Капы:

«— Сир, Вы ведёте себя вызывающе! Здесь же дамы!»

«— К чему это ты?»

«— К тому, что кому-то пора надеть штаны. Ещё и в зеркало пялится!»

Только тут Василий сообразил, что всей одежды на нём — одна гномья тонкая металлическая рубаха под названием «чешуя», снять и надеть которую он сам не может: есть в ней хитрый гномий секрет, известный только гному Эрину, да магу-зодчему Бальсару. И если он, король, в ней сейчас, когда после ранения валяется в кровати, то значит снять её с его королевского тела некому. Ни

Эрин, ни Бальсар не позаботились раздеть короля… Живы ли они оба?

Не на шутку встревоженный судьбой своих друзей, король едва не выскочил за дверь, в кабинет, как был, если бы не Капа:

«— Штаны же, сир!»

В ногах кровати, на длинной лавке, нашлись и штаны, и прочая одежда, и сапоги, и полный доспех с мечом и кинжалами. Всё было новое, с иголочки, и, как и прежде — гномьего производства.

Торопливо облачившись, король застегнул пояс с мечом, мимоходом отметив, что оружие отлично сработано и будет, пожалуй, получше того, оплавленного. Глянув мельком в зеркало, король под Капино: «- Вам бы красным светом в светофоре подрабатывать!» открыл дверь, ведущую в кабинет:

— Ну, здравствуйте, господа! Рад вас видеть!

Кабинет был ярко освещён утренним зимним солнцем, и короля по глазам, видимо, ещё не совсем здоровым, ударило резкой болью. Сквозь выступившие слёзы Василий едва разглядел, что в кабинете почти никого нет. Лишь двое, сидя в креслах, как раз и издают расслышанное Капой через дверь сопение. Только здесь, в кабинете, это сопение оказалось храпом, громким и очень знакомым храпом: неудобно скрючившись в креслах, заливисто храпели Бальсар с Эрином. Значит, живы. Оба. И маг, и гном.

Король не стал здороваться снова, чтобы не будить, а, утерев болезненные слёзы, подошёл к столу за вином и закусками.

«— Это — непорядок, сир! Мы с Вами тут, понимаешь ли, при смерти, а они дрыхнут без задних ног. Эх, палача бы сюда! Ну, позовите же кто-нибудь палача!»

«— Зачем тебе палач, хрустальная ты моя? — король усиленно набивал желудок, в котором, казалось, отродясь, не побывал ни один кусочек пищи. Преимущество разговоров с Капой в том и состояло, что полный рот им совершенно не мешал. - Чем палач может тебе помочь?»

«— Разбудит Ваших ленивых подданных, и мы, наконец, узнаем подробности сражения. Вам хорошо, Вы всё это время без сознания провалялись, а я ждала, мучалась. Да, прекратите же Вы есть, сир! Пора выслушивать доклады».

«— И сколько же времени я был без сознания?»

«— Много, сир, много. Мне надоело ждать. Ну, почему я такая несчастная, что без Вашей помощи не могу общаться с людями?»

«— С людьми, Капа, с людьми».

«— Какая разница, сир, если всё равно не могу… Кстати, Вы сами будете виноваты, сир…»

Неосторожен тот мужчина, который не слушает женщину. И не имеет значения, есть у неё тело, или нет. Василий убедился в этом, когда потянулся за кувшином с вином: рука неловко дёрнулась, и не взяла кувшин, а сбросила его на пол. Мраморная плита на полу кабинета пыталась смягчить удар, как могла, но ничего из этого не вышло. Кувшин разбился, и громким своим звуком «крак!» разбудил обоих королевских соратников.

«Не забыть сказать Астару, чтобы постелил здесь ковры, — подумал король, беря другой кувшин. — А ты, Капа, если ещё раз вмешаешься в мои действия, когда не надо…»

«— А когда надо — можно?»

«— Когда надо — можно, само собой».

И король отвлёкся от разговора с Капой, чтобы выпить вина и обнять своих единственных в Соргоне друзей, единственных, кто знал его, Василия, обычным ещё человеком, и общался с ним не только через барьер власти. К тому же, как это не странно звучит, Эрин и Бальсар были ещё и единственной связью с миром Василия, потому что только они, побывав в Чернигове, могли разделить воспоминания короля о прошлой его жизни. Ну, кроме Капы, конечно.

Радость всех троих от встречи была неподдельная, и нечего удивляться, что вволю наобнимавшись, принялись они незаметно вытаскивать соринки из глаз, тщательно пряча неожиданную свою чувствительность. Странные, всё же, существа эти мужчины.

«— Хватит, сир, прекращайте телячьи нежности. Задавайте уже вопросы… Сколько же мне ещё ждать?»

Но ждать бедной Капе всё равно пришлось. Скрипнула дверь приёмной, мелькнуло чьё-то лицо, и радостный крик разрушил и робкую нежность дружеской встречи, и нетерпеливые Капины мечты.

— Король очнулся! Его Величество уже на ногах! — донеслось до Василия из приёмной через неплотно закрытую дверь в кабинет. Голос был молодой, звонкий и незнакомый королю. Трудно было даже определить, кто кричит: мальчишка или девушка.

И повалили в кабинет раттанарские подданные — увидеть своего короля, и повалила союзная знать Скиронара — увидеть короля, которому только предстояло стать их королём.

Были здесь все: и раттанарский посланник барон Брашер, и служитель Разящего Бушир, и министр Астар со своим зятем — лейтенантом Даманом, и барон Крейн, и многие-многие другие. Даже неуравновешенный барон Пондо старательно изображал своё счастье от встречи с Василием.

— Рады видеть Вас, Ваше Величество!

— Рады видеть вас в полном здравии, сир!

— Как ваше здоровье, Ваше Величество?

Приветствия посыпались на короля радужным конфетти, и, чёрт побери, это было Василию приятно.

«— Не такой я здесь и чужой, Капа! Похоже, что они действительно рады тому, что я жив».

«— Ещё бы не рады: есть на кого ответственность свалить. А чужим в Соргоне Вы быть не можете — благодаря мне: Хрустальная Корона никогда не станет для них чужой».

— Здравствуйте, господа, здравствуйте, — король возобновил прерванное объятиями мага и гнома поглощение еды. — Извините, что приветствую вас, не отходя от стола, но я голоден, будто несколько дней не ел…

«— А будто ел!»

«— Несколько дней!?»

«— А будто нет!»

«— Что же мы время теряем? Каждый час на счету!»

«— Не мы теряем, а Вы теряете. Сколько раз говорить: задавайте вопросы, сир!»

— Прошу, господа, присоединяйтесь, — продолжал король. — Принесите, кто там есть, стулья: здесь почти не на чем сидеть.

— Но я не вижу среди вас ни барона Готама, ни сына его, Брея, — король подождал, пока расселись, и стал осторожно, обиняками, выяснять, что творится в Скироне: ему не хотелось выглядеть полным незнайкой в глазах таких ненормальных, как Пондо. Конечно, надо бы принимать посетителей по одному, чтобы заслушать их подробные доклады, но ситуация сложилась странная. Выставить сейчас из кабинета всех лишних не представлялось правильным, да и неловко как-то было. Приходилось выкручиваться. — Неужели мы потеряли их?

— Слава богам, Ваше Величество, они живы, — отвечал королю Крейн, негласный лидер Баронского Совета. Опытный интриган, он не упустил случая бросить лёгкую тень на репутацию Готама. — Причина, по которой их нет здесь — упрямство барона. Он заявил, что не покинет палатки с ранеными, пока всех не поставят на ноги. Сын, естественно, поддержал отца.

— Что ему делать в палатке с ранеными, и что это за палатка?

— Бандиты, которым Вы, Ваше Величество, доверили оружие накануне битвы, как Вы, наверное, знаете, были с позором изгнаны горожанами из Скироны. Для тех из них, кто был ранен, и поставили палатку на поле боя, чтобы не пускать их обратно…

— Что ж, разумно. И много их, раненых?

— Шестеро, Ваше Величество. Готам приказал поставить там же и свою койку, и койку сына, хотя у него в городе прекрасный дом, и лечиться дома ему было бы гораздо удобнее.

— Барон ранен?

— Я бы сказал — изранен, и довольно сильно, — это Эрин счёл необходимым внести поправку в недобросовестное изложение Крейна. — Как и его сын. Как и те солдаты — солдаты, а не бандиты, с которыми барон разделил палатку.

— Вот как! А где разместили остальных? Я помню, их было что-то около двух сотен.