— Но, сэр, — зачем? — перепуганный Шраб впервые забылся до такой степени, что осмелился расспрашивать капитана.

Однако задуманный план настолько воодушевил Харпплейера, что он не разгневался на эту нечаянную фамильярность. Напротив, он даже незаметно улыбнулся, а неверный свет угасающего дня скрыл выражение его лица.

— Шесть баррелей [3] пороха — потому что кораблей тоже шесть, — ответил он с необычной для него скромностью. — Ну, за работу!

Канонир и его подручные быстро справились со своей задачей и, обвязав стропом заполненные порохом бочонки, опустили их в лодку. В крошечном кокпите едва осталось место, чтобы сесть. Молоток — и тот некуда было положить, и Харпплейеру пришлось зажать его в зубах.

— Мисчер Шраб, — невнятно произнес он с молотком в зубах, внезапно впав в уныние. Он очень ясно представил себе, как всего через несколько мгновений он выставит свое бренное, непрочное тело против своры, нанятой узурпатором, удар хлыстом которого поставил на колени целый континент. Он вздрогнул от своей опрометчивости — вот так, запросто, бросить вызов Тирану Европы, и тут же содрогнулся от отвращения к собственной бренности. Никто и никогда не должен узнать о подобных мыслях, о том, что он слабейший из всех.

— Мистер Шраб, — позвал он снова. В голосе его не осталось и следа от недавней бури чувств. — Если к рассвету я не вернусь, принимайте командование кораблем на себя, потом напишете подробный рапорт. Прощайте. И помните — в трех экземплярах.

— О сэр… — начал Шраб, но Харпплейер уже не слышал его. Стеклянный колпак захлопнулся, и почти игрушечное судно устремилось навстречу мощи всего континента.

Позднее Харпплейер посмеялся над проявленной в первые минуты слабостью. Поистине осуществить сумасбродную затею оказалось не труднее, чем тихим воскресным утром прогуляться по Флит-стрит. Чужеземный корабль погрузился в воду и, проскользнув мимо береговых батарей на мысе Пьетфе (английские моряки обычно называли его мысом Питфикс), очутился в охраняемых водах Сьенфика. Ни один страж не заметил на воде легкую рябь, ничей глаз не увидел смутный контур лодки, всплывшей рядом с высокой деревянной стеной — корпусом линейного французского корабля. Два сильных удара молотком надежно прикрепили к нему первый бочонок с порохом, потайной фонарь коротко вспыхнул, на мгновение осветив поджигаемый фитиль. И не успели озадаченные часовые высоко на палубе подбежать к борту, таинственный посетитель исчез. Они не заметили предательски искрящий фитиль его загораживал собой целый баррель смерти, к которой тот неторопливо подползал. Еще пять раз Харпплейер повторил этот простой, но смертоносный прием. Когда он заколачивал последний гвоздь, со стороны первого корабля донесся приглушенный взрыв. Не открывая колпак, он осторожно выбрался из гавани. Позади него шесть кораблей, гордость военно-морского флота Тирана, пылали огненными колоннами, превращаясь в обугленные корпуса, медленно оседающие на дно океана.

Миновав береговые батареи, капитан Харпплейер открыл стеклянный колпак и с удовлетворением оглянулся на полыхающие корабли. Он выполнил свой долг и внес свою скромную лепту в окончание ужасной войны, которая опустошила целый континент и еще за несколько лет сведет в могилу такое множество лучших людей Франции, что даже среднестатистический рост французов уменьшится более чем на пять дюймов. Угас последний погребальный костер, и Харпплейер развернул свой кораблик в ту сторону, где находился «Чрезмерный». В глубине души он чувствовал жалость к погибшим кораблям, потому что то были превосходные корабли, хоть и в ленном владении Безумца из Парижа.

К своему кораблю он подошел на рассвете и только тогда ощутил навалившуюся на него безмерную усталость. Он ухватился за брошенный сверху трап и с трудом поднялся на палубу. Барабаны отбивали дробь, фалрепные отдавали ему честь, а боцманские дудки заливались радостной трелью.

— Отлично сработано, сэр, отлично сработано! — воскликнул Шраб, бросаясь к Харпплейеру и помогая тому взобраться на палубу. — Мы даже отсюда видели, как они горели.

В воде позади них послышалось утробное ворчание — точно так булькает вода, когда из раковины вытаскивают пробку. Харпплейер стремительно обернулся и успел увидеть, как необычное судно погружается в море и уходит в пучину.

— Ну и сглупил же я! — пробормотал он. — Совсем забыл закрыть люк. Должно быть, волна плеснула.

Пронзительный крик внезапно и грубо прервал его печальные размышления. Обернувшись, Харпплейер увидел, как волосатый незнакомец подбежал к борту и с ужасом уставился на исчезающее в глубине судно. Воочию убедившись в том, что действительно лишился своего сокровища, человек страшно закричал и целыми пригоршнями стал рвать на голове волосы, благо их у него было предостаточно. Затем, прежде чем его смогли остановить, взобрался на борт и вниз головой бросился в море. Он камнем пошел ко дну — то ли он не умел плавать, то ли не пожелал всплыть. Очевидно, между ним и его судном имелась некая странная связь, поскольку на поверхности он больше не появился.

— Бедняга, — произнес Харпплейер с сочувствием сентиментального человека, — оказался в одиночестве так далеко от дома. Наверное, в смерти он стал счастливее.

— Да, наверное, — пробормотал флегматичный Шраб, — но у него были задатки стать хорошим марсовым, сэр. Запросто бегал по рангоуту: а знаете, что помогало ему так здорово держаться на всех этих реях и ступеньках? Ногтищи у него на пальцах ног оказались такие длинные, что аж в дерево впивались. А на пятках вдобавок еще по пальцу — он ими за перекладины цеплялся.

— Попрошу не обсуждать физические недостатки покойного. Когда будем писать рапорт, внесем его в список Погибших в море. Как его звали?

— Не успел сказать, сэр. Но мы запишем его под именем мистера Грина.

— Что ж, справедливо. Хоть он и был иностранного происхождения, он, несомненно, гордился бы тем, что умер, получив славное английское имя.

Отпустив верного, но недалекого Шраба, Харпплейер возобновил свое бесконечное хождение по юту. Он молча страдал. Страдания эти были его, и только его, и пребудут с ним до тех пор, пока орудия Корсиканского Людоеда не замолчат навсегда.

ОТ КАЖДОГО — ПО СПОСОБНОСТЯМ

— Вы только взгляните на ствол — в него палец можно засунуть, — сказал Арам Бриггс и тут же подтвердил свои слова делом. Неосознанно сладострастным движением он пропихнул в дуло огромного пистолета волосатый указательный палец и медленно его покрутил. — Его пуля уложит наповал любое животное из-за гидростатического шока, а если пуля будет разрывная, то она запросто свалит дерево или пробьет стену.

— Мне кажется, после первого же выстрела отдача такого пистолета просто сломает человеку кисть, — с нескрываемым отвращением заметил доктор ДеВитт, близоруко вглядываясь в змею, готовую нанести удар.

— Да где вы прожили всю жизнь, ДеВитт — в доме? Ничего она вам не сломает, отдача пистолета такого калибра оторвала бы вам руку, не будь у него амортизатора. Это же 25-миллиметровая безоткатная модель. Вместо того чтобы ударить назад, энергия выстрела рассеивается, проходя через щели…

— Избавьте меня, пожалуйста, от неточного описания принципа действия безоткатного огнестрельного оружия — я знаю о нем столько, сколько пожелал узнать. Я предложил бы вам пристегнуться, потому что скоро начнется торможение перед посадкой.

— Что это вы разнервничались, док? Раньше-то вы поменьше сюсюкали. — Улыбка Бриггса была больше садистской, чем искренней, и ДеВитту пришлось перебороть неприятное чувство, которая она в нем непроизвольно вызвала.

— Извините. Нервы, наверное. — Снова та же улыбка. — Но я вовсе не утверждаю, что привык к подобным миссиям, и не притворяюсь, будто посадка на планету, где полно враждебно настроенных туземцев для меня хоть немного привлекательна.

— Вот поэтому здесь я, ДеВитт, и вы должны быть чертовски этому рады. Вы, яйцеголовые, вляпались в неприятности, поэтому вам пришлось позвать кое-кого, кто не боится взять в руки пистолет, чтобы он вас из них вытянул. — Загудел сигнал, и на контрольной панели тревожно замигала красная лампочка. — Вы позволили Заревски сесть в галошу, и не в состоянии сами его спасти…