Изменить стиль страницы

Он старался, как мог, не нарушать тишину, пробираясь к уборной. И первое, что он сделал – запер тяжёлую дверь, так как знал по опыту, что неизбежный шум: например, рёв спускаемой воды в кабинке или звон тонкой струйки о раковину, – теперь никому не могут быть слышны, если только кто-то не встанет в нескольких футах от двери. Затем он включил неяркие флюоресцирующие панели на потолке. В стене, выходящей на сторожку, отсутствовали окна, а свет был таким слабым, что существовал лишь ничтожный шанс, что его увидят из-под двери.

Мистер Ребек воспользовался одним из унитазов, не сводя с двери озабоченного взгляда. В повторяющихся снах о том, как его обнаруживают, часто случалось, что именно в подобный момент двери – а дверей во сне всегда было несколько – распахиваются – и безликие преследователи врываются внутрь со всех сторон. Он напился из фонтанчика, расположенного близ ряда раковин, осторожно отворил дверь и вышел наружу, где столкнулся с тенями, напоминавшими ему железных псов, замерзших в ожидании какой-нибудь добычи. Он был до глубины души рад, что они не обращают на него ни малейшего внимания. Годы назад ему казалось, будто они обнажают яркие зубы, узнавая его и как-то чересчур нетерпеливо приветствуя. Сегодня, однако, среди них стояла какая-то новая тень: чудовище среди стаи железных псов. Тень двинулась сквозь них, сгоняя их, терпеливых и напряжённых, со своего пути, затем, уперев руки в бёдра, уставилась на мистера Ребека и сказала:

– Эй, ты!

Вот оно и случилось. Именно так они говорили во сне: «Эй, ты!» Во сне их было гораздо больше, и они кричали, но слова оказались те же самые. Теперь они догадывались о его существовании, какой-то образ у них в сознании соответствовал ему, и он им был за это почти благодарен.

– Я? – переспросил он, сомневаясь в своем вновь обретенном статусе, как если бы не вполне мог поверить, что этот дар действительно предназначен ему, что не допущено ошибки.

– Иди сюда, – распорядился человек, властно подзывая его мощным большим пальцем. – Иди сюда, – повторил он, видя, что мистер Ребек неподвижен.

И мистер Ребек медленно направился к нему, волоча ноги по асфальту. По мере того, как он приближался к незнакомцу, тот становился все огромнее и темнее, пока наконец мистер Ребек не очутился прямо перед ним и не всмотрелся в его лицо, слегка вывернув шею – как если бы следил за передвижением мощной грозовой тучи. Все черты лица: нос, рот, глаза, подбородок, лоб – были огромными и выдающимися, за исключением маленьких ушек, так тесно прижатых к голове, что они почти терялись под густейшими, чёрными как уголь волосами, которые дорисовывали его облик.

Он указал через плечо мистера Ребека на уборную и спросил:

– Ты там всё закончил? – голос его звучал низко и без всякого выражения.

– Да, – ответил мистер Ребек. Он подумал, что вопрос вполне уместен.

– Отлично, – сказал тот. Он сделал резкий жест в сторону уборной. – Ну, а теперь вернись туда и выключи электричество. И побыстрее.

Мистер Ребек был вполне уверен, что всё расслышал правильно. У него было превосходный слух для человека его лет, и он внимательно прислушался к тому, что говорил верзила. Когда мистер Ребек переспросил «Что?», он сделал это только, потому что хотел, чтобы тот парень ещё раз повторил то же самое. Мистер Ребек подумал, а вдруг тот ошибается, и хотел дать ему возможность уточнить.

– Вернись туда, – повторил незнакомец, – и поторопись. Выключи там свет. Здесь нельзя на всю ночь оставлять электричество. Это же разорение.

– Сейчас, сейчас, – сказал мистер Ребек.

Он вернулся в уборную и выключил свет. Затем возвратился к верзиле и встал перед ним, всё ещё ожидая суда, но удивляясь, как это он раньше не мог столкнуться где-то с этим человеком.

– Хорошо, – сказал верзила. Он молча уставился па мистера Ребека, который заморгал и отвёл взгляд, заметив при этом, что в левой руке верзилы зажата полупустая бутылка. «Виски», – предположил мистер Ребек и позволил себе короткую вспышку надежды.

– Отлично, – сказал незнакомец, – теперь мне надо отойти. Ты останешься здесь, и вот тебе, – он всунул бутылку в открытую ладонь мистера Ребека. – Так, – он беззвучно усмехнулся. – Это тебя здесь удержит. Смотри, не слиняй, а просто подожди тут, к чертям собачьим.

Он отвернулся и быстро зашагал в гущу кустов около уборной. Едва он исчез, кусты затрещали да зашуршали, и гигантская голова высунулась наружу, а глаза незнакомца стали искать мистера Ребека среди псов-теней.

– Думаешь, я дурака валяю, приятель? – угрожающе спросил низкий голос.

– Нет, – сказал мистер Ребек, не смея пошевелиться, – я уверен, что ты – всерьёз.

– Я тебе покажу, кто валяет дурака, – пробормотал тот и пригрозил мистеру Ребеку кулаком размером с барабан. Голова тут же исчезла в кустах. Оставшись один, мистер Ребек принялся ждать, когда огромный парень вернется.

– Беги, – сказал он себе. – Уйди в тень и беги. В двухстах ярдах отсюда ему тебя не увидеть. Беги, дурак! Или твоя башка окончательно забыла дорогу домой?

Но он остался где был, зная, что огромный парень может просто дождаться рассвета, заручиться помощью нескольких сторожей и запросто его разыскать. У них имеются легковушки и грузовик. Если они захотят, они найдут его в течение дня. И в этом не будет ничего достойного, только пот, страх и крики, мол, вот он, а затем его выведут откуда-нибудь, где бы он ни прятался, смеясь над его жалкими попытками вывернуться… Так спокойнее и менее болезненно. А бежать всегда хлопотно.

Он с любопытством взглянул на длинную бутылку у себя в руке. Было слишком темно, чтобы прочесть этикетку, и он предположил, что это виски. Он очень мало пил, пока жил в обычном мире, и, конечно же, вовсе не пил с тех пор, как мощное потрясение привело его сюда, на кладбище.

Приблизив нос к горлышку, он осторожно вдохнул и почувствовал, что запах вызывает у него головокружение и вообще ему не знаком. Ни одна его частица не помнила больше запаха виски. Он вообразил, что, наверное, рад.

Кусты снова затрещали, и верзила вышел на свет, застёгивая пояс. Он высматривал мистера Ребека, и его голова медленно, как пушка, поворачивалась из стороны в сторону.

– А, ты здесь, приятель, – его голос прогромыхал в ночи, как пушечный выстрел. – Ты здесь? – казалось, он беспокоится.

– Да, здесь, – отозвался мистер Ребек. Его здравый смысл сдался, словно запертый на ночь старичок, и вернулся домой.

– Хорошо, – сказал парень. Он подошел к мистеру Ребеку, уверенному, что слышит, как дрожит земля.

Мистер Ребек остался где был, как можно крепче сжав бутылку. Сильное чувство неуверенности вдруг потрясло его и заставило чувствовать себя больным.

– Что я тут делаю? – сказал он вслух. – Я – Джонатан Ребек. Мне пятьдесят три года. Как я сюда попал?

Парень взял у мистера Ребека бутылку, отпил из горлышка, и кадык его зашевелился, как бакен на волнах. Он вытер рот тыльной стороной ладони и воззрился на мистера Ребека. Парень был огромен, как грузовик, как бульдозер, он покачивался на пятках туда-сюда, угрюмо изучая мистера Ребека, и тень его двигалась за ним следом по твёрдому асфальту. Затем он совершенно внезапно поскреб затылок. Его правая рука медленно поднялась, описав полукруг, и погрузилась в жесткую шевелюру. Ногти, проехавшись по коже, издали звук, похожий на скрежет наждачной бумаги. Он заморгал. И эти две вещи заставили его выглядеть молодым и неуверенным в своих силах.

– Что же мне с тобой делать? – спросил он. Это действительно был вопрос, и парень ждал ответа.

– Не знаю, – сказал мистер Ребек. Внезапно он рассердился и почувствовал себя обманутым. – Это твоё дело. Я тебе подсказывать не собираюсь.

– Рома у меня больше нет, -словно защищаясь, сказал верзила. Он сжал бутылку, которую держал у бедра, как если бы пытался её спрятать. – Это – всё, что у меня осталось. И мне это нужно.

– Да ладно, – сказал мистер Ребек. – Я и не хочу.

«А он не так уж и громаден, – решил мистер Ребек, – очень велик для человека – да, но его развязность и почёсыванье в голове явно не свидетельствуют о его принадлежности к роду бульдозеров». В свете, льющемся из широко раскрытой двери сторожки, мистер Ребек разглядел, что глаза у парня тёмно-синие, и, в данный момент – растерянные. И мистеру Ребеку стало немного лучше. Он опасался, что глаза эти окажутся бесцветными и невыразительными, словно пеньки.