Это была, в общем и целом, тихая и достойная церемония, и я радовался, что присутствовал на ней. Я только опасаюсь, что далеко не все священники различных большеносых религий обладают веселым добросердечием высокочтимого Э Пи-ско Сена.

После церемонии опять пришла ухаживающая дама, и спустя некоторое время господин Ши-ми вздохнул погромче, поднял подбородок, открыл глаза и посмотрел на свет на потолке. Потом его рот чужим голосом произнес непонятное слово, и он умер.

У меня было такое чувство, что в этот момент он стал еще уже. Со сложенными на одеяле руками он казался мне смирным и послушным ребенком.

Несколько дней спустя состоялась церемония по случаю смерти, а затем захоронение. В этом мире мертвые хранятся в специально для этого оборудованных холлах для умерших — чтобы смерть ни в коем случае не вошла в дом живых! — и их или деликатно сжигают, или, как у нас, закапывают в землю. Для этого служат кладбища, и могилы украшаются или обтесанными камнями, или перекрещенными балками из железа и тому подобного, а в некоторых случаях и статуями. На панихиду пришло много людей, но кроме господина Те-хоу я не знал никого. Я встал позади всех и прислушался к музыке. К моей радости и, вероятно, к радости души усопшего господина Ши-ми звучал тот кусок из Небесной Четверицы мастера Бэй Тхо-вэня, который он особенно любил. Господин Высокочтимый священник Э Пи-ско Сен произнес прекрасную речь, на гробе лежало много цветов, и после того, как его опустили вниз, все по очереди выразили соболезнование каким-то одетым в черное людям (потому что черный цвет у них — цвет траура); я сделал то же самое, хотя мной владело какое-то неопределенное чувство, что выражать соболезнование они должны были мне.

Когда траурная церемония закончилась, господин Те-хоу отвел меня в сторону и сказал, что я должен обратиться к одной даме, у которой «есть кое-что для меня». Я подошел к этой даме, одной из одетых в черное людей, отвесил одну седьмую поклона и назвал свое имя. Она дала мне записочку с адресом какого-то ходатая, к которому мне почему-то нужно было зайти. Ходатая звали Кси.

Во время своего первого пребывания в этом мире я познакомился с высокочтимой вдовой — матерью господина Ши-ми. Позже я узнал от него, что она к великому прискорбию умерла. Но то, что у господина Ши-ми были еще две замужние сестры, жившие в отдаленных провинциях, мне было неизвестно.

Одной из сестер оказалась та самая дама, что дала мне записочку.

Прямо на следующий день я отправился к господину ходатаю Кси — да, такого я поистине не ожидал. Сначала он был холоден и деловит, если не сказать недружелюбен; спросил меня, действительно ли я господин Гао-дай, друг умершего; да, ответил я, и тогда он протянул мне бумажный конверт. Там находится, сказал господин Кси, один письменный документ, который сестра господина Ши-ми нашла среди вещей своего брата. Я взял этот конверт, поблагодарил его и хотел было удалиться, как господин Кси, внезапно улыбнувшись, вытащил из ящика своего письменного стола какую-то книгу, протянул мне и спросил:

— Знаете ли вы, что это?

У меня чуть было не остановилось сердце. И что же было напечатано на крышке переплета? «Письма в древний Китай».

— Ваше имя Гао-дай? — спросил господин ходатай Кси.

Я раскрыл книгу. Язык у меня прилип к гортани, я не мог вымолвить ни слова. Это были переведенные на язык большеносых, мои письма к тебе — тогдашние! С указанием моего полного имени.

— Я надеюсь, — сказал я, когда мой язык снова принял нормальное положение, — что эту книгу прочитало не так много человек.

— На сегодняшний день продано десять раз по сто тысяч таких книжек.

— О! — выдохнул я. — Однако Гао-дай чрезвычайно распространенное имя, — солгал я и быстро распрощался.

О мой любезный Цзи-гу, храни мои послания в тайне, если они дойдут до тебя. Я не хочу, чтобы они впоследствии разлетелись среди большеносых в виде вот таких книжек. Дело в том, что они настолько чувствительны, эти большеносые, что, возможно, посчитают себя сильно уязвленными тем, как я описываю их мир. А мне не хотелось бы быть невежливым.

XI

Дорогой друг, плохое и хорошее как всегда перемешиваются. Что говорит мудрец у пурпурных ворот? «Едва получишь в руки чашу чистой воды, как туда падает отвратительная оса. Но если ты из-за дождя не выйдешь из дома, ты не найдешь на дороге слиток золота».[56]

Если бы ты увидел сейчас меня, сидящего в городе, называющемся Бо-цзен,[57] ты бы растаял от сострадания. (Хотя, может статься, твое положение еще хуже.) Рядом со мной храпит слепой Ло-лан, и, как ты догадываешься, идет дождь.

Но по крайней мере здесь не так холодно, потому что город Бо-цзен находится южнее в равной степени как громадной, так и непривлекательной горной цепи, которая по мнению некоторых большеносых отделяет населенные области этой части земли _от — по климатическим причинам — не населенных и слегка сдерживает мрачные ледяные ветры, дующие с севера.

Я сижу здесь в одном из Му-сен, который, по правде говоря, закрыт, но хитрый Ло-лан… об этом позже.

По крайней мере мы не мокрые. На улице темно. Наружный свет сюда почти не проникает. Я сижу, скрючившись, в самом светлом месте и пишу эти строки. В животе бурчит. Ло-лан заснул. Возможно, сказал он, ему приснится, что он сыт. Последнее, что нам удалось съесть, был запеленутый в железо гороховый суп. Железо мы, конечно, не ели, а использовали его в качестве столовой посуды. Ло-лан подогрел суп в парке на костре из хвороста. По счастью, мы уже кончили есть, когда подошли две ищейки и стали нас прогонять. Это, как ты видишь, неблагоприятные стороны моего положения. Благоприятная же сторона покоится на надежде, а надежда на том, что было написано в документе, полученном мною от господина ходатая Кси.

Я раскрыл конверт сразу же под воротами, ведущими к огромному Дворцу ходатайств. В конверте лежал лист бумаги, написанный господином Ши-ми. Я сразу узнал его почерк. Это было неоконченное письмо доброго человека, адресованное мне. Писать его он начал еще в Ю-Э-Сэй. Очевидно, он взял его в свое, к сожалению, оказавшееся последним, путешествие на Летающем Железном Драконе, хотел закончить его в Минхэне и отправить мне. Что меня тронуло до глубины души, так это следующие строчки: «Мы договорились встретиться в Либицзине, но из опасения, как бы эта важнейшая информация не прошла мимо вас, я пишу это предваряющее письмо». Как будто он уже все предчувствовал.

В том самом городе, писал господин Ши-ми, куда он ненадолго приехал, чтобы повидать своего коллегу, он узнал от него, что я должен поехать в некий город Л'им,[58] расположенный южнее великих гор, где с высокой долей вероятности, граничащей с полной уверенностью, в определенной библиотеке — он дал мне ее точное название — я найду необходимую мне книгу. И это еще не все: в следующем месяце в Л'им отправится известный ученый «Высокий Павильон», который может быть мне полезен.

С этим известием я опять поехал на передвижной железной трубе в Либицзин. Мне было ясно, что я снова остался без денег. Великодушный договор с господином Ши-ми относительно ссуды закончился с его смертью. Даже если бы я открыл свое истинное происхождение, кто бы мне поверил? У кого бы я вызвал столь великое доверие? Остатка моих денег хватило лишь на покупку подтверждающей бумаги для путешествия обратно в Либицзин.

Я забрал из Гоу-тел свои оставшиеся вещи, продал все, в чем остро не нуждался — но, конечно же, не компас времени, хотя за него можно было бы получить невероятную сумму. Я не хочу докучать тебе описанием утомительных усилий, которые я должен был предпринять, чтобы продать свои пожитки. Зачастую это было больше, чем просто унизительно, а получил я немного. Но все же железный резерв для путешествия в Л'им я собрал и вознамерился отправиться туда немедленно, хотя бы и пешком. Но ведь бывают счастливые стечения обстоятельств? Бродя по Либицзину и предаваясь самым мрачным мыслям после того как продал, так сказать, за пригоршню монет свое прекрасное, теплое и, собственно, совершенно новое пальто, отчего и сам Либицзин представлялся мне мрачным и угрюмым, я вдруг услышал: «Ах ты несчастный ки-тай-цзы!»