— Я?

— Ты, ты. Мне некогда. Снимешь с него куртку, наложишь на плечо горячую тряпку. Старайся, чтоб вода в рану не попала.

— Да я, наверное, не смогу.

— Отчего же? Ведь он тебе помогал. Давай, снимай с него куртку, потом рубашку. А я попозже приду и наложу свежую повязку. — И он вышел.

Лиза несмело спросила:

— А ты сам-то хочешь, чтоб я…

— Конечно! Давай, все у тебя получится.

Она передала малыша Джо, помогла Джиму снять голубую куртку, стянула с него рубашку.

— А майку ты не носишь?

— Нет.

Она молча намочила тряпку, приложила к ноющему плечу. Мало-помалу боль отпустила. Лиза прижимала тряпку, разглаживала ее на плече, а муж не сводил с нее глаз. Вскорости вернулся доктор Бертон, а с ним и Мак он принес насаженный на щепку большой кус подгоревшего мяса.

— Ну, как, полегчало?

— Намного! Лиза все как надо сделала.

Молодая женщина отодвинулась и смущенно потупилась. Бертон наскоро перевязал плечо, и Мак протянул Джиму кусок мяса.

— Я его уже посолил. Док вот говорит, тебе б сегодня отдохнуть не мешало.

Бертон кивнул.

— Простудитесь — начнется лихорадка, — предупредил он. — Тогда вообще сляжете.

Джим набил рот жестким мясом и никак не мог прожевать.

— А ребятам нравится? — наконец спросил он.

— На седьмом небе! — ответил Мак. — Теперь им море по колено. Дай им волю, кого угодно под орех разделают. Я это предвидел.

— А пикеты сегодня выставлять будут?

Мак призадумался.

— Если и будут, то без тебя. Ты посидишь здесь в тепле. Джо передал малыша жене.

— Там много мяса, мистер?

— Полно!

— Схожу, принесу нам с Лизой.

— Валяй. Вот что, Джим, хватит канючить. Сегодня много дел не наделаешь. Уже за полдень. Лондон вышлет ребят на машинах, пусть разведают, сколько предателей-подменщиков все-таки вышло на работу. А уж завтра что-нибудь насчет них придумаем. Еды нам всем на два дня хватит. Погода вроде разгулялась: будет ясно и прохладно. Надоел уж дождь-то.

— А ты что-нибудь слышал о тех, кто сейчас работает? — спросил Джим.

— Так, кое-что. Ребята говорят, их привозят на грузовиках под охраной, но это лишь слухи, — в нашем лагере они кишмя кишат, поди проверь!

— Ребята сейчас успокоились, притихли.

— А как же иначе?! Животы набили, и ладно. Boт завтра нужно бы их на дело поднимать. Долго мы не продержимся, а вот покрепче ударить можем.

На дороге затарахтел мотор, смолк, за палаткой вдруг закричали, загалдели и вновь все стихло.

— Лондон здесь? — В палатку просунулась голове Сэма.

— Нет. А в чем дело?

— Там какой-то расфуфыренный господинчик прикатил, главного спрашивает.

— Зачем ему главный?

— Понятия не имею. Говорит, хочу потолковать с главой забастовщиков.

— Около жаровни Лондона найдешь. Скажи, чтоб сюда сначала зашел. Небось, на переговоры этот господин приехал.

— Хорошо. Так Лондону и передам.

Лондон не заставил себя ждать. Вслед за ним в палатку вошел коренастый мужчина располагающей внешности. Гладко выбритые румяные щеки, седые, почти белые волосы, в уголках глаз — добродушные морщинки. Всякий раз, когда он заговаривал, на губах появлял ась открытая приветливая улыбка.

— Вы начальник этого лагеря? — обратился он к Лондону.

— Ну, положим, — недоверчиво проронил Лондон. — Меня избрали главным.

Вошел угрюмый Сэм, сел позади Лондона, Мак присел на корточки, рукой чуть опираясь об пол. Незнакомец улыбнулся, зубы у него оказались белые, один к одному.

— Моя фамилия Боултер, — без церемоний представился он. — Я новый президент Ассоциации садовладельцев в этой долине.

— Ну и что? — хмыкнул Лондон. — Готовы мне теплое местечко предложить, если я ребят предам?

Лишь чуть опустились по бокам ухоженные розовые ладони Боултера, однако улыбался он как и прежде.

— Может, нам стоит начать разговор поспокойнее? — попросил он. Повторяю, я новый президент, а значит, и в наших отношениях будут перемены. Я не согласен с политикой нашего прежнего руководства.

Мак в это время глядел не на Боултера, а на Лондона.

Лицо у того немного прояснилось.

— Что ж, выкладывайте, с чем пришли.

Боултер посмотрел по сторонам, видимо, искал, куда бы присесть, но так и не нашел.

— Если мы будем рычать и огрызаться друг на друга, каши нам с вами не сварить. Это мое твердое убеждение. Я также считаю, всегда можно найти общий язык за столом переговоров и решить дело по-доброму.

— У нас нет стола, — ухмыльнулся Лондон.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я, — продолжал Боултер. — В Ассоциации все полагают, что вы не станете прислушиваться к голосу разума, но я постарался их разубедить: если американскому рабочему предложить что-то толковое, он прислушается.

— Ну, так и предлагайте «что-то толковое». — Сэм даже сплюнул. — Мы ведь слушаем.

Белозубая улыбка Боултера стала еще шире. Он одобрительно оглядел собравшихся.

— Вот видите? И я им то же самое говорил. Выложим карты на стол, и мы, и вы, посмотрим, может, ни одна из сторон и не проиграет. Ведь не звери же американские труженики!

— Говорите складно, вам бы в Конгрессе выступать, — буркнул Мак.

— Простите, не расслышал?

— Да нет, это я не вам, — ответил Мак.

Лицо у Лондона снова посуровело.

А Боултер продолжал:

— И приехал я ради того, чтобы выложить карты на стол. У меня и у самого, как вы знаете, есть сад, но из этого не следует, что мне чужды ваши интересы. Все понимаем: не ублажишь рабочего человека — сам не заработаешь, — он замолчал, видимо, ожидая ответ а, но никто не проронил ни слова. И продолжал: — Во всяком случае, я себе это так представляю. А пока мы с вами рычим да огрызаемся друг на друга, мы все в проигрыше. Предлагаю вам вернуться на работу. Вы получите то, что заработаете, мы — собранный урожай. И обе стороны довольны. Ну так как, возвращаетесь? И чтоб без претензий, без взаимных укоров, а как два разумных человека.

— Конечно, мистер, мы вернемся на работу, что ж, разве мы не американские работяги! Повысьте расценки, как мы просили, да прогоните всю сволоту, что за наш счет поживиться приехала. И завтра же с утра мы приступим к работе.

Боултер оглядел собравшихся. Улыбнулся каждому по очереди.

— Что ж, я считаю, расценки надо бы повысить. Я своим коллегам так прямо и сказал. Возможно, я плохой хозяин, в чем меня и упрекнула Ассоциация. Нынешние расценки — максимальные, выше мы просто не можем себе позволить, иначе останемся в убытке.

Мак ухмыльнулся.

— Мы все-таки, наверное, не настоящие американские труженики. Все, что вы говорили, толковым не назовешь. По мне, так вы нам суете пустую обертку без конфеты.

— Повысь они расценки, это все равно, что признать нашу победу, вставил Джим. — А победи мы, тысячи бедолаг поднимутся. Верно я говорю, мистер?

Боултер ответил с неизменной улыбкой.

— Я давно уже подумывал, чтобы повысить расценки. Но раньше у меня не было власти. Мнение мое и сейчас не изменилось, а положение изрядно: я президент Ассоциации. И я огласил свое решение, кое-кому оно пришлось не по вкусу: я настоял, чтобы расценки вам повысили до двадцати центов. И хватит взаимных претензий и укоров. Завтра утром мы ждем вас на работу.

Лондон покосился на Сэма. Тот все еще был мрачнее тучи. Лондон засмеялся, хлопнул его по костлявому плечу.

— Мистер Боултер, — ответил он, — Мак тут верно сказал: мы, наверное, не настоящие американские труженики. Вы хотели выложить карты, а свои-то выложили «рубашками» вверх. А наши, клянусь богом, все козыри. Ваши яблоки мы и не подумаем собирать, пока денег не прибавите. И никому другому их собирать не позволим. Ну, что скажете, мистер Боултер?

Улыбка, наконец, сползла с лица президента, и он серьезно проговорил:

— Американский народ потому и стал великим, что всегда брался за дело споро и дружно. Американскому труженику равных на всем белом свете не сыскать, как и его заработной плате!