Общими усилиями Либера привели в относительный порядок, и старик заговорил:

— Они стали съезжаться с утра, два дня назад («В день мятежа, — прикинул Яктук»). Сначала заявилась совсем уж дальняя родня Лонтиров, выразить соболезнования баронессе. Они вели себя пристойно и даже выказали надежду, что барон, возможно, жив. Дама Сайда, хоть и чувствовала себя не очень хорошо, приняла незваных гостей с должным уважением и предоставила им комнаты. Ближе к вечеру приехал Тимон. Он то ли внучатый племянник барона, то ли сын его внучатого племянника, то ли… В общем, он ближайший по мужской линии наследник титула. С его приездом всё изменилось, едва он в грубой форме потребовал у баронессы руки Сальвы. Почтительность у приехавших раньше куда-то сразу подевалась, будто и не было её. Они обступили баронессу и стали требовать немедленного обручения. Тимон схватил Сальву за руку, чтобы подтащить поближе к креслу бабушки, но вы же знаете нашу Сальву… Никто не заметил, как в её руке оказалась вилка, но она ткнула вилкой в лицо Тимону и разорвала ему щеку. От неожиданности и боли он выпустил её, и она заперлась в кладовой. Уже двое суток сидит Сальва взаперти, и эти бандиты вот-вот начнут ломать дверь. Баронессу они удерживают в общей комнате, не переставая добиваться своего. Дама Сайда умрёт, а не уступит, но Сальве это вряд ли поможет: Тимон не выпустит её из своих рук…

Дальше Либер поведал о том, что уже двое суток никому не позволяют покидать дом барона Лонтира, и о ночном сражении сам он, Либер, узнал уже здесь, у ворот, пока ждал лейтенанта Яктука. Сбежать ему удалось из спальни горничных, расположенной на втором этаже фасадной стороны дома, по привязанной к окну простыне. Но та оказалась слишком коротка, и пришлось прыгать, что в его возрасте не так уже и приятно. Конечно же, он упал, конечно же, расшибся, и света белого не видел, пока благородный маг-лекарь Сабах не пришёл ему на помощь.

Когда прервался бесконечный рассказ Либера о своих ушибах, вдруг оказалось, что в караулке нет Яктука. Как он вышел, не заметил никто, но куда поехал — догадались сразу. И сержант Хобарт сказал сержанту Куперсу:

— Он один ничего не добьётся. Да и рана будет сильно мешать. Я бы послал твою сотню за ним следом…

— Сотня — это чересчур. Хватит и десятка солдат. Но таран прихватить стоит. И давай, Хобарт, поторопимся: не попал бы лейтенант в беду…

Но лейтенант попал не в беду, а в дурацкое положение. Как и говорил Либер, доступа в дом Лонтиров не было никакого. Тяжёлые дубовые двери оказались заперты, все окна нижнего этажа закрыты ставнями. Одним словом, дом будто вымер. Во всяком случае, производил впечатление нежилого.

Простыня, по которой старый слуга покинул дом, всё ещё свисала из окна, но воспользоваться ею Яктук не мог: высоко, не достать до нижнего конца простыни. А и достал бы — как влезть по ней на одной здоровой руке?

Лейтенант походил перед домом, попробовал ставни: не сорвать. Что ни говори, а строили дом на совесть, да и содержали в полном порядке. Чувствуя, как зарождается внутри отчаяние, усиленное идиотизмом ситуации, Яктук стал колотить здоровой рукой в дверь и кричать, чтобы открывали немедленно, а то хуже будет.

А что будет хуже? Что могло, вообще, быть хуже, чем его бессилие перед наглухо запертым домом, да ещё и под множеством злорадных взглядов, которые лейтенант чувствовал всей своей кожей? И смотрели на него не только из соседних домов, но и в щели закрытых ставен.

Что ни говори, а толковый и храбрый офицер, поддавшись первому чувству, свалял откровенного дурака: ни Сальве помочь, ни себе он был не в состоянии.

— Отойдите-ка, господин лейтенант, — возникший за его спиной Хобарт бесцеремонно отодвинул Яктука и тут же скомандовал:

— Давай, ребята!

Мимо оторопевшего от неожиданности лейтенанта мелькнуло толстое бревно, и двери рухнули вместе с косяком.

— Вы что, всю роту сюда привели?

— Зачем? Только десяток бойцов. Эти Лонтиры хоть и не берут в руки оружия, но вам с одной рукой, по любому, не справиться с ними.

Куперс остановился у разрушенных дверей и, немного рисуясь, с поклоном произнёс:

— Прошу, господин лейтенант: путь свободен.

— И вы здесь, сержант?

— Мне здесь быть просто необходимо. Как барон, я имею право засвидетельствовать жалобу баронессы и дамы Сальвы Дворянскому собранию на недопустимое поведение нетитулованной родни. Рассказ Либера сейчас записывает ротный писарь, и командор заверит его своей подписью.

Яктук ещё раз удивился собственной бестолковости: кинулся сгоряча спасать женщин, не приняв никаких мер предосторожности. Хорош бы он был спаситель, не подоспей на выручку ротные сержанты! И командор уже знает, какого лопуха поставил на роту…

Прежде, чем переступить порог, лейтенант спросил у Куперса вполголоса:

— А командор, откуда он узнал?

— Встретили, когда ехали сюда. Официально он — не в курсе дела. Ох, и влетит же вам за штурм мирного дома!

А «мирный дом» затаился в ожидании дальнейших событий. Уж, казалось бы, какой грохот подняла упавшая дверь. А ни звука, ни голоса в ответ на вторжение Яктука с солдатами.

— Где они? Сбежали, что ли? — Куперс громыхал басом в пустом доме, и где-то в дальних комнатах ему отзывалось эхо.

— Не должны бы, — ответил ему Хобарт, и в сомнении посмотрел на лейтенанта: если дом окажется пустым, всем идти под суд за разбойное нападение — иначе их действия никто не назовёт.

— Хобарт, вы осмотрите с солдатами нижний этаж. Если кого найдёте, ведите наверх, в общий зал. Скорее всего, что все собрались там, возле баронессы. - Яктук совсем не думал о последствиях. Для него безопасность Сальвы и её бабушки сейчас была главной задачей. Всё остальное — потом, позже. — Вас, Куперс, я попрошу подняться со мной. Вы правы, ваши показания могут оказаться важны для Сальвы. И я хочу, чтобы вы всё видели.

Двое военных поднялись по парадной лестнице и оказались вновь перед запертой дверью. Дверь здесь была легка и изящна, и потому пинок солдатского сапога барона Куперса без труда преодолел сопротивление хилого засова, и открылся зал, полный разгневанных мужчин, столпившихся у неубранного стола.

— Вы не имеете права!

— Бандиты!

— Разбойники!

Гневные крики висели в воздухе так густо, что казалось, и воздуха-то здесь нет, и все собравшиеся трудно дышат словами.

— Ну и кто здесь главный жених? Ты? Ты? Может, ты? — палец Яктука тщетно отыскивал в толпе «жениха», и всё никак не находил желающего на эту должность.

Лицо лейтенанта побледнело от гнева, ноздри страшно раздувались и опадали при его глубоком дыхании. — Я не слышу ответа на свой вопрос, господа.

Яктук прошёл сквозь расступающуюся толпу к креслу, в котором гордо восседала дама Сайда, измученная, усталая, но не сломленная.

— Рад видеть вас, госпожа баронесса! Как вы себя чувствуете? — лейтенант наклонился и поцеловал даме Сайде руку. В ответ она потрепала его по щеке:

— Рада видеть вас, баронет! Что вы так долго собирались к нам в гости? Я решила, что вы уже и думать забыли о моей девочке. Двое суток, что я провела в этом кресле, были такими долгими…

— Приехал, как только узнал, госпожа. Вас сейчас проводят в вашу комнату, и вы сможете отдохнуть. Вы знаете, где Сальва?

— Не торопитесь, голубчик, в свою комнату я всегда успею. Хочется посмотреть на этих героев, когда они имеют дело с мужчиной. Что у вас с рукой, баронет? Вы ранены?

— Пустяки, госпожа баронесса. Ах, да, вы же ничего не знаете. Эти мерзавцы держали вас взаперти, и вы ничего не знаете. В городе произошло сражение, и мы все были очень заняты эти два дня. Простите, я не думал, что вы попали в такой переплёт.

— Раз уж вы здесь, значит всё — в прошлом. Что же вы, господа, перестали требовать руку моей внучки? Вам больше не хочется в бароны?

— Верно, госпожа баронесса. Так, где же наш Тимон, жених неистовый? Покажи-ка мне свою расцарапанную вилкой рожу. Ну-ка, ну-ка, — Яктук прошёлся по залу, разглядывая недовольные лица. — Здесь все, вроде бы, целы. Эй, Тимон, где ты?