– Нет! – сказала она. – Нет, нет, нет, нет. Вы все не так поняли.

Он смотрел на нее твердым взглядом.

– Я любила Кейси. – Голос ее прервался, и у нее ушло несколько секунд на то, чтобы взять себя в руки и снова заговорить. – Я очень любила ее. Я согласилась выносить Верити, чтобы помочь Кейси, чтобы заплатить за ее пребывание здесь. Вот почему я согласилась. – Она поискала салфетку, чтобы вытереть слезы. – Мистер Сароцини, я любила ее, я не смогла бы причинить ей… вред, я… – Она не могла говорить – ее душили слезы.

Верити, подхватив исходящие от нее эмоции, ударилась в крик. Мистер Сароцини поднял ее с кроватки и вручил Сьюзан. Верити немедленно прекратила плакать. Сьюзан тоже немного успокоилась. Она умоляюще посмотрела на мистера Сароцини:

– Пожалуйста, скажите, что это неправда.

Мистер Сароцини спокойно продолжал:

– Я глубоко верю в то, что вы не собирались причинять ей вред. Причину того, что вы сделали, надо искать в том эмоциональном состоянии, в котором вы в тот момент находились. Я уверен, что намерения у вас были самые лучшие.

– Я этого… я этого не делала, я не убивала ее. Когда я вошла, трубка уже была сломана. Медсестра… медсестра… Коук. Медсестра Коук. Спросите у нее.

Мистер Сароцини посмотрел на нее с выражением глубокого сострадания:

– Сьюзан, вы полагаете, я доверил бы вам моего ребенка, если бы думал, что вы действительно хотели убить Кейси? Это было временное помутнение рассудка, момент безумия, рожденного отчаянием. Но поверит ли вам судья? Поверят ли вам присяжные? – Его голос вдруг вновь обрел жесткость. – Стоит мне только поднять телефонную трубку и позвонить в полицию, а затем дать им письменные показания, взятые у медсестры Коук, – и следующие десять лет вы проведете между тюрьмой и свободой, непрерывно сражаясь в судебных баталиях.

Сьюзан, окутанная туманом горя, едва понимала, о чем говорит мистер Сароцини. Она никак не могла поверить в то, что все, что сейчас с ней происходит, – реальность.

– Вы думаете, это я сделала? Вы правда думаете, что это я сделала?

– Сьюзан, вы помните, что произошло вчера днем? Человек в здравом уме едва ли стал себя так вести.

Она бежала. Она помнила, что бежала. Разворот, удар в лицо. Майлз Ванроу, оседающий на землю, с торчащей из глаза антенной сотового телефона. Он это имеет в виду? Вчера днем?

Так это был не сон?

– Сьюзан, пожалуйста, подумайте об этом. Если я сделаю этот звонок, вы никогда больше не увидите Верити. Не приходится сомневаться в том, что права опекунства будут немедленно переданы мне. И вот еще, Сьюзан, это важно – на будущее. Для убийств в Калифорнии нет закона о сроках давности. Я могу поднять трубку телефона прямо сейчас, или через десять лет, или через двадцать. В конце посылки вас может ждать смертный приговор. Или пожизненное тюремное заключение. Возможно, вас направят в лечебницу для душевнобольных преступников. Или отпустят.

– Пожалуйста, прекратите. Пожалуйста, не надо больше. – Сьюзан вся дрожала, стараясь собраться с мыслями, стараясь восстановить в памяти те несколько минут, сразу после ее приезда в клинику. Неужели она могла это сделать?

Кейси мертва.

Неужели она могла это сделать? Неужели она это сделала? Неужели мистер Сароцини прав?

Неужели она ранила и Майлза Ванроу? Почему он не приходит к ней? Она что, и его убила?

Майлз Ванроу не приходит потому, что улетел обратно в Англию, вот почему… если он вообще здесь был… вчера днем… Реальность ускользала от нее… «Сьюзан, вы помните, что произошло вчера днем?»

Ее трясло. Она обняла Верити еще крепче, будто малышка была единственной реальностью, доступной ей. Разум непрерывно кричал: «Нет!» Она ни за что не причинила бы Кейси вреда.

Но она также помнила и о том, как в течение долгих лет спорила с родителями и врачами, доказывая, что, если Кейси заболеет, ей нужно позволить уйти, не давая никаких лекарств. Это ее мать настояла на аппарате искусственного дыхания. Сьюзан изучила всю доступную литературу о людях, находящихся в состоянии вегетативной жизни, и считала, что Кейси нельзя было подключать к аппарату искусственного дыхания. Если бы она могла дышать сама, тогда другое дело. Но если активность ее мозга почти нулевая и она не может дышать, тогда какой смысл поддерживать в ней жизнь?

Господи, она так хотела, чтобы Кейси спокойно ушла. В самом начале они с отцом много говорили об этом, пытаясь найти способ, как сделать это самим. Но ни отец, ни она сама не могли решиться – они слишком сильно любили Кейси.

И они надеялись на чудо, на прорыв в нейрохирургии. Пока в Кейси теплилась жизнь, оставалась возможность того, что однажды она вновь улыбнется, и будет смеяться, и стоять на сцене в Ред-Рокс, и петь.

«Сьюзан, вы помните, что произошло вчера днем?»

Мистер Сароцини наклонился и указательным пальцем погладил Верити по головке.

– Сьюзан, вы и представить себе не можете, как мне будет тяжело посылать вас через эти круги ада. Не говоря уже о том, что мне очень трудно будет найти Верити такую же чудесную мать, как вы. Но вы должны понимать, что, если придется, если вы не оставите мне выбора, я это сделаю.

– Тогда приступайте. – Сьюзан кивнула в сторону телефона. – Звоните.

Он задумчиво посмотрел на нее:

– Сьюзан, вы должны это хорошенько обдумать.

– Звоните, – резко сказала она.

– Сьюзан, они приедут сюда и арестуют вас. У меня с собой юридические документы, подтверждающие, что я отец Верити. Я сегодня же улечу с ней в Швейцарию, и вы больше никогда ее не увидите. – Он продолжал гладить Верити по голове. Она уже снова спала.

Кейси мертва. Ничто больше не имело значения. Сьюзан больше ничто не заботило. Она вымоталась, батареи иссякли. И, будто протестуя, Верити вдруг открыла глаза, посмотрела на Сьюзан, несколько раз моргнула и снова уснула. «А как же я? – словно спросила она. – Я тоже не имею значения?»

Сьюзан крепче прижала ее к себе. К ней неожиданно вернулось самообладание. Она тихо сказала:

– Я не буду воспитывать ее по вашей указке, мистер Сароцини. Я не потерплю, чтобы мой ребенок поклонялся дьяволу, или что вы там еще хотите. Поэтому звоните. Берите трубку и звоните. Не откладывайте.

Банкир поднял трубку и спокойно попросил оператора соединить его с главным полицейским управлением. Сьюзан он казался далекой, едва заметной фигурой, теряющейся на фоне пустынного пейзажа. Мысли у нее в голове спутались. Они исчезали и появлялись без всякой последовательности. Кейси мертва. Верити каким-то образом связана с ее смертью. Кейси, трубка подачи воздуха, темная палата, разъединенная трубка. Это так живо стояло у нее перед глазами.

Или все же это она?..

Мистер Сароцини сказал в трубку:

– Отдел расследования убийств, пожалуйста.

Сьюзан закрыла глаза. Мистер Сароцини продолжал:

– Да, доброе утро. Я директор клиники «Кипарисовые сады». Хочу заявить о предполагаемом убийстве одного из наших пациентов. – И дальше, после паузы: – Да, конечно. – Еще одна пауза. – Да, конечно… пациента – пациентку – звали Кейси Корриган. – Он начал диктовать имя по буквам.

Внутри Сьюзан что-то оборвалось, и она закричала:

– Прекратите! Пожалуйста, прекратите! Нет, нет, нет!

Верити открыла глаза и беспокойно посмотрела на Сьюзан.

– Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не надо, – не в силах себя контролировать, громко всхлипывала Сьюзан. – Я этого не делала, я этого не делала. Пожалуйста. Пожалуйста, не забирайте у меня и Верити! – Она прижала дочь еще крепче. – Пожалуйста, оставьте ее мне. Я буду ей хорошей матерью. Обещаю, я буду ей хорошей матерью! – Она закрыла глаза, не переставая плакать и в отчаянии обнимая дочь.

Мистер Сароцини молчал.

Молчание затянулось. Она открыла глаза и увидела, что мистер Сароцини протягивает ей трубку. Сьюзан взяла ее, не зная, что нужно говорить. Затем она поняла.

Связи не было.

Мистер Сароцини холодно улыбнулся. Он забрал у нее из рук трубку и положил ее на место.