Это был крик Клодии.

Такой крик почти невозможно представить. В нем смешивались мука, страх, ужас, отчаяние и мольба.

Кунц понимал, что мистер Сароцини устроил ему проверку, которую он должен пройти. Это было трудно, потому что Кунц точно знал, что делают сейчас с Клодией. Это было слишком даже для него.

Клодия закричала снова, еще более страшно. Затем стон:

– Нет, пожалуйста, нет. Господи, не-е-е-е-ет!

Ее голос сорвался на визг. Кунц чуть не зажал уши и не отвернулся – но не смог сделать этого.

Он не смел.

Мистер Сароцини выключил телевизор и колонки и закрыл шкаф. Вернувшись за стол, он спросил Кунца:

– Любишь ли ты Сьюзан Картер настолько, чтобы почувствовать боль, заставив ее страдать?

В первый раз в жизни Сьюзан чувствовала, что совершает что-то для себя, а не для кого-то другого. Она делала это потому, что таково было ее желание, и это было хорошо.

Она стояла на самом верху лестницы-стремянки в свежевыкрашенной передней спальне для гостей, с двумя гвоздями в зубах и молотком в руке, и была спокойна и счастлива. Наверное, благодарить следовало гормональные изменения, произошедшие в ее теле, или то волнение, которое она испытала сегодня днем, когда Майлз Ванроу прижал ультразвуковой датчик к ее животу и дал ей послушать, как бьется у ребенка сердце.

Если Джон наконец успокоится, все будет просто идеально. Нет ничего особенного в том, чтобы родить этого ребенка, это для них обоих, ради их брака, ради всего. Да, это не их ребенок, но от этого он не перестает быть человеческим существом, требующим любви и заботы. Она многим обязана этому зреющему внутри ее комочку плоти и должна отдать ему так же много. И еще это интересно. И, что самое важное, через семь с небольшим месяцев все закончится. Нужно только, чтобы Джон думал так же.

И она его убедит. Она уже сталкивалась с его упрямством: для него оно было чем-то вроде защитного механизма. Жесткая оболочка была необходима ему, чтобы пережить ужасы изломанного детства. В таких случаях с помощью конфронтации никогда нельзя было ничего достичь, поэтому она проявляла терпение, продвигалась вперед мелкими шажками, показывала свою любовь, молча глотала оскорбления и, отвоевывая дюйм за дюймом, побеждала.

Она вбила один гвоздь в стену, в центр нарисованного карандашом креста, и в этот момент дверь позади нее с грохотом распахнулась. Она в испуге обернулась. Второй гвоздь, бывший у нее во рту, выпал и со звоном упал на голые доски пола.

В дверном проеме стоял Джон. Выражение его лица испугало ее. От него несло спиртным и табаком. Его шатало, взгляд был расфокусирован. «Он же в таком состоянии вел машину!» – испуганно подумала она. Этот человек не был Джоном Картером, за которого она вышла замуж, который был ее опорой в жизни. Этого человека она не знала.

– Привет, – сказала она с опаской, потому что в последнее время его выводило из себя абсолютно все, что она говорила.

Он молча смотрел на нее, и от его взгляда у нее подгибались колени. Она увидела в нем – хотя надеялась, что это ей показалось, – неприкрытую ненависть.

Джон смотрел на совершенно незнакомую ему суку, которую он обнаружил в своем доме. Он думал о том, что, если он опрокинет лестницу, прямо сейчас, она упадет на пол, и это, возможно, приведет к выкидышу. Это нетрудно. Она балансировала на самой верхней ступеньке, с молотком в руке, крючок для картины косо висел на единственном вбитом в стену гвозде. Он подойдет и заденет лестницу плечом. Она не поймет, что это было намеренно.

А если она сломает руку? Или шею?

И вдруг она повернула голову, и Джон увидел, что это его жена, что это Сьюзан стоит на верхней ступеньке лестницы. И она выглядит такой счастливой. Она живет в доме, который любит, и делает то, что ей нравится: украшает свой дом, делает его таким, каким он виделся им в мечтах.

Он глубоко вздохнул, проглотил всю ненависть, которая росла в нем последние три недели, и заставил себя вспомнить.

Господи, всего семь месяцев.

И все кончится.

Девять месяцев – это немного. Она уже на восьмой неделе, так что остается всего семь, да, семь месяцев. Они справятся, они будут держать закрытым сундук с ненавистью и раздражением – и пошел Сароцини куда подальше.

– Как у тебя прошел день? – спросил он.

– Ездила к Майлзу Ванроу. Очередное сканирование. – Не зная, как он к этому отнесется, она решила умолчать о том, что слушала, как бьется у ребенка сердце. – Потом приехала домой, поработала над рукописью Фергюса. Затем решила повесить пару картин, одну с Суффолкской гаванью – помнишь, она тебе нравится. Она будет хорошо здесь смотреться, как ты думаешь?

– Думаю, хорошо. Я получу свой поцелуй?

Чувствуя, что настроение у мужа улучшается, она поддразнила его:

– Подними гвоздь, который я уронила, и я подарю тебе такой поцелуй, что ты закачаешься!

Джон нашел гвоздь, и Сьюзан вбила его в стену. Затем он подал ей картину, блеклый закат в морском порту, пейзаж, который они купили несколько лет назад на уличной распродаже.

– Может, посмотрим кино? Сегодня по телевизору есть несколько стоящих фильмов.

– Если хочешь. – Перспектива провести так вечер не вызвала у нее особого вопроса.

– А ты не хочешь?

– Просто сегодня такая хорошая погода, а скоро похолодает, и в саду уже не посидишь. Почему бы не устроить барбекю? Мы уже долго его не делали.

Джон рассудил, что она права. Уже конец сентября – лето прошло, будто и не бывало.

– Погода была хреновая, – сказал он, – потому и не делали.

Сьюзан повесила картину и выровняла ее. Когда она спускалась вниз, Джон придержал лестницу, а когда спустилась – заключил в объятия. Она прижалась к нему, уткнулась лицом в плечо. Он ощутил аромат ее волос, смешанный со сладким кокосовым запахом ее шампуня.

– Я люблю тебя, – сказал он.

Из-за алкоголя и табака он пах очень по-мужски. Когда Сьюзан только начала с ним встречаться, от него всегда пахло табаком, и это нравилось ей, так как напоминало о детстве – так всегда пахло от отца.

– И я люблю тебя, – ответила она. – Больше всего на свете.

Вместо барбекю, они поднялись в спальню и занялись любовью. После Джон уснул и проснулся через пару часов от шелеста бумаги – Сьюзан читала переписанную Фергюсом Донлеви рукопись. Джон обратил внимание, что за последние недели ее грудь стала немного больше. Это его возбудило.

Он нежно отследил контур груди пальцем, особо отметив сосок. Сьюзан выгнула спину и тихонько застонала.

– Ты не голодный? – спросила она.

– Голодный. Что приготовим?

– Не знаю. Что-нибудь легкое. Яичницу?

– Хорошо. Я сделаю. – Джон поцеловал ее и выбрался из кровати.

– Господи, он снова твердый! – сказала она.

Он улыбнулся.

– Да. С тобой эта проблема возникает у меня постоянно. – Он обернул талию полотенцем и направился на кухню.

«По крайней мере, сегодня мы вернули нашу жизнь назад», – подумал он.