— В этот блудняк нас втравили Джонни и Тень, так что им и идти! — при этом он поднял открытую ладонь вверх и веско добавил: — Хау, вожди! Он был совершенно прав, так что я встал из травы и принялся собираться.

— Панаев, пошли мстить! — позвал я, напоследок прикладываясь к горлышку коньячной бутылки. — Пора!

— Уже иду, — кивнул Тень, еще раз ощупывая пальцами пластырь у себя на башке. — И так заждался! Он вынул из кармана полуторалитровую бутылку с бензином, встал и мягкой, крадущейся походкой начал спускаться с холма. Я пошел следом за ним, нервно крутя между пальцами теплый столбик пьезоэлектрической зажигалки. Крейзи считает (и тут я с ним полностью согласен), что у кремневой зажигалки пламя не так хорошо.[219]

Когда мы с Панаевым один за другим вошли в полосу тумана, предметы вокруг смазались и исчезли, зато звуков стало больше как будто бы в несколько раз. Плотная, как молоко, субстанция опустилась на мир, каплями оседая на одежду и сужая кругозор до нескольких шагов. Так что я едва различал фигуру Панаева, который шел по склону всего в паре метров впереди.

Постепенно глинистая почва склона сменилась молодою травой, местность выровнялась — а из тумана показались матерчатые стенки первого типи. Откуда-то со стороны до нас доносились музыка и приглушенные голоса, но в остальном лагерь индейцев был сумрачен и тих. Сколько мы с Панаевым ни вглядывались в туман — но не смогли обнаружить и следа часовых. Похоже, их просто не было.

Аккуратно облив типи бензином из пластиковой бутылки, мы с Панаевым сделали длинный отводок и бросили пустую тару на землю. Бутылку решено было оставить — чтобы у индейцев не осталось сомнений в причинах ночного пожара. (Типи, насколько мне известно, иногда вспыхивают и сами по себе.) Проверив все еще раз, я чиркнул зажигалкой, поднес огонь и бросился бежать.

Ломиться по сколу вверх — дело небыстрое, но на этот раз мы с Панаевым решили поспешить. Проносясь сквозь туман, я услышал громкий хлопок — это занялся бензин, в изобилии пропитавший полотняные стенки. А уже в следующую секунду мир за моей спиной вспыхнул, сбрасывая покров темноты и стремительно наливаясь новыми красками.

Вырвавшись из полосы тумана, мы с Панаевым на секунду обернулись. Над молочно-белым морем вставал исполинский пламенный вихрь, неистовая и ревущая огненная стихия. Туман испуганно жался, расходясь вокруг горящего типи широким кольцом. Он словно бежал, напуганный одним женским и несколькими детскими криками, рвущимися наружу из самого средоточия пламени.

Эти крики мгновенно разбудили весь лагерь. Тут и там вспыхивали фонари, между укрытыми туманом типи замелькали фигурки высыпавших на улицу людей. Сначала слышались только крики «Пожар!», но постепенно вопли и шум полностью заполнили собою долину.

— Исполнено, — выдохнул я, показывая рукой на поднявшийся переполох. — Надо срочно отсюда уходить!

Уходить решили лесом, вдоль края поля, чтобы не выходить на открытое пространство и не мозолить глаза взбешенным индейцам. Есть в жизни мгновения, когда надо улепетывать не рассуждая — и сегодняшний случай показался мне как раз из таких. Попасться индейцам в руки после такого начала обещало увечья и смерть. Бешеное пламя еще играло на обуглившихся жердях, будя в сердцах обитателей лагеря немеркнущие гневные отсветы. В таких случаях не принято рассуждать о последствиях — сначала бьют насмерть, а думать начинают потом. Мы предполагали со стороны индейцев активные меры по поиску поджигателей, и на милость поимщиков особенно не рассчитывали. Мы надеялись, что еще в самом начале успеем оторваться от преследователей и уйти к станции, но индейские боги сыграли с нами недобрую шутку. Пропустив нужный поворот, мы полчаса проплутали по лесу, выйдя под конец на то же самое место — к индейскому лагерю.

— Ошибка вышла, — удивился я, глядя в просвет между деревьями. — Эк заморочило! Языки пламени больше не плясали в холодном утреннем воздухе, но спокойнее от этого на берегу не стало. На краю поля виднелись крошечные фигурки дозорных, похоже было, что они заметили, как кто-то ломится по лесу. Часть из них принялась кричать и размахивать руками, а человек десять сорвались с места и припустили по полю в нашу сторону. Пришлось разворачиваться и опять уходить в лес.

Странная это была беготня — деревья проносились мимо, менялись тропинки, под ноги лезли овраги и бурелом. Предрассветные сумерки сделали знакомый ландшафт совершенно неузнаваемым — уже через сто метров стало невозможно определить, где мы находимся. Мне казалось, что я знаю маршрут, но нас опять закружило по лесу и через полчаса вынесло на то же самое место. Лично со мной такое было впервые — учитывая тот факт, что находились мы в родном, еще с детства знакомом лесу.

— Еб твою мать, Петрович, — взбеленился Крейзи. — Куда же ты прешь?

— Да причем тут я? — усевшись на корточки, я пытался отдышаться. — Я не за собой веду, я просто бегу первым!

— Добегаемся так! — недобро сощурился Кузьмич. — Гляди, нас опять заметили! И действительно — на краю лагеря возникла какая-то суета. Дистанция была приличная, время отступить у нас было — но так не могло продолжаться вечно.

— Крутимся тут, словно белки в колесе! — выругался Строри. — Я бы на месте индейцев решил, будто мы еще чего-нибудь решили поджечь! Гляди, как бы они не принялись за нас всерьез! Плюнув в сердцах, я опять вскочил на ноги и бросился в лес. Деревья укрыли нас от преследователей, направление я держал более чем четко и так до сих пор и не понял, каким образом лесные тропинки снова вывели нас к индейскому лагерю. Теперь мы выскочили чуть дальше, со стороны поля — аккурат на группу поимщиков из полутора десятков мужиков. Они заметили нас и припустили в нашу сторону, но расстояние было слишком велико. Пока они телепенились, мы успели пересечь поле в направлении деревни «Болото», свернуть в чащу и скрыться из глаз.

— Как бы они не решили, что мы над ними глумимся! — крикнул Строри, пока мы огибали деревню и искали выходы к железнодорожным путям. — Часа полтора здесь крутимся, никак не меньше! А отбежали-то всего на два километра!

— Твоя правда, — поддержал его Кузьмич. — Пора отсюда валить!

В качестве направления движения мы выбрали соседнюю с Толмачево станцию — «Разъезд Антонины Петровой». (Мы опасались, что в направлении Толмачево индейцы вышлют свои патрули.) До нее пешим ходом пилить и пилить — так что можно было не опасаться, что индейцы опередят нас и сумеют обустроить в районе станции толковую засаду. Мы рассуждали так — целым лагерем они вряд ли поднимутся в поход, а от десятка поимщиков мы уж как-нибудь отобьемся. Часа через полтора-два мы оставили деревню далеко позади и решили сделать привал на железнодорожной насыпи, возвышающейся из раскинувшегося по обе стороны бескрайнего болота. Ряска и холодная вода со всех сторон подступали к ржавому полотну, тут и там поднимались из пучины корявые, сухие деревья. Болотистое мертволесье раскинулось до самого горизонта, оставляя железную дорогу единственной ниточкой, связывающей разные берега этого топкого царства.

Примостившись на шпалах, мы пили коньяк и закусывали его единственной имеющейся в нашем распоряжение пищей — банкой минтаевой икры. Ноги гудели от долгого пути, небо светлело — еще час, и над горизонтом появится неумолимое солнце. От погони мы оторвались, так что единственный вопрос, который нас по-настоящему беспокоил: догадаются ли индейцы сесть в Толмачево на первую электричку и «проверить» соседние станции?

— Дело сделано, — констатировал Строри. — Чего теперь?

— Как это чего? — удивился я. — Возвращаемся в город, где я беру Леночку с документами и Ефрейтора с собакой — и снова сюда. В полдень возле Толмачевского отдела меня будет ждать «луноход» с четырьмя автоматчиками и местным лесником. Будет тема глянуть на наши ночные дела и определиться, что мы сделали ночью и с кем теперь воевать. Как, добро?

— Скорее уж зло, — отозвался Крейзи, качая головой с самым пасмурным видом. — Судя по крикам, вы с Панаевым подожгли вовсе не Мато Нажина, а постороннее типи с женщиной и детями внутри! Что это за война такая, вы мне не скажете?