– Боже милостивый! – Седрик даже слегка пришел в себя. – Ты моложе, чем моя подопечная.

– Не беспокойся об этом, мой сладкий, – ухмыльнулась Серина. – У меня были мужчины постарше тебя.

– Вот как? – Это раззадорило его, и он не смог не продолжить – Стало быть, я здесь еще не самый плешивый? – «Ну к чему мне лезть в эту западню? – посетовал он про себя. – Она – шлюха и наверняка ответит мне именно так, как я бы того хотел».

Серина улыбнулась профессиональной улыбкой актера, приступающего к изображению несуществующей страсти:

– Ты силен, как жеребец. После тебя я еще неделю не смогу сидеть.

– Правда? – Он покосился на свою увядшую плоть и в смущении прикрылся одеялом.

– Ты ведь заплатил за всю ночь, не так ли? Отдохни немного, а потом мы попробуем еще по-другому.

Она стала любопытна ему, хотя он был знаком с правилами. Здесь было не принято проявлять личный интерес к проституткам. Но она была его первой цветной девушкой, и этой ночью он испытал такой же экстаз, как когда-то давно, в самый первый раз. «Прошло слишком много лет, чтобы так просто все вспомнить, – подумал он. – Кто же она была? Ах да, одна из горничных, а мне тогда было около тринадцати. Она затащила меня в бельевую и в мгновение ока спустила с меня штаны». От этих воспоминаний жизнь снова проснулась в его ослабевшем члене.

Серина протянула руку и принялась ласкать его. Такой мужчина был ей в диковинку: все-таки английский милорд. По крайней мере, так ей сказала Фени возле лестницы.

– Постарайся угодить ему, – шепнула матрона. – Он приятный мужчина и заплатил за всю ночь.

Седрику захотелось раствориться в ней, вдыхая этот странный, сильный, свежий аромат, он желал бы оставаться вечно с этой темнокожей сиреной – живым воплощением всех жестоких, диких и необъяснимых секретов своего древнего загадочного племени.

Серина приняла его плоть в свое тело и, вздыхая от притворного экстаза, покосилась в окно, примечая первые признаки рассвета. Когда Седрик наконец добился своего и успокоился, она принялась размышлять, успела ли Зита, ее обожаемая любовница-арабка, кончить со своим клиентом. Не уляжется ли она спать и будет ли ждать Серину, чтобы прийти к ней в объятия в тесной каморке, где они обитали вдвоем – в закрытой пристройке задней части дома, предназначенной для рабов?

«Такое бывает лишь в сказке. Я не могу в это поверить. Мне постоянно хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю». Такие и подобные им мысли постоянно крутились в голове у Кэтрин во все дни, последовавшие за их прибытием в Новый Орлеан.

Прежде всего и больше всего удивлял ее Бовуар-Хаус: она обошла его весь, снизу доверху, вооружившись описью находившегося здесь имущества, – непростая задача, ибо одна комната здесь спорила с другою в роскоши и изобилии обстановки. Что уж говорить про бесчисленные бельевые, кладовые и чуланы, в которых хранились всяческие домашние принадлежности – все лучшего качества, все, доставленные сюда с континента: драпировки и покрывала, полотенца и постельное белье, украшения и безделушки, не нашедшие пока своего места, столовое серебро, золото, роскошные сервизы, наборы кухонных принадлежностей, картины, китайский фарфор – настоящая пещера Аладдина с несметными сокровищами.

Во всем этом ей неоценимую помощь оказала Селеста, худая негритянка в белоснежном чепце и бесчисленных крахмальных юбках. Всегда вежливая и улыбчивая, к вящему удивлению своей молодой хозяйки, она охотно давала советы, облегчавшие той понимание креольского образа жизни, с которым ее столкнула судьба. Селеста железной рукой правила женским персоналом, и все в доме находилось под ее юрисдикцией. Она также составляла меню и список покупок, зачастую самолично отправляясь на рынок – в особо важных случаях. Пьер распоряжался лакеями, мужским персоналом в доме, садовниками и грумами, и только у него имелись ключи от винного погреба.

Однако в доме имелась еще одна персона, для которой законы были не писаны и которая никому не подчинялась – Анри, гигантский негр, чья физиономия более всего напоминала авоську с луком: он правил целой армией своих помощников, которых гонял в хвост и в гриву, казнил и миловал, как заправский тиран. Когда он впервые встретился с Кэтрин лицом к лицу, ока тут же решила: сейчас или никогда. Она ни за что не позволит ему повелевать ею. Конечно, для нее это был нелегкий шаг, но она становилась день ото дня все увереннее.

Анри подозрительно уставился на нее, скривив в усмешке толстые губы, и заговорил на невообразимой смеси английского с французским и карибским – все абсолютно неразборчиво.

– Тута отродясь не видывали хозяйки, покуда я здесь, – пробасил он, сложив огромные, припудренные мукой ручищи на засаленном, покрытом пятнами переднике. – И приказы-то я получал от мичи[11] Финна и ни от кого боле, вот оно как. И ни одна английская мамзель не ходила здеся на высоких каблучках и не тыкала меня, куда да что. И никогда за всю ее сладкую жизню ей такого не доведется. Уж во всяком случае не со стариной Анри.

– Мистер Керриган умер, а я его наследница, – ясно произнесла Кэтрин, уловив возбужденное перешептывание слуг, во все глаза следивших за стычкой. В кухне стояла ужасная духота. Она чувствовала, как у нее по спине и между грудей стекают тонкие струйки пота. – У тебя нет иного выхода, как только принять меня вместо него.

– У вас, милая девушка, до этого нос не дорос. – Во время разговора он не переставая жевал что-то экзотическое. Она уловила ароматы базилика и имбиря, а когда он рассмеялся, широко распахнув рот, она увидела какую-то темную массу у него на языке.

Его подручные попытались вторить ему, но у них смех почему-то вышел не столь веселым. Селеста тут же набросилась на них:

– А ну-ка попридержи язык! Мисс Кэтрин не желает ничего такого слушать! Анри, мне за тебя стыдно. Она правду сказала. Это ж хозяйская последняя воля – чтоб мы все служили ей.

– Если тебя это не устраивает, Анри, могу предложить тебе подыскать другую работу, – решительно заявила Кэтрин, начиная входить во вкус этого поединка.

Во все время их разговора Анри не отходил от плиты: он помешивал соус, нюхая и пробуя его на вкус, стараясь сохранить то единственное, неповторимое сочетание компонентов, составлять которое не позволял никому другому: его помощники допускались лишь к таким примитивным операциям, как мойка посуды, чистка овощей и резка специй. Наконец он счел возможным отойти от плиты, плюхнулся в кресло, стоявшее возле распахнутой задней двери, задрал ноги на стул и издевательски взглянул на Кэтрин.

– Вот, значит, как? – нагло поинтересовался он.

– Именно так, – отвечала она, встав перед ним подбоченясь и строго нахмурив густые брови. – А ну-ка встань, когда я с тобой разговариваю. Кем это ты себя вообразил?

– Лучшим поваром в здешних краях – вот кем. Ежели я уйду, вам туго придется, вот как. – Но при этом он все же поднялся с кресла, и его гигантская фигура нависла над нею… и тем не менее ей показалось, что в его глазах, глубоко запрятанных в складках жира, промелькнуло новое выражение.

– Я не собираюсь этого с тобою обсуждать. – Кэтрин оперлась рукой на стол, совершенно белый из-за постоянного мытья и выскабливания. – И я еще ни разу не ела здесь ничего сверхъестественного – даже у Антуана.

– У Антуана! – с невыразимым презрением пробасил он. – Да чего они там знают-то про кухню? Вы б хоть раз отведали мой джамбо. Поглядим, что тогда запоете.

– Увы, – театрально вздохнула она, – похоже, что мне никогда не доведется его отведать, коль скоро ты уходишь со службы.

– Ухожу? – Его брови взлетели на лоб, едва не касаясь края высокого поварского колпака. – А кто ж тут говорит, что уходит?

– Я не совсем поняла. – Кэтрин покосилась в сторону Селесты, стоявшей в другом конце кухни, и экономка, сложив указательный и большой пальцы, украдкой показала ей «о'кей». – У меня только что сложилось впечатление, что ты не считаешь возможным работать на женщину?