед пустил длинную очередь в место выхода.

И 'Юнкерс' влетел в эту смертельную струю!

Мотор его задымил и заглох. Немец пошел боком в сторону леса, но выровнялся. Стал планировать, видимо, в сторону своего аэродрома. Но высоты не хватило. Рухнул в лес, зацепившись крылом о высокую сосну.

Остальные шарахнулись в рассыпную.

Дед им погрозил кулаком:

– Тевтоны чертовы! Вы мне еще в ту войну своими тарахтелками кровь попортили. Все мечтал сбить хоть одного.

– Можно дышать-то? – сказал 'лафет'.

– Дыши, – снял пулемет с Колодкина дед. Самолеты же сбросили остаток бомб в поле и пошли, набирая высоту домой. Оказалось, что хваленые немецкие летчики очень не любили когда по ним стреляли и попадали.

Дед уже начал спускаться вниз, как красноармеец заорал:

– Немцы! Немцы идут! С танками!

Из леса и впрямь выходили густой толпой фрицы.

– Мать моя женщина… Сколько же их…

Танки же выруливали как раз с той дороги, куда недавно ушли наши 'тридцатьчетверки'.

– Странно, как же так-то… – прошептал Колодкин.

– Отрезали с флангов. Чего странного-то…Как кура в ощип залезли, иттить… Вниз давай

Прощин уже видел немцев, подбегая к церкви:

– Рота к бою! Все целы?

– Заборского ранило вроде… Витек, ты как?

– Нормалек… Локоть левый…

– Хреново. Кто самолет сбил?

Колодкин показал на деда.

– Ну, Кирьян Василич… – С уважением посмотрел на деда Прощин. – Тебе уже 'Красная Звезда' полагается. Ты этак через неделю боев в генералы выбьешься…

– Ему 'Звезду' выпиши, – показал дед на Колодкина. – Я без него бы не справился.

– А мне-то за что? – удивился тот.

– Значит ты и… ты, Кашин. За ампуломет. Живо. Бабы! Пацана в охапку и в тыл. Пулеметчики, по флангам. Кирьян Василич. Лезь обратно на колокольню. Только за танками следи. Всё.

Бойцы выскочили из церкви и бросились занимать немецкие траншеи.

Немцы рыли качественно, зигзагами. Поэтому бомбежка повредила только часть окопов.

Двадцать четыре бойца заняли свои места.

А фрицы не торопились. Шли спокойно, покуривали. Некоторые даже карабины с плеча не снимали. А на расстоянии метров в двести от холма вообще залегли. Встали и танки, чего-то ожидая.

– Чего это они? – спросил Еж.

– Думают. То ли сразу сдаться, то ли до сорок пятого потерпеть. – пробормотал Вини, выбирая винтовкой из толпы немцев офицера.

– Почему до сорок пятого? – поинтересовался какой-то боец. Кажется, Юдинцев, по фамилии. Ему, как самому крепкому из бойцов, досталось противотанковое ружье. Второй его номер, боец Русских, сидел на дне траншеи, держа наготове патроны.

– Почему, почему… Так… К слову пришлось… – ответил Вини. – Ушастый ты больно, как я погляжу.

– Слух хороший…

За лесом что-то прогрохотало. Пронзительный свист…

…Рита, Марина и Иванко отбежали уже на противоположную сторону холма. И тут Рита подумала, что надо было бы взять оружие с собой. Тот пистолет, который ее спас от Таньки-пулеметчицы ей так и не вернули.

Увидев свежую огромную воронку от авиабомбы, она сказала:

– Марин, посидите пока тут с Ванькой. Я назад сейчас мотнусь, автомат выпрошу…

– Ритуль, может не надо…

– В одну воронку, говорят, снаряд дважды не падает… Я мигом. Ванечка, тебе принести чего-нибудь?

Тот кивнул.

– Чего, Ванюш?

– Хлеба и мяска вкусного…

Ритка потрепала его по белокурой голове. И побежала обратно.

Марина же спустилась с Ваней вниз.

– Страшно, Ванюш? – прижала она его к себе

– Нее… Я привык.

– Как же ты тут жил-то бедненький?

– Хорошо. Меня дяди-немцы кормили и песни пели. И у меня кот был. Он мне тоже песни пел. Его в ножку ранило, дяди-немцы его перевязали. Потом он куда-то делся.

– А мама у тебя где с папой?

– Тятька в прошлом году ушел на войну. А мамка зимой по воду пошла и не вернулась.

– А братишка или сестренка у тебя есть?

– Они тоже ушли куда-то. Тётя, а что такое война?

Риту ударило взрывом в спину так, что она пролетела несколько метров и на несколько секунд потеряла сознание от удара о землю.

Она оглянулась…

Снаряд в одну и ту же воронку два раза не падает? А если весь холм изрыт воронками и ровного места больше нет?

Время замедлилось. С неба падали жирные комья грязи. Девушка встала во весь рост и мертвенно пошла к воронке, не обращая внимания на взрывы.

Мыслей не было. Не было чувств. Ничего не было. Только вонь сгоревшего тола.

'Это я виновата, это я виновата, это я виновата… Ничего не слышу….как в детстве, когда болела и уши закладывало, мама что-то говорит, а ты ее как сквозь вату…'

Сильным ударом кто-то сбил ее с ног и навалился сверху.

– Рита, епметь!.. Вам что сказали… – заорал Вини. Потом стал ее лупить по бледным, помертвевшим щекам.

– Ванька с Маринкой… – смотрела она сквозь него.

– Что? – он бросил злой взгляд в сторону опадающего облака дыма. – Идем!

Он поволок ее по земле за руки. Рита, наконец, встала и, покачиваясь, как пьяная, поплелась за Вини.

– Бегом, млять!

Гаубицы дали всего три залпа. Видимо, у немцев снарядов было не очень много.

Пехота поднялась и снова пошла вперед, пропустив вперед шесть танков.

– Придурки… – сказал Прощин. – Не могли в лесу конца обстрела обождать? Приготовиться…

– Четверки… Фигово… – сказал Юдинцев.

– Ты еще 'Тигров' не видел, – ответил Еж.

Тут в траншею свалился Вини с Риткой.

– Оппа… Явление Христа народу… Ты откуда? – удивился Еж.

– Ампулометчики! Огонь!

Пуух – смешно хлопнуло за спиной.

Медленно летящий по кривой шар было хорошо видно. Немцы отбежали в сторону от него. Шар шлепнулся в жидкую грязь и… И не разбился!

– Вот тварь! – ругнулся Прощин. – Огонь!

Траншея ощетинилась огнем.

Несколько гансов упали, переломившись и падая назад. Остальные тут же залегли и открыли огонь.

Хлопнула пэтэерка., сбив одному танку гусеницу. Он завертелся на месте.

Пуух!

На этот раз шар разбился. Несколько немцев катались, объятые пламенем.

Дед с колокольни открыл огонь короткими злыми очередями.

Один из танков остановился. Повернул башню, стал поднимать орудие.

– Юдинцев, бей его!

– Угу… пробормотал тот. Хлоп! Пуля чиркнула по броне пучком искр.

– Сука… Патрон!

Хлоп!

– По щелям бей, сукин сын!

– Угу…

Хлоп!

Танк выстрелил по колокольне. Попал чуть выше проема, но пулемет захлебнулся.

– Патрон, богадедадушумать!

Хлоп!

– Есть!

Танк задымил.

Остальные поперли на холм.

Грохот стоял такой, будто земля разверзлась.

Винтовки, автоматы, карабины, пулеметы, гранаты, снаряды…

– Да сколько же их…

– Танков четыре осталось, товарищ серж…

Юдинцев сполз по стенке траншеи. Пуля пробила каску прямо посредине.

Еж подскочил и схватился за ружье. Выстрел! Ежа откинуло к противоположной стенке.

– Вот это отдача… – глаза его побелели от боли. – Я, кажется, ключицу сломал.

– Рита! – пнул ее сапогом, не церемонясь, Прощин, продолжая стрелять по немцам.

– Сейчас… – она встала на четвереньки и подползла к Ежу.