Такой массированной атаки западные политики, конечно, долго выдержать не могли, тем более что тема прав человека, советским утверждениям вопреки, была для них всего лишь модой, а не долгосрочной стратегией. Одни боялись возвращения «холодной войны», другие стремились сохранить «детант», а Картеру нужен был договор о сокращении стратегических вооружений. Словом, к концу года западная кампания в поддержку прав человека, хоть и не заглохла совсем, но несколько поувяла. Во всяком случае, в ноябре на Белградской конференции по проверке выполнения Хельсинских соглашений только общественные представители не побоялись выступить с осуждением СССР; правительства предпочли ограничиться общими, туманными формулировками.
Мы еще вернемся к тому, как и почему это произошло. Однако, невзирая на это, остается бесспорным, что режим готов был нести колоссальные «издержки» вовне, лишь бы не допустить возникновения вполне мирной и законопослушной оппозиции внутри, понимая, что даже чисто символической оппозиции ему не выдержать. Другое дело — попытаться свести такие «издержки» к минимуму, прибегая к репрессиям только в крайнем случае, в основном же полагаясь на более скрытые формы преследования (использование психиатрии, кампании по «дискредитации», высылки за границу и т. п.). Так эту политику и сформулировал Андропов в 1975 году, сразу после подписания Хельсинских соглашений.
Все вышеизложенное подтверждает правильность линии нашей партии на решительную борьбу «за ограждение советского общества от действий враждебных элементов». В соответствии с этим органы государственной безопасности будут и впредь решительно пресекать всякую антисоветскую деятельность на территории нашей страны. (…) КГБ будет строго следить за тем, чтобы так называемые «диссиденты» не могли создать организованное антисоветское подполье и проводить антисоветскую деятельность, в том числе и с «легальных позиций». (…) Целесообразно проводить оправдавшую себя линию на разумное сочетание профилактических и других оперативно-чекистских мер с мерами уголовного преследования в тех случаях, когда это необходимо.
8. Психиатрический ГУЛАГ
Пожалуй, больше всего искал я документы об использовании психиатрии в репрессивных целях, а найти их было всего труднее. Поди пойми — то ли саботировали мои поиски бывшие аппаратчики, то ли этих документов просто не было? Время шло, приближался момент давать показания в Конституционном суде, и я уже начинал тихо паниковать: ведь это был «гвоздь программы», одно из самых зловещих преступлений послесталинского периода, которое, по меткому выражению Солженицына, было «советским вариантом газовых камер».
Для меня же эта тема была особенно важна — она была как бы моим личным делом, за которое я отсидел свой последний срок, был изгнан из страны, продолжал воевать на Западе и, в конце концов, победил. Разумеется, я далек от мысли приписать одному себе эту победу — напротив, в том и достижение, что в кампанию против карательной психиатрии включилось огромное количество и психиатров, и юристов, и общественных деятелей всего мира. С годами, невзирая на политическую конъюнктуру, она продолжала расти, достигнув своего апогея в 1977 году, когда Всемирный конгресс психиатров в Гонолулу осудил советские злоупотребления. Но и тогда она не иссякла, как бывало с другими кампаниями, а оставалась постоянным фактором воздействия на общественное мнение мира. К 198З году советскую делегацию даже исключили из Всемирной ассоциации психиатров, точнее, советские ушли сами, понимая, что исключение неизбежно.
Словом, это была самая убедительная победа нашей гласности. Проблема же заключалась в том, что, начавши эту кампанию и даже поставив на карту свою жизнь, я, тем не менее, до конца не знал, прав ли был в своих догадках. То есть, конечно же, те материалы о шести посаженных в психушки политзаключенных, которые я передал на Запад в 1970 году, были подлинные, и сомнения в психическом здоровье этих людей не возникало. Но вот случайное ли это совпадение, самоуправство ли местных властей, местного КГБ или сознательная политика режима — я знать не мог. Существовали лишь догадки, некоторые косвенные данные, на то указывающие. Так, мы знали, что первая волна «психиатрических» репрессий возникла еще при Хрущеве, вскоре после его заявления в 1959 году о том, что в СССР нет политзаключенных, а есть только психически больные люди. Знали опять же чисто эмпирически, я сам попал в психушку в 1963 году и был тому свидетель.
Затем, после снятия Хрущева, волна спала на какое-то время и опять возникла в конце 1968 — начале 1969 годов. Во всяком случае, целый ряд наших друзей попал в психушки в этот период.
Более того, легко было вычислить причину, по которой эти «волны» возникали: с одной стороны, рост недовольства, протестов, с другой нежелание увеличивать видимые репрессии, нести «внешние издержки» в периоды «детанта». Словом, все было логично, все совпадало, но — оставалось лишь догадкой. Версия о том, что политбюро, не разбираясь в психиатрии, просто «верило врачам», оставалась неопровергнутой. И что мне было делать, если документов не найдется? Их и вообще могло не существовать, так же, как и документов об «окончательном решении» еврейского вопроса не было найдено в архивах Третьего Рейха.
Однако то, что я нашел в конце концов, превзошло мои ожидания. Для начала, не все было просто с нашим делом 1967 года. 27 января, т. е. буквально на следующий день после завершения наших арестов, тогдашний глава КГБ Семичастный и генеральный прокурор Руденко докладывали политбюро о том, что они предлагают с нами делать.
В результате сложилась группа лиц в количестве 35–40 человек, которые осуществляют свою политически вредную деятельность путем изготовления и распространения антисоветской литературы, а также организации различного рода манифестаций и сборищ. Участники этой группы апеллируют к западной прессе, которая печатает изготовленные ими материалы, пытаясь распространить их на территории Советского Союза.
Описав довольно подробно наши действия и перечислив наши фамилии, а также фамилии тех, кто, по их мнению, нас «подстрекает», они как бы между прочим пишут:
Следует отметить, что некоторые из этих лиц страдают психическими заболеваниями. — И далее: — Документируется также враждебная деятельность ранее привлекавшихся к уголовной ответственности и освобожденных в связи с психическими заболеваниями ГРИГОРЕНКО П.Г., 1907 года рождения, бывшего генерал-майора Советской Армии, и ВОЛЬПИНА А.С., 1924 года рождения.
Затем следует более или менее обычный перечень пропагандистских и профилактических мер:
Считая, что привлечение к уголовной ответственности указанных лиц вызовет определенную реакцию внутри страны и за рубежом, полагали бы целесообразным поручить Отделу пропаганды ЦК и МГК КПСС провести необходимую разъяснительную работу, включая выступления партийных работников, авторитетных пропагандистов, руководящих работников прокуратуры и госбезопасности на предприятиях, учреждениях и особенно среди студенческой молодежи.
Комитет госбезопасности и Прокуратура СССР со своей стороны имеют в виду провести профилактические мероприятия по месту работы и учебы лиц, допускающих антиобщественные проявления по своей политической незрелости и недостатку жизненного опыта.
Одновременно с этим представляется целесообразным подготовить в газету «Известия» развернутое сообщение с разъяснением принимаемых мер, а также поручить МИД СССР, КГБ и Прокуратуре информировать наши инопредставительства за рубежом.
Создается впечатление, что КГБ и прокуратура больше всего опасались вызвать такую же бурную реакцию в мире, какую только за год до этого вызвал суд над Синявским и Даниэлем. Похоже, они склонялись, в основном, к применению «психиатрического метода» — по крайней мере, в отношении «некоторых лиц, страдающих психическими заболеваниями». Но — вот чудеса! политбюро с ними не согласилось.