Мастер улыбнулся (что, принимая во внимание его прекрасную, однако скрывающую черты лица бороду, может заметить только внимательный наблюдатель) и сказал, что он посчитал бы себя плохим мастером своего цеха, если бы не смог приняться за прерванную работу без ущерба для нее с того самого места, на котором остановился. Лишь мазилы несут вздор о вдохновении.

Вот мой вопрос: как определяют, глядя на с трудом воспринимаемое искусство большеносых, что это гениально? Как узнать, является ли мастер беспорядочной живописи или мастер пеленания предметов или мастер сгибания проволоки гением или не является?

— Гениев, — сказал мастер Ми Ман-цзи, — назначают.

— Ого, — сказал я. — И кто же? Верховный мандарин? Высочайший священник? Или суд?

— Нет, — сказал Ми Ман-цзи. — Те, кто на регулярно появляющихся листах бумаги пишут об искусстве. Уже упомянутое Тайное Братство. Оно наблюдает, как некто наносит на бумагу треугольники и четырехугольники, и потом решает, является ли он гением или нет. И все обязаны с этим согласиться, и треугольники и четырехугольники или разрезанное полотно или что там еще получают навеки великое благословение.

— А если нет? — спросил я.

— Тогда-то он и увидит, кто он такой, — сказал мастер.

На меня это произвело сильнейшее впечатление. Я представил себе мастера по наклеиванию на холст заячьих шкурок, к которому в конце концов приходит тот самый Тайный Суд по искусству. Посовещавшись друг с другом, они устанавливают: этот — гений. После чего мастера по наклеиванию заячьих шкурок на холст с триумфом доставляют в ратушу, и мандарины Ню Лен-бега торжественно прикрепляют к его волосам Косу Гения… или что-то в этом духе.

Нет, сказал мастер Ми Ман-цзи, лично его, Ми Ман-цзи, гением не назначали. Так сказать, наоборот. Но в его случае это чрезвычайно мудреное дело. Тот самый Тайный Суд по Искусству не желал, чтобы кому-нибудь кроме них, не дай Бог многим людям, нравились бы произведения, которые рисуют художники. Они должны нравится только им, чтобы доказать тем самым, что только они обладают истинным пониманием искусства. Беда мастера Ми Ман-цзи состоит в том, что его живопись нравится всем. А это смертный грех. Таким образом, мастер Ми Ман-цзи лишен официальной Косы Гения, но, сказал он и снова улыбнулся, его радует и сам процесс работы и ее результаты, в то время как Назначенные Косы Гениев, как он подозревает, смертельно скучают над своими — и тут он употребил одно слово, которое я не решаюсь воспроизвести в письменном виде, поскольку оно связано с пищеварением — творениями.

Я хотел было распрощаться, но Ми Ман-цзи сказал, что я должен остаться еще на короткое время. Он взял лист бумаги и с большой тщательностью нарисовал меня.

Портрет был похож, однако не внешне, потому что мастеру Ми Ман-цзи удалось с помощью в высшей степени изобретательных поворотов и перспектив, а также мастерских введений неожиданных предметов, так сказать, вывернуть меня наизнанку. Быть нарисованным им в определенной степени небезопасно, но в конце концов на собственном изображении узнаешь, как глубоко мастер Ми Ман-цзи заглядывает в пространство и время.

Да, это так — и он настолько глубоко заглянул в меня, что я уже больше не мог скрывать от него мое истинное происхождение. После моего признания он на некоторое время онемел, но потом сказал, что слишком стар, чтобы чему-либо удивляться, и с этим делом было покончено. Он обещал, что никому не выдаст мою тайну, и подарил мне картину. Я не знал, как его отблагодарить. Но он заявил, что я не должен церемониться. Его порадует, если я возьму этот портрет с собой в древний Ки Тай. Возможно, он впоследствии вынырнет здесь как шедевр дальневосточного художника, и Тайный Суд по Искусству обозлится.

Я возьму эту картину с собой в глубину лет, если мне когда-нибудь, как я надеюсь, будет суждено вернуться назад. Как произведение одного из самых великих, хотя официально и не отмеченных Косой Гения мастеров искусства большеносых.

Но я сделал еще кое-что. У одного из Тайных Судей по Искусству, которого я выследил в Му-сен для Пробитых в Стене Дыр, мне удалось получить список всех назначенных гениев. К моему удивлению он предоставил мне его чрезвычайно охотно. А теперь, дорогой Цзи-гу, держись крепче. Я взял свой компас времени и проскочил на два столетия вперед в будущее. То, что я там увидел, здесь описывать не буду, пробыл я там недолго, но вполне достаточно: я быстро нашел, что искал, а именно Му-сен, и справился там по моему списку.

Что сказать тебе? Ни один из отмеченных Косой Гения не был известен там по имени. Но когда я назвал имя Ми Ман-цзи, у мандарина по искусству буквально перехватило дыхание, и он захотел купить мой портрет за такую сумму, которой хватило бы на постройку боевого корабля. Конечно, я отклонил его предложение. Зачем мне боевой корабль?

Я вернулся обратно в Ню Лен-бег, но мастеру Ми Ман-цзи ничего не рассказал. Мне и не нужно было говорить ему об этом: истинный — а не назначенный гений — и сам знает себе цену.

У мастера Ми Ман-цзи я был еще два раза, затем мы распрощались, и я отправился выяснять, что такое Шпо.

Шпо означает: без всякой необходимости бежать за прыгающим мячом из кожи. Шпо означает: человек в коротких штанах пытается ударить другого человека тоже в коротких штанах, но иной окраски. Шпо — это когда большой ложкой швыряют маленький мяч в голову другого человека. Шпо — это когда бегут с высунутыми языками, прыгают через палки, идут под воду, не потерпев кораблекрушения. Шпо означает размахивать многочисленными флажками, громко ликовать всей толпой до того и после того, как остальные отпрыгались и отбегались. Шпо — это денежный источник, это источник невероятной славы, шпо — это, как объяснил мне, глуповато улыбаясь, господин Фа Си-би: «важнейшее из второстепенных дел во всем мире».

Я поинтересовался смыслом шпо. Господин Фа Си-би долго думал, а потом сказал: шпо — это здоровье. Но когда выяснилось, что валяться в снегу тоже называется шпо, тут я смог возразить. Господин Фа Си-би вынужден был признать, что мучаться на холоде с шестами в руках и досками на ногах не очень-то здорово, «но несмотря на это, — сказал он упрямо, — шпо в конечном счете — это здоровье».

Понимаешь ли ты теперь, дорогой Цзи-гу, что такое шпо? Нет? Я тоже нет, хотя господин Фа Си-би еще долго уговаривал меня.

Мы сидели в большом прекрасном холле Гоу-тел «Четыре времени года», поскольку я, вернувшись из Ню Лен-бега в Минхэнь, решил провести здесь несколько дней. По старой привязанности я остановился в вышеупомянутой Го-ти Ни-цзя, где, как ты помнишь, я провел много недель во время своего первого пребывания в мире большеносых. Как _Же я был удивлен, когда, встав перед Гоу-тел, устремил свой взор вверх и, так сказать, погладил взглядом его высокий фасад! Не мое ли каменное изображение смотрело на меня сверху вниз из одного из медальонов?

Слишком много чести, подумал я и сказал об этом ключнику Гоу-тел, находящемуся в холле.

— Что, что? — переспросил он.

Мы вышли наружу, и я показал ему на медальон. Тут удивился он: ему это ни разу не бросилось в глаза, хотя он в этом Гоу-тел работает уже двадцать четыре года. (Большеносые как правило не умеют наблюдать. Он меня не узнал. Я же его — да, узнал). Потом он сказал, что это скорее всего не мой портрет, а обобщенный образ человека из Срединного царства.

Что меня весьма удивило.

Ну, и кто же поспешил мне навстречу в большом холле Го-ти Ни-цзя? Господин Фа Си-би.

Он находился здесь в связи с конференцией могущественных начальников шпо, придумывающих новые оздоровления. Он жил в этом же Гоу-тел, и я таким образом сэкономил на поездке в Ки Цзы-бу, и без того оставившем о себе плохие воспоминания.

Шпо, утверждал обладатель лица, похожего на детскую попку, очень полезен для здоровья.

Справедливо ли это утверждение и в отношении тех, кто, наблюдая за шпо, поглощает из банок немереное количество бодрящих напитков и затем опрокидывается на землю? Господин Фа Си-би смутился. Это всего лишь издержки, сказал он.