Утро

Говорят, что через Город пробежала Мраморная Крыса. Говорят, она живет обычно в Мраморной башне – угловой между морскими стенами и стеной Феодосия. С Мраморной башни в одну сторону посмотришь – прибой Пропонтиды, в другую – ров с водой. Крыса бежала из башни в Город, пронеслась через него.

Говорят, она проскользнула у Вуколеонского дворца. Варяг из конвоя императора, мерно ходивший перед Вуколеоном, отпрянул назад так резко, что длинный его меч, висевший на поясе, застрял острием меж камней мостовой. Стражник схватился за рукоять меча, выдернул его. Потом медленно обеими ладонями пригладил волосы назад, словно проверяя себя…

Говорят, эта крыса, серого с черными крапинами мрамора, проскочила по Амастрианской площади. Здесь всегда торговали конями. В это утро был спрос на боевых коней. Говорят, лошади взвизгнули, выбив искры и пыль копытами, метнулись в стороны от невидимой тропы – там, где пробежала Мраморная Крыса. Говорят, что известный конный эксперт-оценщик – вофр, зарегистрированный у эпарха под девятым номером, – одноглазый маленький Филоктет сам стоял на дороге Крысы, видел ее тупую морду с разводами. Он подпрыгнул высоко, как заезжий мим-акробат с Запада, и, говорят, несколько секунд висел в воздухе. Опустившись на упругие ноги, он тут же отскочил от этого места. Он говорил: Крыса худа и отчаянно зла, зубы ее необычно плоские и острые. Он не мог работать целый час, оглядывался, шаря глазами понизу. Так без дела шатался по площади, пока молодая арабская кобылка, не выдержав его нервного прохода мимо, чуть не прикончила девятого вофра копытами. Лошадиный мир Филоктет знал лучше собственного голоса, он затылком почувствовал опасность и упал на землю, когда обе задние ноги кобылки подбросились в воздухе – там, где он только что стоял. Встав с земли, он сделал круг, подошел к арабской молодке и, глядя ей в круглые кокетливые глаза, поцокал языком.

Доместик – командир третьей тагмы столицы, покупавший себе эту лошадь для приближающихся дел, – после того что сейчас случилось, сомневался, ходил возле.

– Лошадь для спокойного человека, отлитого из бронзы, – сказал ему Филоктет. – Лучшего седока ей не найти.

Доместик – лысеющий, с выветренными чертами лица, с тяжелой подагрической походкой – понимал: лесть такого знатока, как вофр девятый, кое-чего стоит. И в отношении доместика, и в отношении лошади.

– Одиннадцать номисм, – твердо сказал цену Филоктет.

Старейшина – арбитр вофров – уже стоял за их спинами. Он вымеривал, выценивал глазами лошадь, но ничего не мог прибавить к сказанному. Одиннадцать номисм. Да. Цена почти максимальная на Амастрианской площади. Продавец кобылки, который думал о несчастном дне, о том, что репутация арабской красотки загублена ее прытью – а чего еще ждать в такой судный для Города день? – смотрел теперь на Филоктета с восхищением. Одиннадцать номисм! Он верил, что пойди они сейчас к главному оценщику города – Мраморной Руке, и та дала бы за кобылку ровно столько же. И тут ему вспомнилась – как неуместно! – Мраморная Крыса, которая только что…

Крыса напугала полгорода.

А одна женщина, спешившая к дальним причалам Золотого Рога увидеть, так ли грозна опасность, о которой уже кричали все, чуть не наступила на нее, на бежавшую Мраморную Крысу, поскользнулась и вскоре умерла тут же посреди улицы от разрыва сердца.

Говорят, что на рыбных причалах Золотого Рога сам эпарх видел, как эта огромная крыса, длиной в половину человеческой руки, с хвостом еще более длинным, прыгнула с пристани в воду. Вздрогнули рыбачьи баркасы на волне. Эпарх отвернулся и сделал вид, что ничего не было. Но кругом было достаточно глаз.

Эпарх лично прибыл на причалы – увидеть, сколько рыбы получит Город в этот день, когда славяне смели ночную ловлю, когда причалы под морскими стенами оказались закрыты. Он пришел упредить малейшее взвинчивание цен. Все уже знали – началась тяжелая осада. И Мраморная Крыса, бежавшая из Города, говорила это лучше всех. Она словно нарочно показалась эпарху в последнем своем прыжке.

Закончив дела на причале, эпарх с небольшой свитой поскакал к Вуколеону. Он помчался на белом коне по периметру Города – вдоль Золотого Рога, потом мимо морских стен. Чтобы видеть и слышать, как реагируют ромеи на славянский флот.

– Это мираж! Не верьте! Это мираж! – закричал человек в богатой одежде. Как золотой шарик, он скатился внутрь города со стены и скрылся из вида эпарха…

Он бежал к улице Меси, по ней – к Золотым Воротам. Смугло-румяный, плотный, как вылепленный римскими скульпторами мускул, богатый византийский купец Бакуриани. «Мираж!» – выдыхал он без голоса.

…Когда-то в одной из великих пустынь мира, на тропе, далекой от поселений, его караван остановился: они увидели впереди горящий город. Несколько часов стоял караван и смотрел, как увеличиваются проломы в стенах, как наседают штурмующие, как пламя, угасая и превращаясь в черный дым в одном месте, вскидывается в другом… Люди и животные в караване молчали, но слышались летающие по пустыне стоны и скуление. Потом все исчезло. Караван пошел дальше. Через неделю пути они узнали, какой видели город – он находился далеко в стороне, – кем он был взят и разрушен.

Посмотрев сегодня на Босфор, купец решил, что миражи стали преследовать его. Он бежал оглушенный, в заботе о своем рассудке. Его остановили уже у стены Константина. Город был закрыт.

Бакуриани сел на землю тут же, у одного из постов константинопольского гарнизона. Он посмотрел перед собой: экипировка человека, стоящего напротив, была ему знакома. Желтая, китайской работы ткань с немалым содержанием шелка – на плечах. Сабля – она была в ножнах, но купец знал, что клинок – «красного» исфаганского булата. Перстень с египетским изумрудом. Все это, несомненно, были его, Бакуриани, поставки, и они как бы отмечали его жизнь поэтапно: когда он торговал шелковыми одеждами, когда покупал для Города иранские клинки, когда перешел в корпорацию аргиропратов, посвятив себя торговле драгоценностями. Он помнил этих большеголовых синих птиц на ткани и форму сабли, а такой величины изумруды – наперечет в Городе, он знал их. Бакуриани отдал себе отчет, что действительно все эти вещи помнит, но, почему они собрались здесь вместе, понять не мог. Он закрыл глаза. Прямо держа спину и чуть качаясь, задремал. Он выдохся и восстанавливал силы.

Человек с изумрудным перстнем медленно подошел к нему. То был доместик третьей тагмы, вернувшийся с Амастрианского рынка к своим постам. Он был солидным и верным клиентом Бакуриани. Они знали друг друга лет двадцать. Доместик сожалеюще посмотрел на купца: если такие люди, торговая опора Ромеи… Но Бакуриани уже успокаивался. Он только проскулил во сне.

…От всеобщего шока и, надо полагать, от скорого взятия Города константинопольцев спасло ночное безумство эпарха: Золотой Рог все-таки был заперт. Барабан с башни Христа и теперь еще продолжал стучать – словно без него не видно, что делается. Но барабанщика можно понять: он глушил свой страх.