Отдаленный звук горна прервал его размышления. В окнах дворца загорелись огни, яркие точки факелов начали расползаться по парку, и Блейду на миг показалось, что он слышит гул взволнованных голосов, лязг оружия, скрежет гравия под быстрыми шагами и ржание лошадей. Гралия завозилась в своем кресле.

— Что там, Блейд?

— Началось… Тревога!

Он полез в кресло, затем пристегнул ремни и проверил, что может легко дотянуться до пусковой рукояти катапульты.

— Пора пускать в действие магию, милый? — голос Гралии слегка дрожал.

— Да, малышка. Это очень надежное колдовство, так что ты не должна бояться.

— Я не боюсь. Мне интересно.

— Мне тоже.

Он резко рванул вниз металлический треугольник и тут же разжал пальцы. Сзади что-то громко щелкнуло, раздался изумленный вскрик девушки, и страшная сила швырнула планер в небеса — словно игрушку, подброшенную рукой гиганта. Блейд нашарил рукояти, управлявшие закрылками, плавно повел их на себя, и нос машины послушно задрался вверх.

Они летели! Они мчались стремительно и бесшумно, и берег Меотиды, прибрежные утесы, город на склоне горы и дворец, оседлавший её гребень, скоро растаяли во тьме. Остались лишь море, месяц, звездное небо и воздух, становившийся все холоднее и холоднее.

Глава 10

Темное необозримое пространство раскинулось вокруг них. Внизу слабо опалесцировала под лунным светом поверхность моря; она казалась покрытой едва заметной рябью — бесконечной чередой валов, катившихся к берегам благословенной Меотиды, к причалам и пирсам древнего города, растаявшего во мраке за их спинами. Живое, чуть колышащееся покрывало простиралось на юг и север, на запад и восток — черная ткань, прошитая серебряными блестками, мерцающая, как огромный полированный агат. Море выглядело нескончаемым и безбрежным, и мчавшимся над ним людям чудилось, что никогда больше они не увидят утесов и скал, полей и зеленых лесов, золотисто-желтого разнотравья степи, башен, крыш и стен городов — всего того, что высилось и росло на груди матери-земли. Странным образом это не пугало их, вселяя лишь чувство безмерного покоя и умиротворенности.

Вверху круглился небесный свод из темного хрусталя, одновременно прозрачного и непроницаемого для взгляда. Он был невыразимо далек, высок и черен; он медленно поворачивался вокруг путников, увлекая за собой мириады ярких цветных огоньков, которые складывались в причудливые узоры созвездий, уже привычных для глаз Блейда. По нижнему краю этой гигантской опрокинутой чащи пестрой полосой бежали картины древней истории Меотиды: конь, вставший на дыбы — победа над фраками; вереница человеческих фигурок, скованных цепью из бронзовых звезд — набег в земли гермов; скрещенные мечи — пеший поход в Айталу, галера с поднятыми веслами — морская экспедиция в Жаркие Страны, разрушенная башня — дворцовый переворот трехсотлетней давности; снова конь, на этот раз распластавшийся в беге — отражение атаки варваров под Прастом. Над этим кольцевым звездным фризом вставали иные видения, иные сцены, но каждая из них имела свой смысл и значение. Блейд держал курс на две яркие звезды восточного небосклона; ярко-алые и лучистые, они назывались глазами Сата. Не моргая, он глядел в эти огненные зрачки божества, которое собирался низвергнуть, и улыбался, опьяненный стремительным бесшумным полетом и свежим прохладным воздухом.

Гралия пошевелилась на заднем сиденье, и он повернул голову:

— Замерзла?

— Да… Немного…

— У тебя за спиной тюк с теплыми плащами. Разверни его и дай один мне. Достань из мешка бурдючок с вином… только осторожно, девочка, не раскачивай нашу птицу.

Послышался шорох, на плечо ему лег тугой валик ткани, потом девушка передала флягу. Вино было сладким и густым; оно согревало кровь, но не туманило голову.

— Где мы? Куда несет нас твоя магия? — голосок Гралии слегка дрожал от возбуждения.

— Мы в летающей лодке или внутри деревянной птицы, — пояснил Блейд. — Посмотри, слева и справа от тебя — крылья… видишь, как они блестят в лунном свете? Сверху — небо и звезды, внизу — море.

— Как далеко… — с изумлением выдохнула она.

— Да. Мы поднялись на два-три фарсата и летим прямо на восток, в Сас.

Девушка ничего не ответила, но Блейд ощутил на своей шее её теплое дыхание; прижавшись подбородком к его плечу, Гралия глядела на восток.

— Теперь я узнаю… да, узнаю… эти две красные звезды — глаза Сата… — она снова замолчала и вдруг воскликнула, почти не скрывая страха: — Блейд, Блейд! Но крылья нашей птицы совсем не движутся! Мы упадем?

— Нет, не бойся. Ты видела, как орлы парят в вышине, неподвижно раскинув крылья?

— Да…

— Вот так же парит и наша птица. А на восток её несет воздушное течение, ветер, который дует от гор Меотиды к хребтам Райны. Мы мчимся быстрее парусного корабля и завтра уже достигнем суши.

Снова молчание. Потом Гралия с необычной для нее робостью спросила:

— Эту магию… эту птицу… придумал ты?

— Нет, малышка. Её придумал и построил старый Лартак, я только немного помог ему.

— Значит… значит, мы взяли её без спроса? Украли?!

Блейд поднял правую руку и погладил её волосы; головка Гралии по-прежнему покоилась на его плече.

— Ты опять не угадала. Старик все знает.

— Он помог нам бежать?

— Да.

— Но почему?

Блейд некоторое время размышлял. Их встречи с Гралией были скоротечными, и до сих пор они не имели времени для разговоров. Он даже не знал, умна она или глупа; лишь инстинктивное ощущение мужчины, уже не раз обладавшего этой кареглазой красавицей, подсказывало ему, что Гралия обладает тонкостью чувств и какой-то отчаянной бесшабашной смелостью. Но, по сути дела, сейчас они впервые беседовали серьезно.

— Понимаешь ли, малыш, — медленно начал он, — Лартак очень мудрый человек…

— Я в этом не сомневаюсь. И он добр!

— Да. К тому же, он повидал свет. И он понял, что во всех странах, в Райне и Айтале, на жарком юге и в лесах северных варваров, люди живут иначе, чем в благословенной Меотиде. Мужчины любят женщин, женщины любят мужчин, и потомство их — следствие этой любви. Лартак — философ и инженер, и он знает, что прочным и надежным является лишь то, что сделано с любовью. Как эта деревянная птица, несущая нас в воздухе…

— Ты хочешь сказать, что все дело в детях?

Она быстро соображает, подумал Блейд.

— Главное — в детях, но не только в них. Ваш СатПрародитель пошел против законов природы, когда заставил вас подчиниться своим заветам. Смотри, как все устроено в мире: раскрываются цветы, склоняются друг к другу, завязывается плод, он начинает расти, зреть… Потом он падает с материнской ветви, и в нем — семена… семена новой жизни. Но если плод не зародился, если цветы ласкали и нежили друг друга лишь затем, чтобы получить наслаждение, они…

— Пустоцветы, — быстро сказала девушка. — Все мы — пустоцветы, если верить твоим словам. Хотя каждая из нас рожает детей, но это еще никому не приносило удовольствия.

— А как это происходит? — спросил Блейд. Он знал, что производство потомства — священная обязанность каждой амазонки, но детали оставались ему неизвестны.

— Нуу… Когда девушке исполняется двадцать три, и она достигает полной зрелости, ей подбирают мужчину… она должна провести с ним ночь или две… это очень неприятно — и для нас, и для них… Если не получилось, через месяц надо идти к другому мужчине… Так бывает в первый раз. Потом — то же самое, в двадцать восемь лет. Можно потребовать встречи с мужчиной и после тридцати, родить третьего и четвертого ребенка, но я давно не слышала о таких случаях.

— А дети? Что происходит с детьми?

— Их выкармливают рабыни, под присмотром старых археод… Потом девочек и мальчиков разделяют; они живут в своих поселках, мы — в своих. Нас учат воинскому искусству, их — делам правления, торговли и художествам… кто к чему способен. — Она вздохнула. — Я выросла на равнине Праста… То были тяжелые годы, Блейд! Наши учителя суровы, и поэтому, когда становишься взрослой и можешь завести подругу, это… это как первое дуновение тепла после холодной дождливой зимы.