XVII

В 1967 году, перефразировав известную максиму Гегеля, я заметил, что "если мир перевернуть с ног на голову, истина в нём станет ложью".[5] Сейчас, спустя много лет, оказалось, что я даже не сгустил краски: повсеместно, куда бы вы ни заглянули, везде вы убедитесь, что это так.

В нашу эпоху классическое искусство предаётся забвению — его попросту перестают понимать, а ничего нового уже не создаётся. Повсеместно эксплуатируется невежество. Смысл истории теряется, вкусы извращаются, зато лапшу на уши нам уже начали вешать в централизованном порядке. Достаточно подкупить экспертов и оценщиков, чтобы их руками контролировать мир: рыночная стоимость здесь решает всё. Взять хотя бы музеи и коллекционеров, особенно американских, — для того, чтобы поддерживать свою репутацию они послушно втридорога покупают на аукционах всякую дребедень, а потом ещё хвастаются, что смогли обмануть хитрых аукционных крыс. Такая же ситуация с Международным валютным фондом: закабалив полмира своими кредитами, он снискал только славу и уважение.

Фальшь подчинила себе вкусы общества и сожгла мосты к любой аутентичности. Само определение «подлинности» было подменено таким образом, чтобы оно больше походило на понятие «подделки». Американцы — самая богатая и современная нация в мире, а потому они и схватили главный куш в этой погоне за фальшивым искусством. Не стоит обольщаться тем, что они спонсируют восстановление Сикстинской капеллы и Версаля: теперь фрески Микеланджело не будут уступать в яркости и свежести красок диснеевским мультфильмам, а оригинальные интерьеры Версаля заблестят фальшивой позолотой и будут отлично гармонировать со сделанными в Техасе нарядами для восковой фигуры короля Людовика XIV.

Суждение Фейербаха о том, что в его эпоху "образ предпочитают вещи, копию — оригиналу, представление — действительности, а видимость — бытию " было полностью доказано обществом спектакля. Причём, это теперь касается даже тех сфер, на которые в XIX веке данное правило не распространялось, например, на индустриальный капитализм. Вот почему буржуазия так рьяно вдруг принялась отстаивать интересы музеев, встала на сторону беспристрастной исторической критики и занялась меценатством. Впрочем, также поражает их навязчивое желание заменить всё настоящее — искусственным. Например, на площади Согласия в Париже лошадей Марли заменили пластиковыми копиями, так как оригинальные статуи начали разрушаться под воздействием выхлопных газов, то же самое произошло и с римскими статуями на въезде в Сен-Трофим в Арле. Ну что же, фотографии у туристов получатся даже лучше чем прежде.

Но больше всех отличился, конечно же, Китай, выставив недавно на встречу с иностранными делегациями целую армию промышленных чиновников — жалкое подобие терракотовой армии Первого императора. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. У каждого чиновника было по десятку советников, но ни один из них не знал ничего про Китайское искусство, да и вообще не знал ни о чём, кроме промышленности. "Извините, у компьютера нет данных по этому предмету". Пожалуй, впервые в истории случилось так, что страной правят люди, которые ничего не смыслят в искусстве, не могут отличить подлинник от подделки. Страшно подумать в какую пропасть заведут мир все эти идиоты, которые надменно величают себя экономистами и управленцами.

XVIII

Наше общество насквозь пронизано секретностью. Тут и "вольные каменщики", тщательно скрывающие консолидированное могущество своих членов; сюда относятся и всякого рода "государственные тайны", которые освобождают государство от любых рамок закона. Что уж тут говорить о том, на какие ухищрения подчас решаются производители, когда хотят с помощью рекламы представить свой низкопробный товар как верх научного прогресса. А чего стоят экстраполяционные прогнозы, в которых власть отмечает таинственное действие на себя тех факторов, которые она уже, вроде бы, победила. Впрочем, можно сделать и много других наблюдений.

В городах и окрестностях всё больше становится мест, куда закрыт доступ зевакам и непосвящённой публике, как, впрочем, и шпионам. И хотя не все они имеют военное назначение, охрана их строится именно по военной модели. Внутрь таких объектов не допускаются не только случайные прохожие, но даже и полиция, чьи полномочия в последнее время сократились до выслеживания и наказания простейших, в основном бытовых правонарушений. Вот почему Альдо Моро был узником именно тюрьмы "Potere Due", из которой можно было при желании убежать, но в которую нельзя было попасть.

Всё больше и больше становится людей, которых готовят и обучают исключительно подпольной деятельности. Одни из них владеют секретными архивами, т. е. имеют доступ к засекреченным данным и анализам. Другие заняты тем, что ищут способы: как наиболее эффективно манипулировать этими секретными данными и как заставить их работать на себя. Ну и, наконец, есть ещё и третьи, так называемые "люди действия", которые, собственно, и разгребают жар.

Год от года вкладывается всё больше и больше средств в агентов разведки и влияния, благо обстоятельства этому только потворствуют. Новые условия общества интегрированного спектакля привели к тому, что критика ушла в подполье, однако не потому, что захотела спрятаться, а потому, что её затолкала туда громоздкая система принуждения и господствующего мышления. Понятное дело, что произошло это не само собой, — кто-то сначала прощупал почву, а затем применил вполне привычные и традиционные методы для её уничтожения — само собой, они были подпольными: активно использовалась провокация, внедрение агентов влияния и другие способы дискредитации аутентичной критики в пользу фальшивой — заранее подготовленной для этой благой цели. Словно снежный ком растёт всеобщий обман создаваемый спектаклем, — материалом для этого роста служит ложь тысяч и тысяч отдельных индивидов. Отсутствие логики приводит к тому, что многие судебные разбирательства, подчас фальсифицированные от начала до конца и скатившиеся оттого в бездну иррациональности, поступают в ведение таких вот «чрезвычайных» экспертов. Доходит до того, что если преступление не получается объяснить, на него просто наклеивают ярлык "суицид".

Мы уже привыкли к массовым казням: казнят правых и виноватых; с террористами, или с теми, кого за них считают, открыто борются террористическими методами. Моссад организовал убийство Абу Джихада, SAS[6] может таким же образом начать убивать ирландцев, а параллельная полиция GAL[7] — басков. Понятно, что свои цели террористы выбирают не случайным образом, однако что движет ими — остаётся для многих загадкой. Кто-то считает, что железнодорожную станцию в Болонье взорвали специально для того, чтобы укрепить рейтинг правительства Италии; кто-то сомневается в действительном существовании "бригад смерти" в Бразилии; кому-то не верится, что мафия может сжечь отель в США, для того чтобы в штате скорее приняли закон о легализации рэкета. Но какие мотивы были тогда у безумных брабантских убийц?[8] Здесь уже ничего подходящего на ум не приходит. Cui prodest? — когда в этом деле замешано столько разных интересов! Как результат, в обществе интегрированного спектакля наша жизнь и смерть подчинена воле случая.

Если СМИ или полиция невзначай пустят какой-нибудь слух, то он немедленно — в крайнем случае, после нескольких повторений в эфире — станет общеизвестным и доказанным фактом. Мифическая власть спектакля может запросто уничтожить неугодную ей личность, окружив её непроницаемым ореолом молчания, а потом, сменив гнев на милость, даровать ей жизнь обратно. Их воскрешение всегда запрограммировано, специалисты, доказывая их существование, извлекают доходяг из небытия, словно джинов из бутылки. А пока в их услугах не нуждаются, они мирно дремлют себе где-то между Ашероном и Летой, толком не похороненные спектаклем. "Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря!".[9] Кровавый террорист сбрил бороду и явился ко двору в нарядном костюме. И даже неуловимый вор теперь ничего не крадёт, а мирно заведует кофейней на Монмартре.