Рынок представлял собою огромное металлическое сооружение, возведенное недалеко от пристани, и под его гулкими сводами стоял гвалт, сравнимый разве с шумом Вавилонской башни. Суетливая, насыщенная запахами атмосфера возбуждала. В воздухе сливались ароматы кофе, какао и специй, с прилавков свисали длинные перья лука, лежавшего посреди гор зеленого, темно-красного и оранжевого перца, разнообразных фруктов и овощей. В одном из углов сплошными рядами стояли вазы со срезанными цветами.
Адриен купил букет и преподнес его Кэтрин, кивнув в благодарность торговке, которая сказала:
– Лакнап, мсье! – и протянула ему цветок отдельно от букета.
– Почему она сделала это? – спросила Кэтрин, вдыхая чудный аромат цветов.
– Есть такой обычай в Новом Орлеане – лакнап означает какой-нибудь маленький подарок. Они все соблюдают его. – И он воткнул розу в петличку на лацкане.
Они прошли туда, где торговали битой птицей: гладко поблескивали сгустки крови на отрубленных шеях, обвислые перья и остекленевшие глаза. Продавцы и покупатели воодушевленно спорили о цене, в большинстве и те и другие были цветными, хотя можно было заметить здесь и ирландцев, и шотландцев, и янки – причем в основном женщин. На прохладных мраморных плитах, обложенные льдом, разместились обитатели подводных глубин, большинство из них уже были мертвы, но кое-кто продолжал копошиться в чанах с водой, и Кэтрин содрогнулась при виде этой массы клешней, хвостов и плавников. Она подумала, что отныне ни за что не сможет взять их в рот, особенно креветок, которых кипятили прямо здесь же и упаковывали в картонные коробки на глазах у покупателей.
Кэтрин, держась за руку Адриена, всем своим существом впитывала запахи, звуки и картины, предложенные ей рынком. Поодаль она заметила Селесту, болтавшую с несколькими товарками, чьи лица всевозможных оттенков коричневого цвета контрастировали с яркими чепцами синего, красного, желтого и зеленого цветов – простых, с оборочками и складочками, а на некоторых красовались уборы из тартана мармеладового оттенка. Они шутили и смеялись так заразительно, что Кэтрин решила непременно в следующий раз пойти на рынок вместе с экономкой.
– Вам нравится? – спросил Адриен, и его улыбавшееся лицо под округлыми полями цилиндра показалось ей таким прекрасным, что у нее на миг замерло сердце.
– О да, очень. Спасибо вам, что показали мне все это.
– Это я получил удовольствие. Я наслаждаюсь вашим обществом.
– Очень любезно с вашей стороны. И хотелось бы верить, что вы говорите от души. Вам нет нужды притворяться передо мною. Наверное, вы уже успели заметить, что я не похожа на тех девушек, с которыми вам приходилось общаться. Я не буду мило хихикать всякий раз, как вы взглянете на меня, и не упаду в обморок, если вы при мне раз-другой чертыхнетесь.
– А я как раз собирался, – ухмыльнулся он, крепче сжимая ей локоть.
Она действительно была непохожа на других, ее здоровое, румяное лицо и простота в общении разительно отличались от изнеженной томности пугливых креольских девушек. Ее тело чем-то напоминало мальчишеское, она шагала широко, а не семенила маленькими шажками, а во взгляде читалась такая искренность, которую менее всего можно было ожидать от дамы ее положения. Она обладала неуемным любопытством, горела желанием познавать новое и находила удовольствие во всех простых радостях, предоставляемых жизнью. Она задавала тысячу вопросов, временами всерьез подвергая испытанию терпение Адриена.
Они попали в ту часть рынка, где торговали не только съестным. Торговки с коричневой кожей предлагали целые пирамиды различных поделок: туфли, сандалии, сумки, связки брелоков, деревянные фигурки, вырезанные из росших здесь в изобилии кипарисов. На распялках висела новая и поношенная одежда и масса плетенных из пальмовых листьев шляп. Тут были и мотки кружев ручной выделки, и отмерявшаяся ярдами парусина, и страусиные перья для шляп – огромные и практически невесомые. Индейцы с ястребиными лицами сидели скрестив ноги, предлагая превосходно выделанные кожи и шерстяные одеяла ручной работы.
Одна пожилая женщина устроилась, словно птица на насесте, над целым бастионом из глиняных фигурок, сосудов со святой водой, медальонов, искусственных цветов, разрисованных свечей любой длины и толщины и вееров из перьев. Кэтрин замедлила шаги, и старуха поймала ее взгляд, а изо рта, где чернели остатки зубов, полилась невразумительная французская речь.
– Что она говорит? – спросила Кэтрин, невольно подобравшись поближе к Адриену.
– Она надеется, что вы что-нибудь у нее купите.
– Ну, я не знаю. Давайте поглядим. – И Кэтрин выбрала круглую раковину, украшенную миниатюрными картинками. – Она прелестна. Я возьму ее.
Женщина назвала цену, и Адриен принялся торговаться, пока они не пришли к приемлемой для обоих сумме. Кэтрин настояла на том, что заплатит за покупку сама, и когда протянула старухе мелочь, обнаружила что-то у себя на ладони. Это был маленький бумажный сверток.
– Лакнап, – пробурчала старуха.
– Что это, Адриен? – уставилась на сверток Кэтрин.
– Она говорит, что это грис-грис – амулет, приносящий удачу. Если вы верите в такие вещи, держите его при себе.
Кэтрин развернула бумажку и нашла маленькую косточку, обмотанную красным шнурком: не очень-то привлекательная вещица со специфическим запахом, но Кэтрин все же опустила ее в свой ридикюль, не решившись выбросить.
– Поблагодарите ее от меня, – сказала она, – и спросите, для чего нужны все эти вещи.
Она разглядывала кучу незнакомых предметов: тыквы, бутылочки и склянки с крышками и связки деревянных сосудов, украшенных рисунками и резьбой.
Старуха захихикала и что-то сказала Адриену вполголоса. Кэтрин страшно стыдилась своего незнания французского, дала себе слово при случае освоить этот язык.
– Что такое? Объясните же мне! – нетерпеливо воскликнула она.
– Она говорит, что это трудно объяснить, – пожал плечами Адриен, и сильнее сжал ей локоть. – Идемте же, chérie.[13]
– Но я хочу знать. – Она подалась к старухе, заинтригованная ее скрытностью, и раздельно произнесла: – Для чего это?
– C'est pour le Voudou, mam' selle,[14] – отвечала та, все еще посмеиваясь.
– Что она хочет сказать, Адриен? – Кэтрин ощутила неожиданную дрожь.
– Это все их карибские штучки! – раздраженно отвечал тот. – Эти сосуды предназначены для душ, проданных в обрядах, посвященных Вуду.
– Вуду? Что еще за Вуду?
Старая карга все еще кудахтала и раскачивалась из стороны в сторону, когда они повернули прочь.
– Это не может иметь к вам никакого отношения, – отвечал Адриен, удивив Кэтрин тем, что упорно избегал встречаться с нею глазами. – Одни негритянские суеверия, оставшиеся еще со времен рабства.
– Очень хорошо. – Она остановилась, развернулась и заглянула ему в лицо. – Если вам не угодно дать мне объяснения, я обращусь за ними к Селесте.
– Вот так и поступите!
Он торопливо повлек ее прочь и, поскольку она выразила желание навестить гавань и взглянуть на корабли в смутной надежде увидать «Эйлин О'Рурк», согласился показать ей судно, если оно окажется там. Выйдя из-под сводов рынка, Кэтрин подумала, что очутилась в духовке. Уже через несколько секунд платье на ней прилипло к коже, а лицо Адриена покрылось испариной. Филлис протянула Кэтрин зонтик, но это мало помогло.
– Нам не стоит оставаться здесь долго, – заметил Адриен. – Кстати, поблизости есть ресторан с отличным мороженым. Мы заглянем туда, прежде чем я отвезу вас домой.
На пристани царило такое же оживление, как и в день ее прибытия, – и оно так же разжигало любопытство в Кэтрин. Тем более что теперь ее интерес был оправдан: она и сама являлась судовладелицей. И все, что творилось здесь, могло отразиться на ее прибылях. Негры и ирландские грузчики заносили по сходням бочонки и тюки на корабли, телеги с грохотом везли грузы по мостовой, толпа пассажиров стояла в очереди за билетами – все это должно было приносить доходы в казну Керригана.