Основной причиной упадка современной мысли, очевидно, является то, что для дискурса спектакля вообще нет такого понятия как «ответ», в то время как логика возникла в обществе именно через диалог. Более того, когда настолько велико и распространено уважение к тем, кто общается в рамках спектакля, когда их считают богачами, счастливчиками и авторитетами, у зрителя возникает желание подражать спектаклю и его алогичности, чтобы тем самым стать индивидуальным отражением всех этих авторитетов. В конце концов, логика — наука не простая, логике никто вас не научит. Наркоманы не изучают логику, она им не нужна, да и если бы они даже пожелали — они бы не смогли её изучить. Лень зрителя переняли интеллектуалы и новоиспечённые специалисты, — все они пытаются скрыть ограниченность своих познаний, тупо вторя догматам и алогичным аргументам, ранее услышанным от авторитетов спектакля.

XI

Принято считать, что те, кто поступают вопреки логике, являются чуть ли не самопровозглашёнными революционерами. Это непозволительное упрощение пошло ещё с тех пор, когда подавляющее большинство мыслило хоть немного, но всё-таки логично, за невероятным малым исключением в виде откровенных идиотов и бунтарей; однако в то время ещё можно было позволить себе такую вольность, ибо она, несмотря ни на что, содержала в себе рациональное зерно. Но сегодня никуда не деться от того факта, что интенсивное поглощение спектакля, как мы и ожидали, превратило большинство наших современников в беспомощных и жалких слуг идеологии. Отсутствие логики, или лучше сказать, потеря способности мгновенно выявлять важное, а также отсеивать незначительное и к делу не относящееся, несоответствующее по смыслу и попросту ненужное — вот симптомы той болезни, смертельную дозу которой намеренно вкололи населению анестезиологи и воскресители спектакля. Однако нетрудно догадаться, что у настоящих бунтарей логики-то побольше, нежели у пассивных жертв. Понятно, что это лишь очередное наглядное доказательство окружающей иррациональности. Хотя надо оговориться: все эти бунтари, щеголяя своими целями и программами, на самом деле ещё и пытаются претворять в жизнь свои практические проекты, пускай за этими проектами зачастую скрывается желание читать какие-то определённые тексты, а затем бахвалится их пониманием. Они посвятили себя преодолению логики даже на уровне стратегии, которая сама по себе есть поле применения диалектической логики конфликтов; но, как и всем остальным, им просто не достаёт способности ориентироваться при помощи старых, несовершенных орудий формальной логики. Но кого заботят их проблемы!? Сейчас вообще мало кто заботится о своём ближнем.

Индивид, на котором убогое мышление спектакля отпечаталось сильнее, нежели иные аспекты его жизнедеятельности, с самого рождения становится на службу существующему режиму, пускай со стороны его намерения могут казаться прямо противоположными. Он будет в обязательном порядке следовать языку спектакля, так как это единственный язык, который он знает, который он учил. Несомненно, он захочет, чтобы его принимали за врага риторики этого языка, но при этом он будет беззастенчиво использовать его синтаксис. Это один из наиболее важных аспектов установившегося господства спектакля.

Постепенное обнищание старого словарного запаса — всего лишь один из моментов данного процесса. Однако он является знаковым.

XII

Процесс обезличивания неизменно проявляется там, где каждое индивидуальное бытие подчинено правилам спектакля, т. е. ещё больше отдалено от возможности аутентичного переживания, а потому, и от обнаружения собственных предпочтений. Удивительно, но именно постоянное самоограничение является той ценой, которую индивид платит за собственный общественный статус. Подобное существование требует от человека лишь сиюминутного влечения: он обязан купить столь желанный товар-пустышку — и тут же в нём разочароваться. Индивид обречён вечно "отставать от жизни" при этой самоподстёгивающейся инфляции производства товарных фетишей — знаков жизни. Наркотики помогают смириться с такой действительностью, лишь безумие в состоянии от неё избавить.

Во всех сферах общества, в котором распределение товаров централизовано таким образом, что оно определяет — одновременно и тайно, и иезуитски явно — само понятие «желаемого», иногда случается так, что все личности, которых почитают за ум, иные положительные качества, иногда даже за мудрость, оказываются попросту… вымышленными. Этих персонажей создают специально для того, чтобы они расхваливали какую-то отдельную торговую марку. Единственная задача сейчас — скрыть с глаз долой или как можно лучше замаскировать тот факт, что производственные отношения определяют всё.

Несмотря на часто возникающее намерение наконец-то представить на суд публики статую "героя нашего времени", всесторонне выдающейся личности, и даже невзирая на грозные заявления и попытки претворения в жизнь этой затеи, спектаклю удаётся продемонстрировать как раз обратное: статую невиданного уродца-карлика. Причём это происходит не просто потому, что на месте самого искусства или дискуссии об искусстве обосновалась какая-то отвратительная гнусь, которая не в состоянии воздвигнуть ни одного красивого памятника. Дело в том, что вокруг нас одни шарлатаны сражаются с другими; от этой битвы у публики стынут поджилки, и все гадают, кто же из них упадёт первым? К примеру, адвокат, который, вообще говоря, призван защищать обвиняемого в судебном процессе, зачастую целиком подпадает под влияние аргументов истца, пускай они такие же дутые, как и его собственные. Иногда также случается, что сам подозреваемый, несмотря на свою невиновность, соглашается с тем, что ему вменяют, а делает он это просто потому, что ему вскружила голову логика обвинения, которая и заставила его увериться в собственной вине (см. дело доктора Аршамбю в Пуатье, 1984 г).[3]

Сам Маклюэн, первый апологет спектакля (к слову сказать, такой идиот, с каким, наверное, никто уже в XX веке не сравнится), в 1976 году вдруг резко сменил свою точку зрения, когда обнаружил, что "всевластие СМИ ведёт к иррациональности", и, опомнившись, стал вопить, что с этим де надо что-то делать. «Мудрец» из Торонто — он несколько десятилетий подряд только и делал, что воспевал свободы, которые открывала перед человечеством "мировая деревня", насладиться житьём в которой каждый может по первому своему желанию. А ведь деревни тем и отличаются от городов, что всегда были движимы конформизмом, изоляцией, мелочной слежкой, всепоглощающей тоской и ожесточёнными сплетнями об одних и тех же семьях. Это как ничто лучше описывает вульгарность современного спектакля, в котором всё перепуталось не хуже кровнородственных связей между династиями Гримальди-Монако, Бурбонов-Франко и теми, кто последовал за Стюартами. Тем не менее, сегодня неблагодарные ученики Маклюэн стараются заставить людей забыть о нём, надеясь устроить свою карьеру, превознося заслуги медиа и славя все их эфемерные свободы. Впрочем, сомневаться не стоит: и трижды не пропоёт петух, как они отрекутся от своих взглядов, причём сделают они это с ещё большей легкостью, чем их несчастный учитель.