Примитивная магия, подумал Блейд. Это как-то не вязалось с речью и обликом его новых знакомых; инстинктивно он угадывал в них некую утонченность и мудрость древней расы, пришедшей, возможно, в упадок, но не потерявшей ни мужества, ни достоинства. Конечно, Панти был просто мальчишкой, но старший фра казался Блейду человеком неглупым и проницательным. И деликатным, очень деликатным! Миот вел себя словно вежливый хозяин, которому не подобало расспрашивать случайного гостя ни о цели его странствий, ни об имени, ни о роде, ни о землях, откуда тот прибыл. Да, во всем его поведении, в спокойных темных глазах, в жестах, скупых и уверенных, в плавной речи — во всем этом чувствовались отзвуки древней и далеко не примитивной культуры. Но талисманы… магия…

Блейд покачал головой и бросил взгляд на солнце. Оно почти уже село, и лишь тонкий огненный ободок выглядывал над сумрачной стеной леса.

— Значит, все эти земли принадлежали фра? он широко развел руками. — Расскажи, как же вы их лишились?

— Не сейчас, Талса. Раньше надо дойти до пещеры. Уже недалеко.

В молчании они добрались до скалистого гребня, выступавшего из воды и тянувшегося к западу. Хотя на землю уже опустилась темнота, Миот уверенно лавировал среди мрачных утесов и расселин; вероятно, он знал и помнил тут каждый камень. Наконец он свернул в какую-то трещину, прошел с десяток шагов и опустился на колени.

— Берегите головы, — предупредил он, повернувшись к спутникам.

С минуту они продвигались на четвереньках в могильной тьме; потом Блейд ощутил, что впереди открылось какое-то обширное пространство. Рев, грохот и перезвон воды на перекате был слышен и здесь, хотя казался уже не таким громким. Под невидимыми сводами гуляло эхо, и воздух, влажный и теплый, словно подрагивал от вечного гула речных струй.

— Можно встать, — произнес Миот. Странник услышал, как он шуршит сухими ветвями, складывая костер. — Сейчас будет свет… только достану огненные камни… — теперь, судя по звукам, искатель копался в мешке.

— Не надо, — произнес Блейд, опуская на пол сумки. — Где тут хворост? У твоих ног? — он присел, нащупал груду сухих ветвей и хлопнул Миота по колену: — Отойди-ка, чтоб тебя не опалило…

Вытянув руки, он сосредоточился, испытывая привычное чувство тепла в ладонях. Они становились все горячее и горячее, как будто странник прижимал пальцы к стенкам нагретого котелка; на какой-то миг жжение сделалось почти нестерпимым, потом вниз, к дровам, метнулся ослепительный язык пламени, охватил сухое дерево, и ветви затрещали, словно приветствуя жаркие объятья огня.

Блейд встал, весело погладывая на ошеломленные лица фра.

— Только-то и всего, парни.

— Магия, клянусь хвостом Калхара! — У Панти отвисла челюсть.

— Да, магия! — с усмешкой подтвердил странник. — У Брина и вашей Лиллы — своя, у меня своя. Без всяких талисманов!

— Черная или белая? — В глазах юноши играли алые блики, рука невольно потянулась к мечу.

— Красная, — Блейд, довольно щурясь, присел у костра. — Я же сотворил огонь, парень!

Миот, молча покачав головой, начал разбирать сумки. На свет появились три вместительные фляги (одну, зыркнув на Блейда из-под нависших бровей, он сразу протянул страннику), затем — мешочки с сушеным мясом и кореньями, точильный камень, духовые трубки, пучки коротких стрел, объемистый мех для воды, связка сине-фиолетовых перьев, упряжь, снятая с убитых клотов, их пышные хвосты, медный свисток и головной убор Онты. Блейд, полюбовавшись фляжкой — искусным изделием из двух овальных кусков твердой коры, между которыми был вклеен кожаный ободок с богатым орнаментом, — раскупорил ее и приник к горлышку. Вино было прохладным, легким и отдавало медом; он сделал пару больших глотков, чувствуя, как отступает усталость.

Старший фра продолжал разбирать сумки, сортируя их содержимое. Наконец он отодвинул в сторону упряжь, тяжелые ошейники с металлическими шипами и еще какое-то имущество, относившееся, видно, к погибшим клотам, и велел Панти:

— Это спрячь. Там, у дальней стены, есть короб…

Огромные рыжие хвосты он с тяжелым вздохом сунул обратно в мешок.

— Зачем ты их отрезал? — спросил Блейд, снова прикладываясь к фляге.

— Отнесу в стойбище клотов. Таков обычай… Частица плоти отошедшего к предкам должна храниться в поминальной пещере.

— В ней, должно быть, не пройти, — усмехнулся странник.

— Да, тесновато. Они натащили туда длинных жердей, на них-то и развешивают хвосты, уши и когти… Ну, у каждого народа — свой обычай. У нас, как ты видел, бото…

Расположившись у костра, путники приступили к трапезе. Блейд, проголодавшийся за день, ел быстро и жадно, забрасывая Миота вопросами; тот неторопливо жевал, прихлебывал из фляги, рассказывал.

Вскоре страннику стало ясно, что на сей раз он попал в прибрежную зону огромного материка в южном полушарии, протянувшегося в широтном направлении на многие тысячи миль. Ни Миот, ни, тем более, Панти не знали точно, сколь велико это расстояние; Миот полагал, что от равнин Иллура, домена фра, до Канны, восточного мыса, насчитывается сотня дней пути. На западе лежал мыс Сивдар’ат, и до него было раз в пять-шесть дольше, так что Блейд заключил, что континент, называвшийся, как и весь этот мир, Майрой, в самом деле очень велик. Он уходил к южному полюсу, где простирались дикие и неведомые земли — бесплодные плато, ущелья, хребты, горные пики; там было царство камня, льда и вечных снегов. Меж горами и великим северным океаном, Самниром, вдоль всего побережья шла бесконечная полоса равнины, кое-где достигавшая трехсот миль в ширину, в иных же местах не превосходившая пятидесяти. Это был Иглстаз — местная Ойкумена, обитаемый мир с теплым субтропическим климатом, поделенный между родами черноволосых смуглых латранов и светлых дентров.

С юга на север горные области Майры пересекали несколько могучих хребтов; ближайший из них, граничивший с лесами и степями Иллура, назывался Тарвал. С гор текли реки, которые на равнинах Иглстаза разливались плавными и полноводными потоками. Многие, как понял Блейд, не уступали по ширине Нилу или Миссисипи, но их путь к океану был не долог — десятки, самое большое — сотни миль. Людские поселения-гроны обычно стояли на их берегах и назывались по имени рода с добавкой номера: грон ад’Фра — первый или главный, грон ип’Фра — второй, и так далее. Такая система показалась Блейду весьма странной, напоминавшей обозначения колониальных фортов, но Миот не мог объяснить, откуда она возникла. По его словам, так повелось с древних времен, и, похоже, обитатели Иглстаза никогда не изменяли этому обычаю.

Кстати, их было совсем немного. На длинной полосе плодородной земли, протянувшейся вдоль теплого океана чуть ли не на пятнадцать тысяч миль, обитала всего сотня родов, и десяток самых крупных насчитывал по тридцать-сорок тысяч человек, включая стариков и малых детей. Услышав это, странник в изумлении приподнял брови: Иглстаз мог прокормить в десять, в сто раз большее население!

Не менее удивительными показались ему и познания Миота. Пожилому фра было за пятьдесят, он исходил весь Иллур, и домен тейдов, друживших с фра, и граничные земли кастелов, свирепо враждовавших с ними; он знал горы и лес, реки и озера, океанское побережье и близлежащие острова, он даже ходил на Сухие Равнины, простиравшиеся к западу от главного грона тейдов. Но Миот никогда не видел Канны, восточной окраины материка, ни, тем более, безмерно далекого Сивдар’ата; он не был на ледяном юге и в ущельях Барга, соседнего с Тарвалом великого хребта. Однако эти места были ему известны — то ли из устных рассказов, то ли по неким записям. Когда Блейд задал прямой вопрос, пожилой фра только улыбнулся.

— У тебя своя магия, Талса, у нас — своя. Майра велика, и Иглстаз тоже не мал, но кое-что мы о нем знаем. Не все, конечно, иначе искатели вроде меня остались бы без дела… да, не все, но многое.

— Значит, магия, — с едва заметной насмешкой протянул Блейд. — Какая же, черная или белая?